Чужая маска

– Ты хочешь сказать, что этот Виктор полностью в курсе дела? – спросил Гордеев.

– Совершенно точно, – кивнула она. – И более того, он не просто полностью в курсе дела, а в последнее время постоянно обсуждал этот вопрос с Пригариным. Потому что если бы это было не так, то Владимир Петрович построил бы разговор совсем иначе. Да, Мишенька? Ну-ка, еще разочек попробуйте.

– Виктор, – снова начал Доценко, – помнишь ту историю тридцать лет назад? Ну когда я сделал то-то и то-то. Так вот, сегодня ко мне приходили из милиции и спрашивали…

– Умница, – одобрительно сказал полковник. – Великий импровизатор в тебе погиб, Михаил. По-моему, мы тебя в отделе используем не по назначению. Но Анастасия права. Если Пригарин разговаривал не так, как нам только что показал Доценко, то, выходит, он с этим Виктором проблему Галины Ивановны Параскевич обсуждал в последнее время довольно часто. Хотел бы я знать, что в этих родах было такого особенного. У кого какие идеи?

– Они допустили грубую врачебную ошибку, из-за которой ребенок погиб при родах, и подсунули Галине Ивановне другого младенца. Где они его взяли – вопрос второй. Поскольку кесарево сечение делается под общим наркозом, роженица не узнала, что ребенок умер, – предположила Настя. – А признаваться в смерти ребенка они по каким-то причинам не могли. Может, испытывали какой-то новый препарат, а Галина Ивановна об этом узнала, и в случае смерти ребенка она бы их всех за решетку отправила.

– Годится. Что еще? Думайте, думайте, не сидите как на празднике.

– Ребенок не умер, но подмена все-таки была, – произнес Стасов. – Например, в это же время там была другая роженица, которая по тем или иным причинам хотела другого ребенка. За большие деньги они вполне могли взяться подменить девочку на мальчика, или больного ребенка на здорового, или темненького на светленького.

– А что, бывает, – откликнулся Коротков. – Например, если у нее придурочный муж, который хочет непременно сына, а жена ему уже два раза дочерей рожала, и он угрожает, что бросит ее, если не будет мальчика. Такие часто встречаются. Или, наоборот, она рожает сыновей, а хочется обязательно девочку. У Параскевич рождается дочь, и они ее меняют на мальчика.

– Или женщина рожает ребенка от смуглого черноволосого любовника и понимает, что мужа обмануть не удастся, потому что и она, и муж среднерусые или светловолосые. Если такая роженица очень дорожит своим мужем и браком, она тоже может при определенных условиях пойти на подмену ребенка, – подхватила Настя. – Все это, в принципе, возможно, потому что Галина Ивановна находилась под общим наркозом и не знала, какого ребенка родила.

– Но из всего этого неумолимо следует, что, во-первых, Виктор – медик и, во-вторых, он скорее всего соучастник, – сделал вывод Стасов.

– Поясни, – потребовал Коротков.

– А ты вспомни, зачем Настасья ездила к Пригарину и о чем его спрашивала. Речь шла о том, не могла ли имевшаяся у матери патология сказаться на здоровье ребенка. Так? Ведь ни о чем другом Настя его не спрашивала.

– Ну.

– А Пригарин в разговоре с этим Виктором сказал: там записана астматическая компонента. Если речь идет просто о подмене ребенка, то зачем им обсуждать состояние здоровья роженицы? Какая связь? И потом, Пригарин в разговоре с собеседником употребляет медицинский термин и не дает никаких пояснений. Значит, разговаривает с коллегой, со специалистом.

– Это понятно, – нетерпеливо кивнул Коротков. – Но почему непременно соучастник?

– Влад прав, – медленно сказала Настя. – Я поймала наконец эту мысль.

– Чего ты там поймала, Диана-охотница? – хмыкнул Виктор Алексеевич.

– Они обсуждали здоровье Галины Ивановны, потому что никакой астматической компоненты у нее не было и в помине. Они ее обманули, потому что им нужно было сделать ей кесарево сечение. Тогда это, точно, не была замена мальчика на девочку или наоборот, потому что они не могли знать, кто у нее родится. Тогда скорее всего речь шла о внешних признаках или о состоянии здоровья ребенка. Та, вторая роженица очень боялась, что у нее родится ребеночек «не той масти», и заручилась хорошо оплаченной помощью врачей. Врачи подобрали подходящую по внешним признакам мамочку, может быть, даже они и отца видели, ведь женщины, особенно на последних сроках беременности, часто приходят в консультацию в сопровождении мужей. И они стали заранее готовить Параскевич к тому, что ей придется делать кесарево. Между прочим, вполне возможно, что подмена и не понадобилась, у подгулявшей мамочки мог родиться вполне подходящий ребенок. Но отступать-то было уже некуда, Галина Ивановна донашивала ребенка, будучи уверенной в том, что у нее сильно выраженная склонность к астме и она может задохнуться при самостоятельных родах. Точно такая же картина могла бы быть, если заинтересованная роженица боялась не разоблачения связи с любовником, а рождения больного ребенка. Например, она знала о наличии у себя или у отца ребенка каких-то заболеваний. Может быть, алкоголизм или наркомания, или она во время беременности перенесла тяжелую болезнь и вынуждена была принимать опасные для плода лекарства, или еще что-нибудь в этом же роде.

– Все это замечательно, – констатировал Колобок-Гордеев, – но не продвигает нас ни на шаг в сторону раскрытия обстоятельств смерти Параскевича. Даже если он не был родным сыном Галины Ивановны, с его смертью это никак не связано.

– Как это не связано?! – возмутилась Настя. – А тезис о его изощренном самоубийстве? Если была подмена, то у него может быть какая угодно наследственность, давшая впоследствии патологию психики.

– Анастасия, ты углубляешься в дебри, – покачал головой полковник. – Вопрос о самоубийстве Параскевича при любых данных, даже самых убедительных, может быть решен только предположительно, и я хочу, чтобы вы все это уяснили. Даже если окажется, что подмена была и в роду у его настоящих родителей сплошь псих на психе, посмертная судебно-психиатрическая экспертиза не даcт того ответа, который может быть с уверенностью положен в основу постановления о прекращении предварительного следствия по делу о смерти от огнестрельного ранения. Поймите это, дети мои. Я ценю ваш пыл и энтузиазм, но не надо переоценивать вес такого экспертного заключения. Все время помните о том, что вас могут обманывать, что никакого самоубийства не было, а подлинный убийца глядит на вас из-за угла и мерзко хихикает. Давайте-ка еще раз прикинем, что у нас с вами есть по этому делу.

– Есть собственноручно написанное Людмилой Исиченко признание в том, что Параскевича застрелила она, – начала перечислять Настя.

– Исиченко производила впечатление больного человека, и вопрос о ее вменяемости пока открыт, – заметил Гордеев. – Цена этому признанию пока неизвестна. Не считается.

– Есть заключение экспертов о том, что на одежде, указанной Исиченко, имеются следы пороха.

– Годится. Загибаю один палец.

– Есть показания Исиченко о том, где лежал пистолет, и заключение экспертов о том, что в указанной ею коробке действительно находилось оружие. И сама коробка найдена там, где указала Исиченко.

– Два. Дальше.

– Показания Исиченко о том, кого она видела, пока ждала Параскевича, совпадают с действительностью.

– Принимаю, но условно. Ладно, три. Что еще?

– Показания вдовы Параскевича о том, что у него были причины для глубокой депрессии.

– Пока нет заключения филологов, не считается.

– Есть показания родственников Исиченко и самой Светланы Параскевич, из которых следует, что Людмила была, что называется, зациклена на Леониде и он пользовался огромным влиянием на нее. Ведь она даже завещание в его пользу составила. А сама формулировка завещания говорит о том, что автором книг действительно является не Леонид, а Светлана. И либо Исиченко об этом знала, либо формулировку ей подсказал Леонид, пользуясь своим неограниченным влиянием на нее и умея заставить ее делать то, что он скажет, не задавая вопросов и не возражая. И есть показания друзей Параскевича об их последней встрече, которая очень напоминала прощание.

– Ну что ж, дети мои, улик много, но в основном – косвенные. Прямая улика только одна – следы пороха на одежде Исиченко. Все остальное – улики поведения и вопросы осведомленности. В массе своей они производят сильное впечатление, не спорю, но при более или менее придирчивом взгляде они давления не выдерживают.

– Вы хотите сказать, что для следователя, который хочет закрыть дело об убийстве, этих улик более чем достаточно?

– Ну да. А для того, кто в это не верит, явно недостаточно. Ольшанский верит, как вы думаете?

– Конечно, нет, – улыбнулась Настя. – Костя никогда никому не верит, хотя вслух не высказывается.

– Материалы для экспертизы по Исиченко готовы?

– Да, Ольшанский уже зарядил экспертов.

– Значит, подождем, пока не будет результатов по Параскевичу и его жене. Анастасия, ты упрямая и непослушная девчонка и все равно побежишь искать правду о родителях Параскевича. Запретить тебе я не могу, потому что ты обязательно пойдешь к Ольшанскому и уговоришь его дать тебе такое поручение, а поручение следователя для нас – закон, как бы я ни упирался. Вы с Костей одного поля ягоды, вас уже не переделать. Сроку тебе на все про все – неделя, больше не дам, и так работы много, а делать некому. Коротков, не смотри на меня с немой благодарностью, ты тут ни при чем. Пусть наша Диана-охотница сама копается, эта работка как раз для нее, а ты на эту неделю с дела Параскевича снимаешься. Уяснил? Сейчас пойдут новогодние пьяные разборки, дел будет невпроворот. Что-то гость наш молчит. Владислав Николаевич, что скажете?