Чужая игра для Сиротки

Только что пил с удовольствием, а сейчас как будто мне успели подлить дешевую кислятину, которую разливают в ремесленных кварталах по медяку за бутыль.

— И, если тебе дороги твои драгоценные рога — ты больше не будешь произносить эту ересь вслух. А лучше даже не думай об этом, потому что Эвин рубил головы и за меньшее.

— Рэйвен, моя хмурая сладкая булочка, если бы мне была так уж дорога моя голова, я бы держался подальше от вашего с Эвином тандема, чтобы меня случайно не забрызгало кровью и грязью из-под вашей «суровой справедливости».

Если бы это сказал любой другой человек — я бы заставил его подавиться собственными словами, вместе с кулаком затолкав в глотку.

Но Сайферу можно многое.

В том числе и придумывать мне очередное идиотское прозвище.

— Кстати, — я не сопротивляюсь, когда химер подливает еще вина — напиваться так с улыбкой, а то я стал противным самому себе занудой, — я видел у тебя еще пару платьев. Таких, — показываю на неприлично глубокое декольте, — с пикантными фасонами.

Сайфер запрокидывает рогатую башку и громко смеется.

— Рэйв, мой сладкий пирожок, ты решил разориться на новы гардероб для самой богатой женщины страны? Я ничего не путаю?

— Пффффф, — фыркаю я. И тут же добавляю: — И еще то розовое обязательно.

У него такой волнующий разрез до бедра, что колени будут видны при каждом шаге.

Той девчонке с телеги оно бы очень пошло.

Глава шестьдесят пятая

Сиротка

— Что это? — я смотрю на вереницу одетых в пестрые шифоновые платья девушек, которые одна за другой заходят в мою комнату и складывают на пол коробки разных размеров, но перевязанные одинаковыми лентами.

Моя служанка как заведенная пожимает плечами.

Гвардейцы у двери молчат, как прибитые.

А гора коробок становится все больше с каждой минутой.

Проходит еще Плачущий знает сколько времени, прежде чем это шествие заканчивается, и к тому времени моя комната похожа на комнату богатенькой девицы, которая решила опустошить отцовский кошелек и скупила половину модных магазинов столицы.

После того случая с украшением, которое мне якобы прислал Эвин, притрагиваться хоть к чему-то я даже не рискую.

Так и торчу около двери, пытаясь понять, что бы это могло означать.

Маркизу замучила совесть, и она решила отправить письмо в замок, чтобы мне прислали наряд? А настоящая герцогиня почувствовалась и решила заодно обновить мой гардероб? Которого, кстати говоря, больше нет.

— Ну должно же у этого изобилия быть хоть какое-то объяснение, — размышляю себе под нос, но неожиданно получаю ответ, от которого меня с ног до головы сперва окатывает яростью, а потом — непониманием.

— Это мои глубочайшие извинения по поводу того, что как Куратор этого Королевского отбора я не был достаточно… внимателен к безопасности гардероба моих подопечных.

Проклятый герцог!

Только… что у него с языком?

Он как будто заплетается?

— Пошла вон, — слышу приказ моей служанке.

Но, как только она делает шаг в сторону двери, тут же ее останавливаю:

— Эсми, пожалуйста, останься. Правила Отбора таковы, что во избежание слухов и сплетен, я бы предпочла не находиться наедине с мужчиной.

— А я сказал — пошла вон, — как насмехается герцог.

— Эсми, ты — моя горничная, — упрямо стою на своем, — и я говорю тебе остаться.

На бедняжку жалко смотреть — паника и ужас пятнами лежат на ее лице, и я чувствую себя гадко от того, что являюсь этому причиной, пусть и косвенной. Не стал бы проклятый герцог заниматься самоуправством — не пришлось бы и мне вести себя как… хозяйка.

И, Плачущий, что у него с речью?

Мне не хватает сил — да, чего уж там, и смелости тоже — чтобы оглянуться на него и своими газами увидеть причину этой странной метаморфозы в голосе.

Но это и не нужно, потому что герцог обходит меня сзади и как ни в чем не бывало заваливается на кровать.

На бок, чтобы подпереть голову кулаком.

Челка немного непривычно свешивается вниз и я, кажется, впервые вижу его лицо полностью открытым, без резких теней, которые превращают его в дьявола во плоти.

Он… красивый.

Этот факт и сама мысль настигают меня настолько внезапно, что оторопело делаю шаг назад, завожу руку за спину и скрещиваю пальцы, чтобы отогнать злых духов. Не иначе тут парочка резвится, потому что с чего бы вдруг мне считать этого монстра — красавцем?

— Что вы себе позволяете, милорд Куратор? — спрашиваю ледяным тоном и краем глаза замечаю, как моя горничная прикладывает ладонь ко рту.

Еще бы, приличной девице и не снилось, чтобы мужчина вот так запросто вваливался в комнату целомудренной девицы.

— Я желаю убедиться, что Ваша Светлость осталась довольна моей более чем щедрой моральной компенсацией за ее заплаканные глаза, — немного растягивая слова, говорит герцог, и продолжает убийственно пялиться на мою служанку.

Бедняжка все же пятится к двери, и я мысленно сдаюсь.

Похоже, в замке нет ни единой живой души, не считая меня и короля, кто бы мог противиться его воле. Даже мне, чего уж кривить душой, это дается слишком тяжело. А будь я в своем обычном монашеском одеянии — точно бы не выдержала ни один его взгляд или хотя бы жест.

— Не закрывай дверь, Эсми, — прошу свою горничную, и та, кивнув и наспех кое-как выполнив реверанс, как сквозняк вылетает из комнаты.

Нокс довольно хмыкает.

— Вас, милорд Куратор, я так же попрошу убраться вон, — говорю я, желая себе терпения в этой нелегкой битве.

Никак не могу взять в толк, что с ним не так, куда подевался суровый Палач короля и кто этот… странный тип. Так что на всякий случай отхожу еще дальше, делая вид, что на самом деле просто хочу держаться на расстоянии от горы коробок.

— Матильда, я желаю лицезреть выражение вашего лица, когда вы увидите, что внутри, — продолжает упрямиться герцог.

— Считаю своим долгом напомнить, что не так давно я уже получила в подарок одну вещицу, и это чуть не стоило мне жизни. Кстати говоря, милорд Куратор, разве не вам поручено заниматься расследованием покушения на мою жизнь? Так-то вы им заняты, я погляжу.

— Ты — зануда.

«А ты — существо без стыда и совести!» — мысленно выкрикиваю ему в лицо, а на деле продолжаю гнуть свое: