Чудодей

— Ну впрямь обезьяна с кокосовой пальмы! — голос вахмистра стал еще язвительней. — Не вставать, обозный ездовой. Ползком, вперед!

Станислаус полз, упираясь локтями в опилки.

— Бегом марш, марш!

Станислаус вспрыгнул и побежал рядом с лошадьми своих товарищей.

— Лечь!

Станислаус повалился в опилки.

— Ползком! Кому говорю, ползком вперед! Эй, вы, старая задница, поживее!

Бледное лицо пекаря Станислауса разрумянилось. Он вспоминал о карательных упражнениях в пекарне Клунтша. Но здесь не было груды железных листов, которые он мог бы швырнуть под ноги рычащему вахмистру.

— Лечь! Встать! Лечь! Ползком вперед!

Станислаусу надоело. Внезапно он встал как вкопанный.

— Вы не подчиняетесь? — Вахмистр Дуфте, бывший коммивояжер мармеладной фирмы в Берлине, подошел к нему ближе. — Вы не подчиняетесь?.. Лечь!

Станислаус повалился. От опилок пахло конской мочой. И вдруг ему показалось, что он окунается во что-то родное. Он уже начинал ощущать себя лошадью. Лошадью, которую истязают.

— Бегом марш, марш!

Станислаус поднялся медленно, с отвращением.

— Бегом на конюшню, калека!

Станислаус пытался пробраться через цепь скачущих по кругу лошадей. Вахмистр подгонял всадников. Станислаус не находил прохода, а по спине бичом хлестал голос вахмистра:

— На конюшню бегом, выродок!

Станислаус пригнулся для прыжка. Теперь уж все равно. Жизнь опрокинула его навзничь. Так пусть окончательно растопчут копыта.

Одна из лошадей встала на дыбы. Станислаус проскользнул в образовавшийся проход. Всадник упал на опилки. Станислаус услышал, как он стонет. Это был Вайсблат — смиренный Иоганнис Вайсблат. Неужели он намеренно вздернул коня? Неужели он заметил, в каком отчаянии был его товарищ Бюднер? Станислаус помчался по коридору, ведущему к конюшне, он добежал до кирпичной стены. Только там он остановился. А вахмистр орал уже на Вайсблата:

— Встать — лечь! Я вам, книжному червяку, покажу, как падать с коня.

Долговязый Вайсблат дрожал всем телом. Вахмистр Дуфте остановил всадников. Одна из лошадей, подняв хвост, роняла яблоки.

— Снять шапку. Подобрать навоз.

Вайсблат собирал конские яблоки в свою шапку. Его бледные тонкие пальцы охватывали теплые комья навоза, словно здесь — на северном полюсе человечества — это были последние частицы жизни и тепла. Дуфте довольно ухмылялся.

— Поживее, вы, сосунок!

Вайсблату он также приказал бежать к конюшне. На бегу из шапки вываливался конский навоз.

— Стой! Смирно! Кругом!

Вайсблат стоял рядом со Станислаусом. Дуфте орал на них из манежа:

— Кто вы такие?

Молчание.

— Вы г....ки, понятно? Вы г....ки! Итак, кто вы такие?

Молчание. Только заржал Попрыгун, жеребец Станислауса.

— Г....ки, ответа не слышу.

Тишина, как в глухом лесу. Дуфте топчется по опилкам.

— Лечь!

Станислаус и Вайсблат падают на землю у конюшни. Последние остатки навоза вываливаются из шапки Вайсблата. Дуфте бьет хлыстом по голенищам.

— Встать! Лечь! Встать! Лечь! Кто вы такие?

Станислаус стиснул зубы, его рот стянулся в узкую полоску. Вайсблат откашлялся, поглядел на свои руки, измаранные навозом, и крикнул:

— Мы горняки!

— Врешь, меня не обманешь, книжный червяк!

Вайсблат затрясся.

— Г....ки! Мы г....ки! — Он был противен самому себе. Но после этого ему позволили вернуться к своему коню.

— Г....к Бюднер, явиться ко мне после обеда!

Жеребец Станислауса наскакивал на кобылу. В манеже завертелся клубок конских тел. Вахмистр Дуфте хлестал куда попало. И Станислаусу, когда он помогал разгонять лошадей, досталось несколько ударов его бича.

После обеда Станислаус пришел в канцелярию эскадрона. Дуфте прогнал его.

— Вернуться через пять минут в полном походном!

Товарищи отставили свои котелки и помогали Станислаусу укладывать ранец, скатывать одеяло, плащ-палатку, надели на него стальной шлем.

— Лучше бы уж ты сказал, что он хотел, — хныкал Вайсблат.

Станислаус заметил, что рядом с его котелком лежит конверт — письмо от Лилиан.

— Назвать себя г....ком — ну нет!

— Г....ком ты был, когда сюда напросился, — сказал Роллинг, которого с первых же дней все прозвали Роликом. Шрам на его лбу набух и покраснел. Он так яростно дернул ремень, стягивавший одеяло Станислауса, что оторвалась пряжка. Станислаус схватил винтовку и побежал.

— Выполняй все, что прикажут, но не спеши, — крикнул Роллинг ему вдогонку.

Но добрые советы Роллинга растаяли, как мороженое на палящем солнце. Станислаус лежал на щебне казарменного двора. Его ладони были окровавлены, штаны на коленях изорваны. Пот струился за ворот. Три унтер-офицера сменяли друг друга, стараясь выбить из него строптивость.

Уже через полчаса Станислаусу казалось, что он больше не может подняться. Тогда пришел сам Дуфте. Он пригрозил ему расстрелом по законам военного времени. Расстрел? По законам военного времени? Станислаусу приходилось читать об этом. В нем открылись источники новых сил. Он уже не чувствовал боли. Его мышцы одеревенели. Он двигался, как лунатик. Унтер-офицеры расхаживали вокруг него, изумленно таращась, словно это было спортивное состязание. На сколько еще хватит этого болвана новобранца? Такое обращение с новобранцами они, так же как казарменные лекари, называли «облучением». Станислаус падал, поднимался, снова падал, поднимался, падал опять… Временами у него возникала мысль: плоть и воля едины, воля иссякнет, когда окончательно обессилеет плоть. Думая об этом, он несколько дольше оставался лежать.

— Изучаем земную поверхность, вот она геология, — торжествовал Дуфте. Доставляло ли ему удовольствие видеть, как Станислаус, словно червь, извивается у его ног? Отнюдь нет. Он приказал набить ранец Станислауса кирпичами. Станислаус согнулся. А Дуфте, казалось, вырастал.

— Теперь уж ты скажешь, что ты г....к. Итак, кто ты?

Молчание. Станислаус гнулся все ниже под грузом кирпичей. Он червяк, которому предстоит быть раздавленным.

За десять минут до сигнала на мертвый час Станислаус уже лежал неподвижный, придавленный ранцем с кирпичами. Теперь его уже не могли поднять даже угрозы расстрела. Дуфте стоял над ним, как уродливый идол, вздымающийся к казарменным небесам.

— Я так и знал, что г....к.

Вайсблат и его товарищи унесли потерявшего сознание, измученного Станислауса Бюднера в санчасть.

— А не лучше ли, если бы он все-таки сказал? — сетовал Вайсблат.

Роллинг огляделся. Его ответ был как удар ножа:

— Нет!

На черной табличке над койкой Станислауса было написано мелом: «Г....к Станислаус Бюднер». Так приказал вахмистр. Полковой врач делал вид, что не замечает необычной надписи. Почему бы Дуфте и не пошутить? Ведь это он время от времени помогал развлекаться полковому врачу. Тот во внеслужебные часы приводил своих дам в манеж и, вопреки всем запрещениям, обучал их там верховой езде. А Дуфте обеспечивал им смирных лошадей и отряжал солдат обслуживать манеж.

Станислаус бредил, в его кошмарах мешки с мукой перемешивались с конскими крупами. Пекарь Клунтш подходил к его постели, весь усыпанный цветами.

— Ты опять отметил мне край мишени…

Лилиан измеряла циркулем его бедро и говорила:

— Вот он, иудейский круг, в нем сорок пять граммов.

Какой-то человек с красным толстым носом протягивал Станислаусу пакет:

— Слишком легок, слишком легок, молодой человек. Стихи берем не менее тридцати кило. — Этот человек превращался в отца Марлен — в пастора. Из его рта сочились слова, сладкие, как сироп, сладкие слова: