Чужая маска

– Слушай, отец, а почему все-таки место это нехорошее? Труп мы только сегодня нашли, а раньше? Тоже что-то бывало?

– А то! – Бомж с гордостью посмотрел на Короткова, мол, такой большой дядя, а таких элементарных вещей не знаешь. – Этот дом как построили в тридцатых годах, так за ним слава и потянулась. Если какое животное, собака там или кошка, в этот подвал забежит – все! Живой ее уже никто не увидит. Воет там кто-то по ночам, не то призрак какой, не то покойник оживший. Жуткое место.

Короткову стало скучно, он понял, что бомж «гонит» обыкновенную фольклорную байку, которые во множестве создаются и передаются из уст в уста в среде бездомных бродяг. Он протянул ему десятитысячную бумажку, и бомж резво потрусил в сторону круглосуточно работающих палаток со спиртным. Юра терпеливо ждал, когда эксперт-криминалист и судебный медик закончат работу и останки увезут. Только после этого сам Коротков начнет осматривать этот подвал в надежде найти какую-нибудь улику. Ведь труп не был спрятан особо тщательно и, если его нашли только сейчас, стало быть, сюда за два месяца никто почти и не заходил. А коль не заходил, то, может быть, еще валяется где-нибудь на полу какая-нибудь мелочь, оброненная убийцей. Но искать эту мелочь Юра сможет только тогда, когда там не будет разлагающегося трупа пятнадцатилетней девочки.

* * *

Сдав в десять часов дежурство, Коротков поднялся на свой этаж и первым делом сунулся к Каменской.

– Аська, спасай! – взмолился он, вваливаясь в ее комнату и усаживаясь на свободный стол у окна. – Чашку кофе, иначе я умру прямо здесь, у тебя на глазах, и пусть тебе будет стыдно.

– Мне не будет стыдно, – ответила она, не поднимая глаз от бумаг, плотным слоем устилавших стол. – У меня чувство стыда атрофировалось еще в те далекие времена, когда ты заиграл у меня коробку с сахаром.

– Ну, Ася, – заныл Коротков. – Ну, не вредничай.

– Отвяжись, Юрка. Что ты как маленький? Не знаешь, как воду вскипятить? Налей из графина в кружку, включи кипятильник, насыпь туда кофе и не дергай меня, ради бога. Мне Колобок уже с утра пораньше башку пытался отвернуть за все мои долги.

– Подумаешь, одним больше – одним меньше, – философски заметил Юра, глядя куда-то в пространство.

– Ты что, собственно, имеешь в виду? – подозрительно спросила Настя. – Ты опять мне какую-нибудь гадость принес?

– Ага. Ась, ты только не нервничай, ладно? Мы сегодня ночью труп обнаружили, девушка пятнадцати лет, школьница. На нее уже полтора месяца розыскное дело ведется в Западном округе, я созвонился с парнем, который этим занимался, попросил его подъехать сюда.

– Чтоб ты пропал, Коротков, – в сердцах сказала она. – У меня совсем другие планы, между прочим. Или ты сам собирался беседовать с этим парнем?

– Нет, – честно признался он. – Я на тебя рассчитывал. А какие у тебя планы?

– Ехать к доктору, который принимал роды у Галины Ивановны Параскевич.

– Да? А что доктор?

– Видишь ли, Галине Ивановне делали кесарево сечение, а это обычно бывает связано с разными заболеваниями у роженицы. Заболевания эти вполне могут сказаться на психическом развитии младенца.

– И ты что же, рассчитываешь, что врач, принимавший роды двадцать восемь лет назад, что-нибудь вспомнит? Ася, я тебя не узнаю.

– Ни на что я не рассчитываю, Юрка, я просто добросовестно выполняю весь комплекс необходимых действий, чтобы потом никто не смог меня упрекнуть в том, что я чего-то не сделала.

Она подняла на него глаза, и Коротков вдруг заметил глубокие синие тени под глазами и болезненно опущенные уголки губ. Странно, ему казалось, что еще несколько дней назад, когда они вместе ездили за медицинскими картами Параскевича, Настя выглядела совсем по-другому.

– Для меня самоубийства Людмилы Исиченко на моих глазах более чем достаточно, чтобы начать дуть на воду. Может быть, это скоро пройдет. А пока что я все время думаю о том, что должна была проверить, какое лекарство она собирается пить. Я должна была подумать о том, что она может меня обманывать, я должна была предвидеть, что у сумасшедшей женщины, только что признавшейся в убийстве, может возникнуть порыв к суициду. Я кругом должна. А я ничего этого не сделала и позволила ей умереть вот на этом самом месте. Поэтому я собираюсь навестить доктора Пригарина и задать ему несколько вопросов. А ты вместо этого заставляешь меня ждать какого-то опера из Западного округа, которого ты же сам и вызвал.

– Ладно, Ася, не дуйся, смотри, уже вода закипела, давай кофейку дернем, а?

– Не подлизывайся, – скупо улыбнулась она. – Я все равно уеду отсюда ровно в двенадцать. Если твой парнишка до двенадцати не подъедет, ничем помочь не смогу.

– А почему в двенадцать?

– Потому что я так договорилась.

– С кем?

– Не твое дело. Наливай кипяток в стакан.

– Аська, не темни. С кем ты договорилась?

– Со Стасовым.

– Во, здрасьте! А он-то тут при чем?

– Я же сказала, не твое дело. Юрка, ну, правда, отстань, а? И без того тошно.

– Не отстану.

Он разлил кипяток в чашку и стакан, предварительно бросив в них по две ложки швейцарского кофе и по три куска сахара, помешал ложечкой, чтобы сахар разошелся. Чашку поставил перед Настей, стакан взял себе.

– Ася, я не могу от тебя отстать, потому что я тебя люблю всеми, можно сказать, фибрами моей очерствевшей милиционерской души. И если ты куксишься, то я должен что-нибудь для тебя сделать. Я не могу уйти отсюда, оставив тебя в таком нетипичном для Анастасии Каменской расположении духа. Ну что мне для тебя сделать? Хочешь, я пойду и куплю тебе этот чертов сахар? Ну перестань ты хмуриться, улыбнись, пожалуйста.

Она молча отпила кофе из чашки, вытащила из пачки сигарету, не спеша достала зажигалку, закурила. Потом зажмурилась крепко-крепко, а когда открыла глаза, то Коротков снова увидел прежнюю Настю, собранную, ровную, спокойную.

– Ты прав, Юрик, я непозволительно распустилась со своими переживаниями. Со мной стало неприятно иметь дело, да?

– Я этого не сказал, – осторожно возразил он, хотя сказала Настя чистую правду.

– Но подумал, – она усмехнулась. – Все, Коротков, я готова к нормальной работе.

Не успели они допить кофе, как явился Александр Юлов из Западного округа. История исчезновения и поисков девятиклассницы Тани Григорьевой была самой обыкновенной, банальной до оскомины. В один прекрасный день, вернее вечер, Таня не вернулась домой из школы. Родители забили тревогу не сразу, поскольку Таня была девушкой не только красивой, но и своенравной и даже вольнолюбивой, могла уехать пожить на дачу к подружке, не испрашивая разрешения взрослых и даже не всегда своевременно информируя их о принятом решении. Мать с отцом периодически пытались принимать к неуправляемой девочке какие-то вялые воспитательные меры, но пользы от этого не было совсем, даже наоборот, Татьяна только все больше и больше отбивалась от рук. При этом ни алкоголем, ни сигаретами от нее никогда не пахло, и родители искренне недоумевали, зачем девочке такая неограниченная свобода, если она не использует ее для того, чтобы пить и курить. Что касается взаимоотношений с юношами и мужчинами, то тут родители были, что называется, не в курсе, поскольку внешних признаков в этом деликатном деле почти никогда не бывает, кроме, разумеется, беременности, но до этого, слава богу, дело не дошло.