Чужаки

— На митингах, на болтовне! На недоверии к старым военным специалистам! Я за это отвечать не буду!

— Ах вот как! — сдерживаясь, чтобы не повысить тона, сквозь зубы сказал Алексей. — С больной головы хотите на здоровую свалить. Я не могу допустить, чтобы полком командовал человек с такими взглядами, как у вас.

— Это ваше дело, — глухо ответил комполка.

— Да, мое, — не торопясь, но совершенно твердо сказал Алексей. — И я приказываю вам сейчас же сдать полк, — .и, повернувшись к Редькину, добавил:

— Принимайте, товарищ Редькин, командование полком. Сегодня же, немедленно…

Ошарашенный решением комдива, комполка прикусил ржавый ус, потом, не смотря на Алексея, сказал:

— Но вы ошибаетесь, товарищ комдив. Я честный человек. Именно это и заставило меня сказать вам то, о чем я только что говорил.

Алексей пожал плечами, поправил на плечах ремни, долгим взглядом посмотрел на разжалованного комполка, а потом, отведя задумчивый взор к окну, сказал почти примирительно:.

— В этом я пока не сомневаюсь. Поезжайте в штаб, там вам дадут подходящую для вас работу.

На следующий день во всех ротах, батареях и командах читали приказ комдива о том, за что был отстранен от должности командир шестого полка. Красноармейцы, да и командиры поняли, что комдив не терпит расхлябанности и попустительства со стороны командиров. В штабе дивизии спешно собрали совещание. Кроме Ревеса и Редькина на совещание пригласили еще десятка полтора людей, в том числе Калину и Сергея Пустовалова.

Объясняя цель совещания, Алексей говорил:

— Наша дивизия состоит из пятнадцати батальонов.

Это значительно меньше того, чем располагает стоящий перед нами враг. Для перевеса нам нужно иметь хотя бы еще такую же силу. Попробуем достать ее в тылу врага, а если удастся, то и в его среде. Как только прорвем фронт, давайте пошлем вперед четыре-пять десятков коммунистов.

Пусть они поднимают там людей на борьбу с белогвардейцами. Пусть каждый попытается организовать восстание хотя бы в одном селе. Нет сомнения, что им помогут местные коммунисты и сочувствующие нам люди. Вот это и будут дополнительные пятнадцать батальонов, которых нам не хватает.

Возражений не было, и через каких-то два часа Алексей вместе с Ревесом инструктировал группу уходящих в тыл врага коммунистов, потом Карпов по этому же вопросу провел совещание с политработниками.

Когда загремели первые залпы орудий, Алексей беседовал с летчиками, прикомандированными к его дивизии. Здесь же на опушке леса стояли три самолета, до отказа нагруженные листовками и плакатами.

— Впустую не бросайте, — предупредил он затянутых в шевровую кожу авиаторов. — Каждый листок должен попасть в цель. — Вас трое, но вы можете заменить целый полк.

— Будьте спокойны, товарищ комдив, — отвечали авиа торы, — нам не впервые, маху не дадим.

Летчики говорили правду. Война не была для них новостью. На стареньких, не раз продырявленных вражескими пулями самолетах закаленные в боях авиаторы с энергией, присущей этому небольшому только что зарождавшемуся племени, дни и ночи геройски защищали Советскую власть.

Ночуя около машин, они в темноте устраняли повреждения в до предела изношенных аппаратах, чтобы днем снова висеть над врагами, забрасывая его бомбами, а больше всего воззваниями, плакатами, разящими стихами Демьяна Бедного.

— Мне хотелось сказать вам, — говорил Алексей, — что мы переходим в наступление, хватит пятиться, Москва не далеко.

— Давно пора, товарищ комдив. До чертиков надоело это дело. Вперед лететь куда веселее, чем назад удирать.

— Теперь все будет зависеть от нас, — продолжал Алек сей. — Если дружно навалимся, дело пойдет. Сила собралась не малая.

Довольные разговором с комдивом, летчики пожали ему руку, показывая на самолеты, сказали:

— Моторы барахлят. А новые только обещают, но ни чего, мы еще и на этих полетаем.

Распрощавшись с летчиками, Алексей поехал к артиллеристам.

К передовым частям Алексей подъехал перед самым наступлением. Бойцы встретили комдива радушно, но это не рассеяло в нем чувства неудовлетворенности и тревоги за судьбу наступления. Алексею казалось, что он не сделал многого из того, что надо было сделать для полной подготовки дивизии к атаке, что все это несделанное и недоделанное может пагубно отразиться на предстоящем деле, уменьшит порыв бойцов и приведет к срыву общего наступления.

С этими мыслями он вылез из окопа и вместе с бойцами третьей цепи побежал по зеленеющему ржаному полю. Вначале он хотел пробежать немного, но, увлеченный общим порывом, так и продолжал бежать к видневшемуся впереди березовому перелеску, пока не столкнулся с командиром полка Редькиным.

Явно рассерженный появлением комдива, Михаил держал его за рукав шинели и, загораживая дорогу, сердито говорил:

— Что ты делаешь? Али с ума сошел? Тебе командовать надо, а не лезть куда не следует. — И, наступая на подъехавшего вестового Алексея, как будто он был виноват в появлении комдива, закричал: — Сейчас же поезжайте в штаб! Ищут вас там. Два раза спрашивали, а здесь делать вам совсем нечего…

— Кто ищет? — спросил Алексей.

— Как кто? Начальство. Начальство ищет. Начальство, — ухватившись за это спасительное слово, повторял Михаил. — Два раза спрашивали. А здесь вам делать совсем нечего, убьют еще ни за что ни про что.

Алексей, и сам видел, что бойцы успешно продвигались вперед, и он поехал на командный пункт.

По дороге четыре бойца вели первую партию пленных колчаковцев. Пленные на ходу стряхивали с себя прилипшую к одежде землю, шумно переговаривались. Как видно, они не очень тяготились своим новым положением.

Проезжая мимо пленных, комдив обратил внимание на идущего впереди пожилого солдата в новой с иголочки шинели, в хороших яловых сапогах. Солдат, в свою очередь, тоже смотрел на Алексея и, как ему показалось, дружески улыбнулся. Придержав лошадь, Алексей повернул к колонне и, еще раз всмотревшись, узнал в пленном своего соседа Фому.

Оставив вестового с поручением привести Фому в штаб, Алексей поскакал дальше. Вскоре он выехал на бугор, усыпанный камнями. С другой стороны на бугор поднимались артиллеристы. На лафете переднего орудия, сдвинув на затылок фуражку, сидел гармонист. Прижавшись ухом к двухрядке, он усердно выводил «барыню». Рядом, то приседая, то подпрыгивая, «двигались ухающие плясуны.