Чужаки

— Не нужно, Михаил Васильевич. Этих людей я знаю, давно, работал с ними, а с Маркиным вместе в тюрьме сидели. Вы не ошиблись в выборе. Именно им надо поручить дело. Оформляйте приказ, я завизирую. Такие не подведут.

Довольный ответом, Фрунзе протянул лист бумаги.

— И приказ готовый, Захар Михайлович, вот посмотрите.

Ершов взял приказ, подошел к столу и написал на углу «Одобряю. Член Р. В. С. фронта». Подписавшись и подавая приказ Фрунзе, Ершов добавил: — Да, да. Именно им надо поручить это дело.

— Не хотите ли познакомиться со списком командиров дивизий и бригад? — подавая Ершову еще один лист бумаги, спросил Фрунзе.

Первой в списке стояла фамилия Карпова Алексея. Он назначался командиром дивизии, наносившей главный удар во фланг противника. Возвращая список, Ершов сказал:

— Думаю, что и эти командиры хороши. Больше всех я знаю Карпова. Такие люди, как он, как Тухачевский и другие молодые командиры, составляют золотой фонд на шей армии. Им, дорогой Михаил Васильевич, принадлежит и настоящее и будущее. И вы делаете правильно, поручая им такое большое дело.

Глава тридцать восьмая

До начала наступления оставалось несколько часов. Весь день и вечером в подразделениях проходили собрания коммунистов. Среди красноармейцев распространили боевой листок, зачитывали приказ о наступлении. В частях царило приподнятое настроение.

— Пора, пора, — говорили бойцы, слушая беседы комиссаров и политработников о наступлении. — Куда же еще отступать? Волга за спиной.

Калашников с Маркиным с вечера приехали в одну из передовых частей.

Оставив командиров полков и батальонов на командных постах, Калашников с Маркиным вместе с командиром бригады пошли к передней цепи. Прошло каких-то полчаса, и вся бригада узнала, что командарм и комбриг вместе с комиссаром находятся на передней линии. И каждому казалось, что командиры находятся где-то вот здесь, рядом с ними и будут обязательно видеть их атаку. Потом перед самой атакой по цепям разнеслась весть, что командарм будто бы сказал, что он будет участвовать в атаке, и надеется взять в плен несколько колчаковцев. И многие сейчас же решили, что они не могут отстать от командира, поэтому должны действовать решительно и быстро.

Между тем, приблизившись к передовой цепи, Калашников подозвал к себе нескольких бойцов и спросил, знают ли они свою задачу в предстоящем наступлении.

Удивленные и обрадованные появлением такого высокого начальства, бойцы сначала стеснялись, но вскоре освоились и между ними и Калашниковым завязалась простая, непринужденная беседа.

Одним из первых в разговор вступил Калина.

— Знаем, товарищ командующий, объясняли нам не один раз. Да и чаво тут не знать, — прижимая к плечу штык винтовки и держась за нее обеими руками, говорил Калина. — Хитрость невелика. Страшновато только.

— Да, конечно, — согласился Калашников, — на войне без страха не бывает. Но лучше, если его будет больше у противника.

— Вот и я тоже говорю своим: смелость-то, она города берет, а тех, кто в труса верует, пуля все равно найдет. Главное бы сбить с места, а там дело веселее пойдет, — добавил Калина.

— Осторожно нужно подходить, чтобы не спугнуть. Очень бы хорошо врасплох застать. Одуматься не успели чтобы, — посоветовал Калашников. — А потом ураганом. Знаете, как сокол на журавлей нападает.

— Да, уж и мы так думаем, — ответил второй боец, — если бить, так, значит, бить. Оно страшновато, конечно, но вы не беспокойтесь, товарищ командующий, маху не дадим. Шибко много накопилось у нас вот здесь, — показывая на сердце, продолжал боец. — Теперь пришла пора отомстить им за все…

— Значит, знаете, на кого в бой идете? — спросил Калашников.

— А то как. Конешно, знаем, — ответил боец, — на самых злейших врагов своих.

В другом месте Калашников спустился в траншею и, поздоровавшись, спросил:

— Как самочувствие, товарищи? Не робеете?

— Да, как вам сказать, товарищ командующий, — за всех ответил приземистый, широкоплечий боец, — вроде нет. А вообще дело нешуточное. Сноровка нужна…

— Сноровка, это верно. А вот скажите, — вдруг спросил Калашников, — что вы будете делать, если один встретитесь с тремя белогвардейцами?

Боец расправил плечи, потом вскинул на руки винтовку и ответил:

— Нападу! Сам на всех брошусь. Кого штыком, кого в плен возьму. Не отступать же…

— Правильно, Митька! Иначе и быть не может, — послышались приглушенные голоса, — один смелый пятерых стоит.

— Ну, если так, то вы молодец, — пожимая бойцу руку, сказал Калашников. — Молодец, — повторил он, взявшись за бровку траншеи. — Такой, как вы, с тремя белогвардейцами справится. — Эти слова Калашникова были переданы по цепи, как и его обязательство лично уничтожить или взять в плен нескольких колчаковцев.

До начала наступления оставалось около часа. Переговорив еще с несколькими группами красноармейцев, Калашников с Маркиным убедились, что наступление подготовлено. Все, с кем они говорили, не только понимали поставленную перед ними задачу, но и знали, за что идут в бой.

Прошло еще некоторое время, и пасмурное небо прочертили две разноцветные ракеты. Командиры сверили сигналы по часам, и по цепям, от одного бойца к другому, полетела команда: «Вперед!!!»

Сразу с нескольких пунктов загремели орудийные залпы: батареи начали прокладывать путь идущей в атаку пехоте, громить пристрелянные ранее артиллерийские позиции и пулеметные гнезда противника.

Маркин с Калашниковым заторопились на свой командный пункт.

Едва удерживаясь в седле от внезапно охватившей его усталости, Калашников сдержал коня и, поравнявшись с Маркиным, спросил:

— Знаешь, Данила Иванович, чего я сейчас больше всего хочу?

— Знаю, — прислушиваясь к звукам удаляющегося боя, сказал Маркин, — хочешь, чтобы наступление шло точно по нашему плану. Все военные на один манер, эгоисты, каждый хочет, чтобы было так, как он задумал.

— А может быть, еще… — едва слышно сказал Калашников.

Маркин повернулся в седле и на рассветном фоне зари увидел черное, осунувшееся лицо Калашникова.

— А еще, Василий Дмитриевич, еще ты хочешь спать, устал ты страшно.