Чужая маска

– Как всегда, глупость, – улыбнулся Стасов. – Я просто подумал, что если подмена ребенка все-таки была, то это вполне может оказаться той тайной, угроза разоблачения которой является причиной убийства.

– Вот! – Гордеев поднял палец в назидательном жесте и вперился глазами в Настю. – Слушай, что опытный пенсионер говорит. Убить другого человека гораздо легче, чем убить самого себя. Поэтому в версию о самоубийстве надо верить только в самую последнюю очередь. В самую последнюю. А уж когда речь идет о двух самоубийствах – тем более. И поскольку в том, что Исиченко покончила с собой, у нас нет оснований сомневаться, то будем сомневаться в самоубийстве писателя. Все, дети мои, обсуждение закончено. Принимается новая рабочая версия о том, что Параскевич был все-таки убит в связи с опасностью разоблачения подмены ребенка. Между прочим, раз уж нам предстоит в это вникать, надо посмотреть, не сделал ли доктор Пригарин в свое время из этого регулярный источник обогащения. Может, не зря он так усердно занимался чревосечением, а? Даже когда в отпуске был, и то приезжал, чтобы операцию сделать. Владислав Николаевич, мы на вашу помощь можем рассчитывать? Или у вас в этом деле интереса нет?

– Интерес есть, – ответил Стасов.

– И в чем он состоит? Или это секрет?

– В любопытстве, Виктор Алексеевич, в обыкновенном сыщицком любопытстве. Мне же интересно, чем дело кончится. И потом, я недавно работал вместе с Настасьей и Юрой по убийству актрисы Вазнис, так что ваши ребята мне вроде как не чужие. Грех не помочь, если есть возможность.

– Значит, вы уверены, что с вашим делом о Досюкове все это никак не связано?

– Я не знаю, – признался Стасов. – Честное слово, не знаю. Просто я очень не люблю совпадений, хотя в данном случае это может оказаться действительно чистым совпадением.

– Ну, бог в помощь, – махнул рукой Гордеев, давая понять, что можно расходиться.

* * *

Из кабинета Гордеева они отправились к Насте. В ее кабинете было холодно и отчего-то сыро, и она сразу же кинулась включать кипятильник, чтобы сделать кофе.

– Как ты собираешься Новый год встречать? – спросил ее Стасов, оседлав стул возле окна и положив руки на горячую батарею.

– Не знаю, – пожала она плечами. – Наверное, вдвоем с Лешкой. Никуда идти не хочется. Можно, конечно, к моим родителям поехать или к брату, но скорее всего мы не соберемся. Мы какие-то другие стали, не такие, какими наши родители были. Я же помню, когда я была маленькой, к нам домой компании родительских друзей приходили, человек по пятнадцать-двадцать, елка обязательно была, стеклянный шар, от которого по всей комнате разноцветные огоньки бегали. Они умели быть веселыми, песни пели, танцевали. А наше поколение выросло скучным и некомпанейским.

– Пожалуй, – согласился Стасов. – У моих родителей на Новый год тоже всегда много друзей собиралось. А я теперь только и думаю о том, как бы провести дома тихий вечер и поменьше общаться.

– Один будешь в праздник?

– Татьяна завтра утром приедет. Моя бывшая благоверная в командировке, так что у меня Лиля живет. Хорошо бы она на Новый год у меня осталась. Но боюсь, Маргарита примчится из своей заграницы.

– Стало быть, на четыре выходных дня ты мне не помощник, – удрученно констатировала Настя, накладывая растворимый кофе в стаканы и бросая сахар. – Жаль, а я так рассчитывала на тебя.

– Ну, извини, – развел руками Владислав. – Войди в положение, я жену два месяца не видел.

– Ладно, молодожен, что с тебя взять. Бери кофе, только осторожно, стакан горячий.

– Да ты не расстраивайся, – сказал Коротков, который с трудом удерживался от смеха, глядя на ее огорченное лицо. – Если все дело в старой тайне, то за четыре дня она никуда не денется.

– Тайна-то, может, и старая, – возразила Настя, – а любопытство у меня новое, молодое и полное сил, и оно меня сгрызет до костей за эти четыре дня. Ладно, сама попробую.

Дверь приоткрылась, и в комнату заглянул Миша Доценко.

– Юра, тебя к телефону.

Коротков вышел, прихватив с собой стакан с горячим кофе.

– Слушай, что за странный малый? – удивленно повернулся к Насте Стасов. – Юрку на «ты» называет, а к тебе на «вы» обращается, да и ты к нему тоже, я заметил. Вы что, в конфликте?

– Да бог с тобой, – расхохоталась Настя. – У нашего Мишани какое-то преувеличенно трепетное отношение ко мне, уж не знаю почему. Он меня не только на «вы», а еще и по имени-отчеству называет. Который год бьюсь – ничего поделать не могу. Анастасия Павловна – и все тут, хоть умри. Поэтому и мне приходится к нему на «вы» обращаться, а то неудобно. Ребята над ним подшучивают из-за этого, а ему хоть бы что. Уперся – и ни в какую.

– Аристократ, – хмыкнул Стасов, отпивая кофе. – Неужели такие еще сохранились?

Настя курила, задумчиво глядя куда-то в потолок, и не ответила на вопрос Стасова, который, впрочем, ответа и не ждал, ибо вопрос задал чисто риторический.

– Ну-ка возьми сигарету большим и указательным пальцем, – внезапно попросил он.

Настя послушно выполнила просьбу и с недоумением глянула на него.

– Взяла, и что теперь?

– Ну и держи ее так.

– Но мне неудобно. Я так не привыкла.

– Ладно, извини, не обращай внимания. Отвезти тебя домой?

– Если это не сложно…

Она не успела договорить, потому что вернулся Коротков, и лицо у него было озадаченное.

– Саша Юлов звонил, – сообщил он, обращаясь к Насте, – по поводу убийства девочки. Помнишь, мы утром говорили, что надо бы еще раз побеседовать с учителем.

– Да-да, помню.

– Так вот ведь какая незадача, Асенька. Саша только что был у этого учителя. Там что-то странное. Сашка точно помнит, что два месяца назад этот Турин подробно и охотно рассказывал о всех своих учениках, в том числе и о Тане, и о Гене Варчуке. А за эти два месяца он, во-первых, чем-то заболел и уволился из школы, а во-вторых, не может рассказать о ребятах ничего вразумительного. Мнется, жмется… Черт-те что, одним словом. Не мог же он за два месяца все забыть.

– А чем он заболел?

– Сашка говорит, какое-то кожное заболевание. Турин побрит наголо, и вся голова в пятнах.

– Это бывает, – усмехнулся Стасов. – Кожные заболевания на нервной почве. Особенно часто случается с теми, у кого совесть нечиста.

– Что ты хочешь сказать? – насторожилась Настя.

– Ничего конкретного, я ведь не знаю, что именно вы обсуждаете. Просто говорю, что такое случается. Вы этого учителя ни в чем не подозреваете?

– Теперь подозреваем, – очень серьезно ответил Коротков.

* * *

С самого утра Наталья чувствовала себя плохо. Не то чтобы у нее что-то болело, нет, но на душе было так тяжело, как никогда раньше. Ночью ей приснился Евгений, такой одинокий и несчастный, что заныло сердце. Ей снилось, что она увидела его во сне больным и страдающим и помчалась в колонию. Перед тем административным зданием, в котором она недавно уже была, стояла толпа людей, и она сразу поняла, что с Женей что-то случилось. Тот начальник, с которым она разговаривала, стоял в самом центре толпы, одетый в костюм Деда Мороза, и раздавал подарки. Наталья поняла, что это были подарки, которые осужденные передавали своим родственникам на свободу. Люди брали пакеты и яркие коробки и расходились, и наконец она осталась одна.

– А мне? – спросила она начальника. – Я Наталья Досюкова. Разве мне нет подарка от мужа?

Начальник ничего не ответил и начал снимать маскарадный костюм. Наталья вдруг с ужасом увидела, что у него лицо Бориса Красавчикова.

– Подождите, не уходите, – взмолилась она. – Вы мне не дали подарка. Я Досюкова…

– Вам не полагается, – ответил начальник Красавчиков.

– Почему?

– Потому что вы приехали слишком поздно. Подарки выдают только тем, кто приехал вовремя.

– Но я же не знала, я вообще случайно приехала, мне никто не говорил, что нужно приезжать за подарками!