Чужая жизнь

Это был самый красивый конь в мире. Мускулистый, крепкий, своевольный. Он скакал так быстро, что другие кони, бегавшие поблизости, не могли догнать его. Если какое-то животное двигалось ему навстречу, он разворачивался и мчался в противоположном направлении, будто бы спасаясь от какой-то опасности. Лукас слышал, как шелестит трава под копытами коня, слышал его прерывистое дыхание. Он даже чувствовал пот на мускулистой спине животного. Конь без устали бежал, скакал галопом, совершал прыжки… Трава, прозрачная вода, солнце наполняли собой быстрый бег белого коня, грива которого развевалась на ветру. Боже, какая красота!

Вдруг острая и сильная боль в руке одним махом стерла видение и снова перенесла Лукаса в отделение интенсивной терапии. Он открыл глаза и встретился взглядом с зелеными глазами Орианы, которые неотрывно смотрели на него. Он спросил себя, что это за медсестра, которая прокалывает вену на его левой руке иглой, значительно большей, чем те, которые обычно используют. Боль была очень сильной и острой. Юноша попытался отодвинуть руку.

— Нет, Лукас. Потерпи, это займет всего несколько секунд. Знаю, что это очень неприятно, но тебе будет удобнее: ты сможешь свободно двигать правой рукой, освобожденной от такого количества проводов.

Молодой человек смотрел на медсестру, не произнося ни слова.

— Сын! Эту красивую медсестру зовут Ориана. Она очень нам помогает. Все это время она заботилась о тебе и о нас.

Лукас продолжал разглядывать Ориану. Она покраснела, ее зрачки расширились так, что глаза почти потеряли свой зеленый цвет.

— Это моя работа, — поспешила ответить медсестра и добавила: — У меня никогда не было случая, подобного этому. — Затем она обратилась к Лукасу: — Очень хочу, чтобы тебя перевели на этаж, тогда ты будешь видеть меня часто.

— Вот именно! Здесь тебе нечего делать, Ориана, — прозвучал энергичный голос Марии, координатора по трансплантологии. — Ты не выполняешь своей работы. Я давно уже тебя ищу. Больные нуждаются в помощи!

Ориана глубоко вдохнула и выдохнула. Она не выносила, когда Мария повышала голос. Прошло несколько секунд, прежде чем девушка попыталась оправдаться:

— Я задержалась, потому что меняла трубки на его руке. Я все успею… Это моя начальница! — Последнюю фразу она произнесла доверительным тоном, в то время как подсоединяла сыворотку крови к трубочке с иглой, которую только что ввела Лукасу. — Ну вот, теперь все. Надеюсь, что так тебе будет удобнее. Скоро приду тебя навестить. Оставляю тебя в хороших руках, — добавила Ориана, глядя на Пилар.

Медсестра ушла с Марией, которая продолжала отчитывать девушку за то, что та была здесь, оставив своих пациентов без внимания.

— Бедная девочка! Она еще получила выговор за то, что занималась нами. Ее начальница — истинный сухарь, хотя она и кажется очень решительной и работоспособной. Она сумела найти подходящее сердце в рекордно короткий срок. Ну что ж, как есть, так есть. В жизни не встречала человека с таким сильным характером. Ну, сынок, как ты? — Она ласково посмотрела на Лукаса, но он не ответил, а лишь пожал плечами. — Теперь ты должен бороться, чтобы преодолеть это.

— Что произошло? — спросил Лукас, уже не запинаясь.

— Навстречу тебе выскочил грузовик. Просто чудо, что ты остался жив! Руль твоего мотоцикла врезался тебе в грудь. Такое несчастье! Ты ничего не помнишь?

— Нет! — ответил он, подумав перед этим несколько секунд. — Ничего не помню.

— Ну ладно, не беспокойся. Неудивительно, что после такого сильного удара в твоей памяти стерся этот момент.

— У меня болит все тело…

— Естественно. После всего, что ты перенес… Ты бы видел, какое у тебя лицо, ухо… и синяки… И это не считая операции. Ты видел шрам?

— Да, — ответил сын, хотя казалось, что он уже не участвует в разговоре. Лукас не проявлял большого интереса к деталям операции.

Не очень далеко отсюда, всего на расстоянии двух улиц от больницы, находился Институт Лас-Лунас. В этот момент студенты отделения бакалавров собирались на занятия. Разделившись на группы, молодые люди обсуждали то, что произошло с их товарищем.

Хосе Мигель, самый конфликтный из студентов, был лидером одной из таких групп. Он говорил громко, чтобы было хорошо слышно всем:

— Он уже никогда не будет таким, как раньше! Если ему и удастся выбраться из этой передряги, он на всю жизнь останется калекой. Не думаю, что он сможет вернуться к учебе. Ему придется сидеть дома. Ну что ж, мы не так много потеряли… Разрази меня гром! Мне нисколько не жаль. Для каждой свиньи найдется свой Сан-Мартин[8].

Его дружки рассмеялись.

Сильвия, Джимми и Виктор молчали, словно окаменев. То, что они только что услышали, не могло быть правдой. Лео, который, как и все, слышал сказанное, вскочил, как пружина. Он ринулся к говорившему, но банда Хосе Мигеля остановила его, намереваясь встретить непрошеного гостя кулаками.

— Ты — сволочь и навсегда ею останешься! Ты знаешь, как чувствует себя Лукас? Ты рад тому, что избавился от соперника, не так ли? Особенно если речь идет о том, кто не чувствует страха перед тобой. Но это ненадолго… — сказал Лео.

Хосе Мигель улыбнулся, но все увидели, что он побледнел, столкнувшись с сопротивлением самого сильного и высокого ученика группы. Друзья Лукаса подошли к Лео, чтобы в случае необходимости помочь ему. В этот момент вошел преподаватель, который озабоченно посмотрел на учеников, разделившихся на противоборствующие группы.

— Прошу вас садиться. — В аудитории дон Густаво обращался к ученикам на «вы». — Трудно поверить, что после пережитого всеми нами вы готовы подраться. Вы считаете, что такое поведение достойно взрослых людей? Этот инцидент не останется безнаказанным. Я поговорю с директором, и, конечно, мы сообщим о нем вашим родителям. Мы не позволим никакого насилия в стенах института. Вы предупреждены: еще одна подобная выходка — и оба будут исключены.

Произнесенная угроза имела действие разорвавшейся бомбы по отношению ко всей учебной группе. Все знали, кто начал ссору и спор. Виктор нервно заерзал на своем месте и, не выдержав, попросил слова.

— Дон Густаво, Лео всего лишь ответил на оскорбительную реплику.

— Будьте добры сесть на свое место, — потребовал преподаватель.

— Но это же… будет несправедливо.

— Вы собираетесь учить меня тому, что справедливо, а что нет? Садитесь, а то и вам придется пойти в кабинет директора.

Дон Густаво, руководитель группы и преподаватель родного языка, был свидетелем того, что произошло с Лукасом, и его действительно возмутило поведение подопечных. Виктор был одним из его любимых учеников. Путь, который избрал юноша, чтобы адаптироваться к своей болезни, учитель воспринимал как проявление отваги. Несмотря на медленную и неотвратимую потерю зрения, Виктор не снизил уровня своей успеваемости, что было достойно упоминания на педагогических советах. Однако сейчас юноша защищал то, что защищать было никак нельзя. Для преподавателя не имел значения тот факт, кто являлся зачинщиком. Дон Густаво всегда полагал, что к насилию прибегают лишь слабые и невежественные люди. «Это самый легкий ответ на уровне примитивных инстинктов. Самое низменное, что есть в человеке», — говорил он. Данную мысль педагог повторял своим ученикам из урока в урок. Он был убежденным пацифистом, считавшим, что слово — лучшее оружие.