Чужестранцы
Шрифт:
– - Ух! Что такое, с нами Мать Пресвятая Владычица!..
– - зашептала Дарья Игнатьевна и побежала в сени отпирать дверь.
Это был Евгений Алексеевич. Он был одет франтовато: в смокинге, с бантом кремового галстуха на шее, в шевровых мягко-ступающих ботинках. От него пахло духами и вином. Роскошная шевелюра Евгения Алексеевича была пышно взбита, на левой руке оставалась перчатка; другую перчатку он бросил вместе с мягкою пуховой шляпою на стол и тогда молча пожал руку Софьи Ильиничны.
– - Прежде всего, моя хорошая Софья Ильинична, простите меня, что немного поздно я заявился...
Евгений Алексеевич взял руку Софьи
– - Ничего, Евгений Алексеевич... Я сама только что вернулась. Сейчас будем пить чай.
– - Извозчика оставите, или отпустить?
– - спросила через дверь недовольным голосом хозяйка.
– - Пусть ждет... Ну-с... А теперь я посижу у вас... И чаю с вами выпью... Скучно мне, Софья Ильинична! Я ведь эгоист, ужасный эгоист!.. Да и все мы в сущности эгоисты...
– - минорным тоном заговорил Евгений Алексеевич...
– - Что это вы, Евгений Алексеевич, точно извинения все просите? Будет вам!
– - Потому что виноват перед вами... Давно я не навешал вас... Все, знаете, мыслями-то витаю в облаках... И теперь пришел с корыстной целью, да...
– - тихо сказал Евгений Алексеевич.
– - Говорите...
– - Я ведь считаю вас, Софья Ильинична, товарищем, хорошим товарищем...
Софье Ильиничне становилось неловко: она не привыкла к таким излияниям и смущалась все больше и больше.
– - Вот что, Софья Ильинична... да... Не скажете ли вы мне что-нибудь про Елену Михайловну?
– - Вот вам и раз! Что же я могу вам сказать про нее?
– - Славный она человек? Добрый?
– - Я ее мало знаю, -- ответила Софья Ильинична и покраснела: не знает ли уж Евгений Алексеевич о том, что Елена Михайловна дала ей 100 рублей, и не потому ли он справляется об ее доброте?
– - Не знаю...
– - Скоро она встанет с постели?
– - Через два дня.
– - Значит, здорова?
– - Ничего...
– - Поправилась? Похудела? Ах; я не видал ее целую вечность! Мне скучно, ужасно скучно.
– - Ну так чем же я-то могу вам помочь?
– - Нет, нет... Я только хотел узнать... больше ничего... так здорова? Значит, завтра я могу ее увидать? Боже мой, как я доволен! Знаете, моя хорошая Софья Ильинична, я перед вами не могу прятаться... Вы не будете надо мной подтрунивать... Все они вышучивают, всем им смешно... Какие они холодные люди! Да... Зачем смеяться над таким хорошим чувством?
– - Я не знаю, право, Евгений Алексеевич, о чем вы говорите, не понимаю...
– - Не понимаете?.. Ну так я скажу вам прямо: я люблю Елену Михайловну... Я ужасно но ней скучаю... Я ее очень люблю, со всеми ее пороками, с ее пустотой, с ее буржуазностью... просто люблю, и мне вдруг захотелось кому-нибудь сказать об этом... Вы меня поймете... а те, -- тем только странно, как можно любить человека, который не разделяет твоих взглядов и твоих общественных симпатий... Грешный она человек, но ведь и мы все не святые... Правда?
– - Давайте лучше чай пить...
– - сказала Софья Ильинична, заслышав, как Дарья Игнатьевна грузно топает надетыми на босую ногу калошами, неся подогретый самовар.
– - Никак опять затрезвонили?
– - воскликнула Дарья Игнатьевна, водрузив на столе самовар.
– - Так и есть! Вот, прости Господи...
В передней тихо, несмело вздрогнул звонок, потом стукнула дверь, и донесся хриплый голос Ильича:
– - За ледактором я прислан, за Евгением Алексеевичем!..
– -
Эх, черт бы вас побрал совсем!– - прошептал с досадою Евгений Алексеевич и ухмыльнулся доброю улыбкой.
– - Что тебе, Ильич?
– - спросил он, подойдя к двери.
– - Как что? Вас надо! Цельный час по городу ездию... Пожалуйте в редакцию!
– - строго ответил Ильич.
– - Да что там опять?
– - Как это что? Цензор весь номер перекрестил, а вам и горя нет? Все на вас сердятся... Первый такой ледактор... Пожалуйте одеваться!.. Я на извозчике.
– - Поезжай! У меня -- тоже извозчик стоит. Сейчас приеду.
– - Нет, уж вы, сделайте милость, -- со мной пожалуйте! Мне без вас не велели приезжать.
– - Говорю, сейчас приеду?.. На тебе за хлопоты, выпей за мое здоровье!
Евгений Алексеевич дал Ильичу двугривенный.
– - Весьма благодарен, -- сказал Ильич, пряча монету в карман, -- а ехать все-таки, Евгений Алексеевич, надо... Потрудитесь уж...
– - От тебя не отвяжешься. До свидания, Софья Ильинична... Хотелось так с вами по душе поговорить, да не велят... Черт бы взял вашу газету и всех вас!
– - шутливо сказал Евгений Алексеевич, берясь за шляпу.
– - Вместо объяснений в любви приходится объясняться с цензором.
– - Как же это -- не объясняться? Не вы первый, не вы последний... все ледакторы объясняются... Служба такая, -- отозвался в передней Ильич...
Дверь хлопнула, и все смолкло.
Долго не спалось в эту ночь Софье Ильиничне. Сто рублей не давали ей покоя: на тысячу ладов обсуждала она случившееся обстоятельство, взвешивала его и так, и этак, то старалась себя убедить, что ничего особенного и странного тут нет, что все это в порядке вещей, что Елена Михайловна человек богатый, и для той 100 рублей значат столько же, сколько для нее 100 копеек; то опять поддавалась неясному голосу совести и терзалась "подачкой на бедность"... То она строила проекты, как употребить эти деньги, то решала, что завтра она разменяет сторублевую бумажку, отсчитает 75 руб., запечатает их в конверт и возвратит Елене Михайловне... Написать что-нибудь, или так, вложить только деньги? Не лучше ли послать эти 75 руб. Ерошину?
Петух на дворе прокричал уже во второй раз, когда, совершенно обессилев, Софья Ильинична сомкнула глаза и избавилась от проклятой сторублевой бумажки...
XX.
На другой день, часов в десять вечера, в передней осторожно звякнул колокольчик.
– - Дома, дома... Проходите сюда!
– - донесся голос Дарьи Игнатьевны.
Софья Ильинична сейчас же догадалась, что это -- практика и вышла навстречу.
– - Пожалуйте сюда, в мою комнату.
Незнакомка как-то шмыгнула в дверь и, когда Софья Ильинична заперла эту дверь, та слегка приоткрыла шаль. Молодое красивое лицо глянуло на Софью Ильиничну из-под шали; серые глаза, оттененные легкой синевой, казались чрезмерно большими и так умоляюще вперились в лицо Софьи Ильиничны.
– - Спасите меня, -- прошептала девушка.
– - Садитесь, -- сказала Софья Ильинична, обескураженная таким странным вступлением.
Девушка опустилась на стул. Шаль с ее головы спала, но лицо пряталось за поднятою рукою, на которую оперлась девушка.