Чудовище

Он покачал головой.

– Все было, конечно, шито белыми нитками. Но это сейчас так кажется. А тогда, знаете, было доступно все. Человек мог быть с утра нищим, а к вечеру уже переводил в Швейцарию сотни миллионов баксов. Ей-богу! А какой был массовый падеж нашего брата!.. Не знаю. Поводил я Курагина по вечным дворцовым залам и думаю: чего я, мол, лезу? Все равно когда-нибудь уберут меня как агнца. И даже не на заклание, а так, под забор, в какую-нибудь канаву. Я ведь всегда сам по себе, ни к

какой бандитской группировке не относился.

Он оживился, повернулся ко мне.

– Бог все-таки есть. Услышал меня, мысли мои, впервые искренние, уловил. Курагин мне тут и предложил идти к нему мажордомом. Не обидит и все такое. Я на следующий день позвонил ему и согласился. Я здесь уже несколько лет и заработал достаточно, чтобы спокойно дожить свою жизнь бестолковую. Я ведь по профессии астроном, уважаемый Иван Сергеевич. Черт меня дернул сначала астрологией бедным людям мозги затуманивать, а потом... Нет, все.

Слушая его самовосхваления - а чем ещё это было, как не попыткой похвастаться?
– я, однако, уверился, что Семен Макариевич, он же отец Георгий и так далее, вряд ли замешан в похищении Ирины. Эту страницу можно спокойно перевернуть, дело закрыто.

Я допил кофе, потушил окурок в пепельнице и вышел, оставив за дверью жителя карточного домика, в шутовском наряде с блестками счастливо встречающего старость.

ГЛАВА 14

ХОЧЕШЬ ЖИТЬ - ГОТОВЬСЯ К БЕГСТВУ

Я все-таки ещё раз вернулся к нему. Вернулся, чтобы спросить, где поместили Валеру Синицына? Оказалось, ему с самого начала выделили квартиру? номер? (не знаю уж, как называть, в общем, апартаменты) - в левом крыле, недалеко от хозяев, где в основном и проживал обслуживающий персонал.

Еще раз напомнив, чтобы для меня к вечеру была готова схема расположения комнат с именами жильцов, я покинул наконец Семена Макариевича.

Дверь, за которой жил Валера, я нашел быстро. На всякий случай тихо постучал. Если он спит, я не хотел его тревожить. Он не отозвался. Для очистки совести я нажал на дверную ручку. Дверь приоткрылась. Либо он не запирался, либо ему вчера не хватило сил запереть дверь.

Я вошел.

Расположение комнат и обстановка здесь были примерно такие же, как и у меня: буфет, холодильник, диван, кресла. С одной стороны ванная комната, с другой - дверь в спальню.

Я заглянул в спальню. Валера, укрытый простыней до самого подбородка, лежал с закрытыми глазами. Спал.

Я подошел ближе. За ночь его лицо посинело, местами позеленело и к тому же опухло.

Вид его был ужасен. Я с дикой злобой вспомнил Арбатова: Валера как-никак был моим коллегой. Хоть и бывшим. Забывшись, я засопел от ярости и возмущения.

– Кто? Не надо! Кто здесь?!

Моя несдержанность привлекла внимание. Валера сел в кровати и пытался разглядеть меня сквозь заплывшие щели век.

– Это я, Фролов.

– Фролов?!

– Я, я. Все нормально, лежи.

Я почти насильно стал укладывать Валеру. Несмотря на его лихорадочное сопротивление, мне это удалось, хотя попытки вскочить повторялись. Его состояние я бы охарактеризовал как некоторое психическое расстройство и почти пожалел, что пришел и нарушил хоть и болезненный, но покой.

– Да что это с тобой?! Все кончено, не трепыхайся!
– вскричал я в сердцах.

– Как кончено?
– Мой возглас встревожил Синицу ещё больше.
– Ты с ними?! Мы же друзья, Старый! Ты же не продашь меня?

Мне все это стало надоедать. Да и не были мы с ним никогда друзьями. А кличка Старый, хоть и была моей, но уж не Синице так ко мне обращаться. Только ребятам, пережившим со мной те дни, когда я вынужден был отрастить бороду и внезапно приобрел вид почтенный, что не стоило мне умственных усилий - так сказать, мудрость авансом, как пошутил наш командир группы майор Никифоров, невзлюбивший меня тогда за излишнюю самостоятельность.

А кличка прилипла, хотя я и не любил её и позволял обращаться так ко мне лишь близким, к числу которых, повторяю, Синица не относился.

– Успокойся! Никто тебя продавать не станет. По счетам уплачено, добавил я, имея в виду Арбатова и мой с ним тогдашний мужской разговор.

Но я ещё больше подлил масла в огонь.

– Уплачено!
– закричал Синица.
– Так вот какой ты друг! И тебе заплатили!

– Ваня! Иван!
– вдруг переменил он тон и голосом, уже заискивающим и приятельским, прокричал: - Иван! Ты же не позволишь за тридцать сребреников упрятать меня в могилу?! Мы же коллеги, мы же менты! Ты не позволишь!

Его истерика стала положительно раздражать меня. Объясняя его поведение последствиями жестокого избиения, я сам тем не менее начинал заводиться. Ну побили, ну хорошо побили. На следующий день мужик должен встряхнуться и быть готовым самому набить морду... Валеркино же аморфное состояние ничего, кроме брезгливости, во мне не вызывало.

– Успокойся! Если не успокоишься, я сейчас же уйду.

– Все, все! Я спокоен. Все. Только не бросай меня одного.
– Он лихорадочно пытался ухватить мою ладонь, чем окончательно взбесил меня. Но я старательно не показывал виду.

– Объясни наконец, чего ты так трепыхаешься? Я говорил тебе, что больше никто тебя пальцем не тронет. Ты мне не веришь?

– Верю! Тебе верю. Тогда помоги мне убраться отсюда. Сейчас же! Ты новый человек, они за тебя ещё не взялись.

Было смешно и страшно видеть, как в безумном волнении исказилась его физиономия, когда он старался усилиями лицевых мускулов расширить донельзя

суженные поля обзора. Мешали запекшиеся корки крови и отеки. И внезапно я подумал, не является ли причиной моей скрытой неприязни к нему тот факт, что извивается предо мной именно Синица, которого я, признаюсь, никогда особенно не любил? Если бы это был другой мой товарищ вроде Сереги Лаптева, друга моего

старинного, я бы отнесся ко всему серьезнее.

– Хорошо, - сказал я.
– Сейчас мы поедем на станцию, я посажу тебя на электричку до Москвы, а там гуляй, никто тебя не сыщет.

– Сыскать и там сыщут, да уж я постараюсь не даться им в руки.

– Слушай!
– Внезапно меня осенила интересная мысль.
– А не замешан ли ты в похищении Ирины?

– С ума сошел?!
– Он отмахнулся так, что я немедленно отбросил все подозрения.
– Я же твержу тебе, что это страшные люди. Они все могут, они преступили черту.