Чужеземец

После этого Гармай собрался с духом и вывалил плохую новость.

— Хаонари-то, сказывают, утёк. А вот один из его ближних людей попался ещё с утра. Теперь допрашивают его в темнице, что да как. Смекаешь, господин? Он же из тех, кто тогда приходил к нам на двор. Вот тот самый, что браслетов нахапал на все руки… Непременно же вывалит про тебя, господин. Про то, что от тебя Хаонари о Боге Истинном услышал, про то, что с собой тебя звал. В народе и без того шепчутся. Хаонаревы людишки-то на площади кричали про Истинного Бога, что, мол, Он велел землю от рабства очистить. А ведь кое-кто знает, что ты тоже Истинного Бога проповедуешь. Сам прикинь — Хаонари-то услышал от кого-то. А тот ещё от кого… Наверное, всё от старичка того пошло, соседа нашего, горшечника.

Хоть и велела ему тётушка язык узелком завязать, да я ж вижу — болтливый старичок. В трактире, должно быть, от вина развязались его узелки… Да ведь и сам горшечник того… затоптала его толпа, ещё в первый же день. Ломилась толпа в дом господина Гиуртизи, у него ж полгорода в должниках, понятное дело. А старичок просто мимо проходил… ну и так вышло…

Алан отвернулся к стене. Душное одеяло вины, казалось, сдавливает ему голову.

Сколько крови… а сколько ещё прольётся… и всё из-за него. Если бы тогда он не стал болтать со старичком… если бы задушил в себе миссионера, охочего до аудитории… Ведь это ж тебе не разговоры на кухне, не диспуты в университетской курилке, не мыльные пузыри сетевых дебатов… Здесь, на Объекте, каждое слово имеет кровавый эквивалент… И ведь просила же его тётушка: молчи, не проповедуй тут! Он тогда покивал, пообещал, но внутри лишь улыбался: долг миссионера проповедовать, и будь что будет… Вот оно и случилось… И все эти смерти, эти зарезанные младенцы и затоптанные старички — на его совести. Он, именно он, пускай сам того и не ведая, нажал кнопку — и пошло крутиться…

— Да ты не слушаешь меня, господин? — склонился к нему Гармай. — Я ведь тебе про что: бежать нам надо. Бежать в тихое место и там тётушку дожидаться.

— В какое такое тихое место? — горько усмехнулся Алан. — Разве тут ещё остались тихие места?

— Вот я и побегу разведать, — огорошил его мальчишка. — Нельзя нам просто так уходить, куда глаза глядят. На дорогах-то нас быстренько сцапают, как только весть по сёлам разнесётся. Потому и не сейчас пойдём, а выждем. Я с утра, как ворота откроют, сбегаю местечко разыщу и не позднее заката вернусь. Ночью не уйти, сторожат ворота. А на рассвете — выйдем. Я узнавал, пока людей на выходе не тормошат, авось, и до послезавтра такая удача протянется. Так что завтра ты ворота на засов запри и в подвале посиди. Там и прохладно будет…

— А ты как же? — глуповато спросил Алан.

— А то я забор не перескачу, — обиделся Гармай. — Это ж тебе не господина Гиуртизи забор…

Всё так и вышло. Гармай помчался на разведку, а он сидел в тёмном подвале, не зажигая факела. Молился — много было о ком молиться. Грыз себя, перетряхивая весь накопившийся в душе мусор. И благоприобретённый тут, на Объекте, и привезённый с Земли… Мусора было — на целую городскую свалку, причём не убогого местного городишки, а настоящего земного мегаполиса. Горы, барханы мусора, в которых копошились жирные черви-помыслы, бегали плотоядные крысы-страсти… И ведь не исповедуешься, ближайший священник — в другой галактике… если вообще не в другой вселенной. В «точке сопряжения».

Среди множества гипотез имелась и такая. У любого достаточно массивного объекта, дескать, есть пара — только в другой вселенной. Называлось это «сопряжением» и вроде бы вытекало из решения каких-то космологических уравнений. Между массами-«партнёрами» предполагалась некая особая связь… примерно как «Врата», ведущие с земли на Неотерру. Поначалу с гипотезой носились, пресса трубила об «общей теории сопряжений», но потом что-то не срослось с уравнениями, и её скоро забыли.

Из невесёлых размышлений его вырвал Гармай.

— Собираемся, господин! — велел он. — Место я отыскал хорошее, неподалёку от южной дороги. Рощица там, родничок — без воды не останемся. Шалашик сложим…

Тихое место, вблизи ни деревень, ни дворов постоялых. Отсидимся, пока тётушка не приедет.

— Как же она нас найдёт? — глухо спросил Алан. После исследования душевной помойки всё ему казалось тусклым и бессмысленным. Всё равно что уровень в компьютерной игре пройти. Зачем оно нужно для Вечности?

— Письмо я ей оставлю, — охотно пояснил пацан. — Узелками вывяжу, где нас искать и когда.

— Ты с ума сошёл? — с отвращением жуя лепёшку, поинтересовался Алан. — Она, может, ещё луну там будет с больным возиться… За это время мы или с голоду подохнем, или выловят нас…

— Нет, господин, — усмехнулся Алан. — Тётушка уже назад торопится. Как только смута началась, передал я ей весточку. С посыльным…

— Что? С каким посыльным? Тебе голову напекло?

— А с таким… Гхири я за ней послал, и записочку махонькую на шею ему навязал.

Он тётушку всюду учует, хоть на краю земли… и бегает он быстро.

Ну вот. Вся надежда, выходит, на ручную ящерицу. Всё-таки Гармай — ещё дитя дитём. Ломающийся голос и сильные руки могут ввести в заблуждение, но вот выплывет порой такое — и видишь: мальчик сказки любит и сказками жизнь мерит.

— Ты хоть представляешь, какая… — он задумался, подыскивая синоним к слову «вероятность», — какая крошечная возможность, что тётушка получит твоё известие?

— Так я же Христа попросил помощь ему, Гхири, — удивился Гармай. — И Божию Матерь тоже попросил. Должен ящерок добраться.

Ну и что тут было возражать?

Всё получилось, как и планировали. Вышли из дому ещё до света. Оставили ворота открытыми — если вернётся тётушка, не лазить же ей через забор. А воры, может, и не тронут дом — и колдовства побоятся, и порядок сейчас в городе, караулы ходят, власти бунтовщиков стерегутся…

Сумки получились увесистыми. Алан, на правах взрослого, порывался взять самое тяжёлое, но мальчишка пресёк его поползновения.

— Ещё чего! Я тебе даром что ли велел одеться в лучшее? Мы ж северными воротами пойдём, на нас ведь стража глазеть будет. И что ж это за господин такой, если за раба поклажу тащит? Нет уж, как из ворот выйдем, я уж, так и быть, бурдючок тебе дам, а до того — и думать не смей. Помни, что ты господин, а я раб твой, и все это видеть должны. Потому ты и ругайся на меня, и прутик какой возьми, постёгивай, чтобы, значит, я шибче шёл.

То ли маскировка удалась, то ли молился Алан усердно, а может, просто стражники не получили ещё соответствующего указания — но внимания на них не обратили ни малейшего. Идёт себе господин, из небогатых, но чистых — то ли купец, то ли писец. Мальчишка-раб при нём, поклажу тащит. Видать, с поручением каким господин движется. Такого останови — раскричится ещё, городской канцелярией грозить станет… А оно нам надо?

— Ну вот, господин, почти и пришли, — весело сказал Гармай, обернувшись к полудохлому Алану. — Видишь, рощица темнеет? Вон там, правее бери. Это и есть оно, тихое место.

Конечно, шли медленнее, чем рассчитывали изначально. Солнце благополучно себе закатилось, посвежел воздух, заострились тени, надвинулись сумерки — в здешних широтах короткие. Спустя час после захода — уже тьма и тысячеглазое звёздное небо.

Правда, повезло — едва завалилось за горизонт солнце, тут же взошла луна. Ещё обкусанная по краям, но достаточно большая, чтобы освещать дорогу.

Степь, залитая жидким розовым светом, казалась нереальной. Не то старинная картина, не то компьютерная графика. Жалко было разрушать шагами такую красоту.