Чужая роза

Он сжал кулаки, уговаривая себя успокоиться и все обдумать, но впервые в жизни его железная выдержка дала сбой. Впервые он ничего не мог с собой поделать. Душу затопило едкой горечью, сердце пылало обидой и болью, а он хотел, но не мог с ними справиться.

— Когда это произошло?

Голос прозвучал глухо.

— Почти сразу после вашего отъезда.

Выходит, пока он выправлял нужные бумаги и уговаривал выжившего из ума старика Стронди поставить подпись и подтвердить магически, что Алессия его внучка, девушка бежала из дворца, не пожелав взять ничего из того, что он ей подарил.

Почему она ушла? Этот вопрос мучил, выворачивая душу сомнениями. Может, он слишком насел на нее с расспросами? Что, если она просто испугалась?

Как в бреду, Абьери подошел к окну и уставился на верхушки пальм, растущих во внутреннем дворике, но видел не их, а лицо Алессии. Как далеко она могла уйти за два дня? Саритийский тракт тянется от Навере через всю Ветерию, и до границы не меньше десяти дней пути. На лошади. Если послать людей, Алессию еще можно догнать. Вряд ли она далеко ушла с ребенком на руках.

Алессандро усилием воли заставил себя не думать о том, что Алессия рискует не только собой, но и его нерожденным сыном. При одной только мысли об этом, ему хотелось громко выругаться, но он переселил себя и тяжело оперся о раму окна.

Ничего. Он найдет Алессию и вернет ее домой. А уже потом разберется, что за причина заставила чужестранку сбежать.

— Вызови начальника стражи, — велел он Альде.

— Да, ньор герцог, — поклонилась та и вышла, а он повернул камень переговорного кольца и вызвал Сальваторе.

— Еще одна работка, ньор герцог? — усмехнулся наемник.

— Нужно найти Алессию, — без предисловий сказал Абьери. — Ушла из дворца два дня назад. Предположительно отправилась в Саритию.

— Иисус Мария! Выходит, пока мы ей бумаги выправляли, птичка упорхнула? — присвистнул Сальваторе, и прозрачная фигура подернулась рябью. — Не волнуйтесь, ньор герцог. Далеко не убежит. Дайте пару дней, и она будет у вас во дворце.

— Я на тебя надеюсь. За деньгами дело не станет.

— Сочтемся, ньор герцог, — хмыкнул наемник и посерьезнел. — Сообщу, как только найду.

Изображение растворилось, и Абьери задумался. Кто еще может знать о том, куда ушла Алессия?

Память подкинула картинку скособоченной завалюхи на улице Ваенезе, высокого паренька, бегущего к Алессии с пучками трав, лицо темноволосой ньоры, мелькнувшее в окне.

Надо будет наведаться. Вдруг удастся что-нибудь выяснить? Пожалуй, он сходит туда сам.

— Ньор герцог, вызывали?

Лупо вошел в комнату и остановился напротив, уставившись на него настороженным взглядом. Что ж, вести во дворце разлетаются быстро. Он посмотрел на крупного, русоволосого, как все арнейцы, начальника стражи и сказал:

— Собери людей. Нужно найти ньору Алессию.

— Будет сделано, ньор герцог, — с готовностью ответил Лупо, и это подтвердило его мысли о том, что уход Алессии ни для кого не секрет.

В душе снова заворочалось тяжелое, неприятное чувство, но он усилием воли задавил его и продолжил:

— Предположительно ньора могла отправиться в Саритию, с ней должен быть ребенок, так что за два дня она не могла далеко уйти.

— Найдем, ньор герцог, даже не сомневайтесь.

Что ж, Абьери и не сомневался. Лупо служил еще его отцу, да и большая часть стражи тоже. Крепкие, проверенные люди, побывавшие не в одной переделке. Он доверял им, как себе.

— Докладывай обо всем, что узнаешь, — пристально посмотрел на стражника, сомневаясь, стоит ли озвучивать следующую мысль, и все же добавил: — Скажи своим, чтобы были поаккуратнее, с головы ньоры волос не должен упасть.

— Не беспокойтесь, ньор герцог, — скупо улыбнулся начальник. — Все сделаем аккуратно. Разрешите идти?

— Иди, Лупо.

Да и ему пора. Нужно проверить дом на Ваенезе. Что-то ворочается в душе, какое-то предчувствие. Может, он сумеет найти там зацепку?

***

Спустя пятнадцать минут он уже спешился и стучал в низкую перекошенную дверь, из-за которой доносился громкий детский плач.

— Да иду я, иду! — послышался взволнованный женский голос, а вскоре дверь распахнулась, и он увидел румяную простоволосую толстуху с плачущим младенцем на руках.

— Ньор герцог?!

В голосе женщины послышалось удивление вперемешку со страхом, но Абьери было не до того. Он смотрел на всхлипывающую девочку и не мог поверить своей удаче.

— Позови Алессию, — не отрывая взгляда от раскрасневшегося заплаканного лица, приказал он.

— Ньору Алессию? — переспросила толстуха и переложила девочку на другую руку, но та выгнулась и заплакала еще сильнее. — Да я бы рада, ньор герцог, только нету ее.

— А где она?

— Не знаю. Еще два дня назад обещала прийти, уж так мы ее с Беттиной ждем, а от нее ни словечка, ни весточки. Раньше завсегда знак какой-нибудь подавала, если прийти не могла, а тут что-то нету ничего. Тихо, Бетти, — отвлеклась она на девочку. — Ну что, ты, видишь, сам ньор герцог к нам заглянул. Ох, да что это! — опомнилась толстуха. — Проходите, ньор герцог, чего ж я вас на пороге держу?

Она посторонилась, пропуская его внутрь, и Абьери вошел в крохотную темную каморку, с трудом поместившись между столом и печью. Кариб тихо всхрапнул за дверью. Умный жеребец. Преданный. Никакая привязь не нужна. Вот бы и с женщинами так…

— Значит, Алессия не приходила? А когда ты ее видела в последний раз?

— Так четыре дня назад. Да неужто случилось что?

На него уставились растерянные черные глаза, а он смотрел на хозяйку дома, на девочку, на убогую обстановку, и в душу заползал страх. Алессия ни за что по доброй воле не оставила бы ребенка. Она не могла уйти без Беттины.

— Она пропала, — неохотно ответил он, пытаясь понять, что могло произойти. Нет, Саритией тут и не пахнет. Здесь что-то другое.

— А я ведь как чувствовала, — прижав к себе затихшую девочку, пробормотала толстуха и добавила: — Вот недаром же и святая Лючия у меня разбилась. Столько лет на полке стояла, а третьего дня раз — и вдребезги. Ох, видать, беда с ньорой Алессией приключилась!

Абьери вздрогнул. Глупости. Бабьи бредни. При чем тут какая-то статуэтка?

— Уж так ньора Алессия ее почитала, святую Лючию-то. Вот та и указала, что несчастье стряслось, — не унималась ньора, а Беттина снова расплакалась, и этот плач показался ему таким горьким и безнадежным, что он не выдержал.