Чума на ваши домы. Уснувший пассажир. В последнюю очередь. Заботы пятьдесят третьего. Деревянный самовар (пьянки шестьдесят девятого года)
Шрифт:
— Владимира Владимировича уже не было дома?
— Не знаю. Дверь в его комнату была закрыта…
— На ключ? — перебил Поземкин.
Эдита Робертовна с непонятным удивлением посмотрела на капитана и ответила презрительно:
— Откуда я знаю?
— Вы за ручку не подергали? — продолжал донимать ее Поземкин.
— Я никогда без разрешения не дергаю ручек чужих дверей.
Понимая бесперспективность поземкинского метода, следователь спросил о другом:
— Когда вы подходили к дому, свет в его комнате горел?
— Нет.
— Это не обеспокоило вас? Вы не
— Нет. Владимир Владимирович нередко ложится спать очень рано.
— Ложился, — поправил следователь.
— Ложился, — согласилась она.
Смирнов стоял у забора со стороны улицы и, положив подбородок на заборную жердь, слушал. Усмехнулся вдруг невесело: вспомнил, как почти на этом самом месте стираным комбинезоном висел пьяный, как зюзя, известный советский оператор Анатолий Никитский.
Блудливый милицейский глаз зацепил-таки Смирнова в толпе.
— Александр Иванович, что же вы в стороне? — запричитал Поземкин. — Честно признаюсь, не хотели беспокоить вас в такую рань, но если вы сами пришли… Помогайте, пропадаем…
Смирнов открыл калитку и вошел во двор. Поздоровался с хозяйкой.
— Здравствуйте, Эдита Робертовна, меня зовут Александр Иванович.
— Рада познакомиться, — откликнулась она. Смирнов был в джинсах, куртке, и поэтому вопрос ее был закономерен: — Простите, а вы — кто, Александр Иванович?
— Я-то? Вроде как консультант со стороны.
— Александр Иванович — подполковник милиции. Из Москвы, — быстро пояснил Поземкин.
— А я думала, что вы из съемочной группы! — призналась Эдита Робертовна.
— Это хорошо или плохо? — полюбопытствовал Смирнов.
— Хорошо, — твердо ответила она и посмотрела на Поземкина.
Фотограф отщелкал свое, отошел от трупа, уложил камеру со вспышкой в твердую кожаную сумку и спросил-сообщил:
— Я к себе пойду, чтобы побыстрее, а?
— Давай, давай, — добавил ему трудового энтузиазма следователь.
Не очень-то давал фотограф. Не спеша побрел по тихой мирной улице. Теперь очередь сидеть над тем, что было районным прокурором, пришла медэксперту.
— Вы его комнату осмотрели? — спросил у Поземкина и следователя Смирнов.
— Поверхностно, — признался следователь.
— Ну и? — поторопил Смирнов.
— Вроде бы ничего не тронуто, не взято. Никаких следов борьбы.
— А хозяйка?
— Хозяйка тоже так считает.
— Следовательно, только одна возможность: каким-то образом его выманили из дома.
— Весьма простым, — предположил следователь. — Постучался Ратничкин и сказал, что пришел сдаваться. По прикидкам, именно в это время его видели в Нахте.
— Видел, — поправил его Смирнов.
— То есть? — не понял следователь.
— Пока установлено, что видел Ратничкина в Нахте только Арефьев.
— Ну да, ну да, — согласился следователь с несущественной смирновской поправкой. — Весьма точно все ложится, Александр Иванович. Где-то без четверти восемь его видит Арефьев. Он отрывается от него: минут через пятнадцать-двадцать он здесь. Ждет еще минут десять-пятнадцать, пока стемнеет. Свет горит только у Владимира Владимировича. Ратничкин проникает во двор и стучит в дверь.
Владимир Владимирович отпирает дверь и выходит на крыльцо…— Дверь была закрыта на ключ? — перебил Смирнов.
— Мы никогда не закрывали входную дверь, пока кого-нибудь из нас не было дома. Когда я вернулась, дверь, как всегда, была открыта, — дала пояснения Эдита Робертовна.
— В любом случае он постучал, — настаивал на своем следователь. — А когда прокурор вышел, нанес ему удар, оттащил к забору и пробил штырем.
— И вдобавок повязал пионерский галстук, — дополнил Смирнов. — Имело ли смысл все это делать?
— Что — все? — недовольно спросил следователь.
— Волочить к забору, пробивать штырем, повязывать красный галстук.
— Месть, Александр Иванович, месть! С воровскими вызовом и показухой!
— В жестоком цейтноте времени, зная, что с минуты на минуту замкнется оцепление… Да он полный идиот, ваш Ратничкин, — Смирнов посмотрел на курившего следователя виновато и попросил: — Не дадите ли закурить? Вроде бы бросил, а сегодня прямо невтерпеж.
Следователь рассмеялся сочувствующе, достал старомодный кожаный портсигар и предложил Смирнову стройный ряд беломорин. Смирнов деликатно вытянул одну, подождал следовательской спички и от души сделал первую затяжку. Лучше, прямо-таки совсем хорошо. Смирнов привычно замял папиросу и осмотрел посветлевший мир.
Подошел медэксперт и сказал, не обращаясь ни к кому:
— Можно увозить.
— Он — сирота, воспитанник детского дома, — неожиданно резко заговорила Эдита Робертовна. — Кто его похоронит?
— Государство похоронит, — решил Поземкин.
— Он — маленький-маленький человек, а государство большое-большое. К кому мне обратиться, чтобы помогли похоронить Владимира Владимировича по-божески?
— Владимир Владимирович ничего общего с церковью не имел, — заметил следователь.
— Я тоже ничего общего не имею с вашей церковью. Я — католичка. Он был хороший человек и имеет право на божеские похороны.
— Обратитесь в райисполком, — морщась, посоветовал следователь.
— Пусть райисполком обращается ко мне, — сказала Эдита Робертовна и ушла в дом.
— Дама, — с уважением признал Смирнов. — Когда его похоронить можно будет?
— Хоть завтра, — ответил медэксперт. — Случай простой, я часа за два управлюсь.
Как раз в это время во двор вползал «Рафик» скорой помощи.
— Док, я к вам часика через три загляну? — попросился Смирнов и спохватился: — Извините за дока. МУРовская привычка.
— Ничего, даже красиво — по-иностранному! А что вы хотите знать? Кое-что я уже сейчас могу сказать. Правда, приблизительно.
— Лучше через три часа, но точно, — решил Смирнов. — Ну, ни пуха, ни пера вам!
— К черту, к черту! — прокричал в его спину следователь, а Поземкин в отчаянии взмахнул руками и взмолился:
— Александр Иванович, не уходите! Хотя бы план первоочередных мероприятий поможете нам составить!
— Первоочередное мероприятие — оно одно-единственное — поймать убийцу, — остановившись, назидательно произнес Смирнов. — Так что действуй, Поземкин. Ну, а в ментовку я загляну. Со временем.