Чудо за порожком

— А загад? — спросила Поля.

Мама подняла шелковый платок. Ларец был полон монетами. Нет, не золотыми.

Это были монеты множества стран.

— Коллекция! — сказала Поля. — Папа подарил мне коллекцию.

— Коллекция сама собой, а загад — другое.

Поля брала монетки, рассматривала.

— Какой же папин загад?

Мама смотрела тоже монетки и пожимала плечами:

— Что-то уж очень хитро.

— Мама, совсем не хитро! — Поля ударила в ладоши, перекрутилась на одной ножке. — Папа подарил мне земной шар! Все страны, где он был сам!

— Ничего себе! — сказала мама. — Да ты у нас — царица Савская!

— Кто это?!

— Царица древней Абиссинии. Она самого царя Соломона затмила мудростью.

— Тут нет мудрости! — не согласилась Поля. — Тут — сказка. Бросил монетку в специальный аппарат — дверь отворяется, и ты в Индии, или в Китае, или в Касабланке, где Магриб. Щёлк — и чудо! Щёлк — и ты уже у чукчей.

— Щёлк! — сказала мама, показывая билеты на поезд. — И мы — в Крыму.

НАШЕ И ЧУЖОЕ

На море Поля ехала к себе на родину — она ведь в Крыму родилась, но в другую страну. Люди там все наши, там бабушка, прабабушка, а страна другая.

— Одни птицы не ведают границ, — сказала тётя, которая занимала нижнее место номер 23.

Поле нравилось своё, 22-е, верхнее. На верхней полке как в собственном царстве. И слышишь, о чём говорят, и все тайны с тобой.

— Как знать, — сказала мама о птицах. — Птицы возвращаются на свои старые гнёзда. Их дом — где родились. За море их зима гонит. Там они, наверное, как беженцы живут.

Поля забеспокоилась: земля, куда они едут, чужая, а море?

— Море — оно чьё?

— Море общее, — сказала тётя. — Общечеловеческое.

— Значит, немножко наше? — обрадовалась Поля. — Берег не наш, а море немножко наше.

— Море немножко наше, — согласилась тётя. — Только зачем тебе своё собственное море?

— Не собственное, а наше. Когда наше — тогда все друг друга любят. И жить хорошо.

— А когда чужое?

— Бррр, — сказала Поля. — Чужое — холодное слово. А мы ведь в тепло едем.

ПОЛИНЫ БАБУШКИ

В вагоне Поля торчала в коридоре — в окно смотрела. С нею заговорил пассажир из соседнего купе. У него был очень большой живот и очень веселые глаза.

— Далеко ли едешь, пташечка?

— Далеко, — сказала Поля.

— В санаторий или дикарём?

Поля удивилась. Разве она похожа на дикаря? А вот кто спрашивает… Здоровенный, как слон, в шортах, в майке. Грудь волосатая, на ушах тоже волосы растут.

— Я еду к бабушке! — ответила Поля, соблюдая вежливость.

— А много ли у тебя бабушек? — не унимался сосед и всё чего-то веселился, улыбался.

— Дедушка у меня один, — сказала Поля правду, — а бабушек — четыре!

Весельчак опешил:

— Как это — четыре?!

— Потому что прабабушки тоже бабушки, — сказала Поля и ушла к себе, и дверь за собой закрыла.

КА-ПИ-ТАН

Вагон проехал мимо бабушки, мимо Евфросиньи Калинниковны. Поля очень гордилась, что выговаривает имя и отчество бабушки без единой запинки.

Платформа всё плыла, плыла и — стоп.

Мама и Поля вышли из вагона, а бабушка к ним бегом бежит.

— Вот они, мои родненькие.

— Кому ехать? — спросил маму человек в шлёпанцах и с ключами.

— Нам, — сказала мама.

Воздух был сладкий, на небе ни облачка. В машине Поля почувствовала: от бабушки, как от самой Евпатории, пахнет сладко и ещё чем-то чистым, удивительным.

— Бабушка, Евфросинья Калинниковна, чем ты так вкусно пахнешь? — не утерпела Поля.

— Солнышком да морем, — ответила бабушка. — Имечко-то моё выговариваешь.

— У меня все звуки, как орешки! — погордилась Поля: —

Караул, разлад и драка — Рыбы в речке треплют рака!

— Сила! — похвалил таксист.

— Есть в кого! — теперь уже бабушка погордилась. — Отец на семи языках говорит, как на своём родном.

— Дипломат? — спросил таксист.

— Ка-пи-тан! — разом ответили Поля и бабушка.

— Дальнего плаванья, — прибавила мама.

О ЛЮБВИ

Когда люди приезжает в гости, в доме обязательно бывает праздник. Поля только порог переступила, а праздник — вот он. В большой комнате во всю стену луг — бабушкина вышивка. Зелёные травы, метёлки колосков, между колосками — пронзительно синие васильки. Строгие стрелки подорожника, тысячелистник. И всё это сплетено цветущим мышиным горошком. Иван-да-марья островком. Львиный зев будто в росе. Алая липучка истекает мёдом, и по всему ковру — колокольчики да кашка, а правая часть ковра — горячий кипрей.

— Вот такая наша бабушка! — сказала мама, обнимая Полю за плечи.

А на другой стене — одна только фотография: бабушка с дедушкой. Молодые.

— Геодезист, — сказала бабушка. — Половина домов новой Евпатории им заложена. А в Сибири так целые города…

— И в Африке дедушка работал!

— Здоровье в этой Африке потерял. — Бабушка поцеловала Полю в голову. — Сытый голодного не разумеет. Идёмте завтракать.

Мама и бабушка пошли на кухню, а Поля альбом с фотографиями открыла.

Папа с сосной, папа на руках бабушки, на руках дедушки. Папа на яхте под парусом. Папа — матрос, папа — офицер. И опять папа: десятиклассник, первоклассник. Папа среди мальчишек футболистов. Папа с рыбой. Поля поспешила, к бабушке.

— Эту рыбина папа сам поймал?

— Сам!

— Но рыба почти с папу. Со стол!

— Камбала.

— Как же он её поймал?

— Острогой. Видишь, на шкафу — рапаны?

— Ракушки?

— Рапаны называются. Твой папа на полдня в море уплывал.