Чужое небо

— Сержант Джеймс Барнс, — по форме, с какой-то совершенно необъяснимой внутренней гордостью отчеканил Баки.

— Исчерпывающе, — фыркнул командир и продолжил идти. — А если покороче?

Не то, чтобы Баки хотел, чтобы кто-то совершенно посторонний называл его коротким именем, но он даже близко не владел ситуацией, поэтому и выбирать ему не приходилось.

— Баки, — наконец, ответил он тихо, но разборчиво.

Идущий позади и предусмотрительно чуть в стороне Смирнов ни с того ни с сего подавился смехом, но быстро взял себя в руки, снова остановился и подошел — Барнс считал шаги, чуял чужое присутствие кожей — очень близко, заставив Баки опасливо коситься через плечо и всеми силами давить в себе инстинкт защиты.

— Миша, — Смирнов просто протянул ему правую руку для рукопожатия. — Если на твоем языке это тоже значит что-то смешное, разрешаю посмеяться.

Петляющими, длинными и скудно освещенными коридорами Миша отвел его в место, сверху донизу заваленное разных размеров коробками, ящиками, кейсами и… стройматериалами. Остальная команда уже была там и встретила их удивленно, изучая Барнса подозрительными взглядами. Чижов в первую секунду даже дернулся за пистолетом на бедре, но отчего-то передумал и только ухмыльнулся, бесцеремонно указав в солдата пальцем.

— Ты своей железякой пользоваться собираешься? Или ждешь, когда ржаветь начнет, а остатки мясного плеча совсем атрофируются? — охранник резко вскинул руку, на миг Баки показалось, с пистолетом, но вместо пули ему прилетело что-то другое, и, не имея выбора он, поймал предмет железной рукой. Неуклюжее, непривычно резкое движение моментально отдало болью в лопатку и ещё ниже в поясницу, но Баки не подал вида, куда сильнее озадаченный пойманной… булочкой?

— Подзаправься немного, пока будем доставку разгребать, а там, глядишь, найдем что-нибудь вкусненькое.

— Баки? Нет, серьезно, парень! Это же почти как «бак»…

— Полегче, тяжеловес…

— Эй… Ээээ, стой! Не трогай! Оно хрупко…

— Интересно, какой максимальный вес ты смог бы поднять?

— Мне вот что покоя не дает, Чудище заморское, — беззлобно продолжал глумиться Илья, тот который Чижов, когда они сидели в комнате, в которой Барнс никогда раньше не был: с большим столом и табуретками по количеству человек, газовой плиткой на две конфорки, угрожающего вида мойкой в углу и шкафчиком для посуды, — ты стричься вообще собираешься, или задумал косы русые отращивать?

Ну вот и, спрашивается, что на это положено ответить? Что ему не выдают острых предметов, исключая ложку, которая волос даже при хорошем усилии не разрежет? Что никто не приказывал ему постричься? Не предлагал? Не позволял?

— Я не русый, — наконец, ответил Баки, и хриплый голос прозвучал обманчиво угрюмо.

— Санёк! — крикнул куда-то в сторону все еще захлебывающийся хохотом Чижов, когда всеобщая истерика сбавила обороты. — Тащи ножницы!

Хотя они и провели вместе в одном помещении почти целый день, на контакт с Баки по-прежнему, охотно, по собственной воле и далеко не всегда по воле самого Баки шли только двое: командир и его заместитель. Остальные держали дистанцию и руку на стволе.

— Ильюха, ты самый смелый что ли? Или жить надоело?

— Волков бояться — в лес не ходить! — Чижов подмигнул солдату, ногой двигая табурет подальше от стола, и кивком предлагая ему пересесть. — В конце концов, кто-то же должен его в божеский вид привести!

Баки не видел, потому что не вертелся, а всю концентрацию тратил на то, чтобы утихомирить в себе недобрые предчувствия, но был абсолютно уверен, что, пока Чижов орудовал ножницами над его головой, сразу несколько стволов дышали ему в затылок, готовые среагировать на любое неосторожное движение. От первой до последней секунды Барнс сидел так неподвижно, в таком напряжении, что в конце процедуры почувствовал, как капли пота стекают по его открывшимся вискам, а рубашка липнет к спине.

Если кто-то это и заметил, а Баки был уверен, что не заметить было невозможно, все промолчали.

— Протокол прописывает нам целую кучу запретов в обращении с тобой, но вот что точно не запрещено, а даже приказано — так это кормить твой суперсолдатский рот, как на убой…

— Супер… что? — рискнул переспросить Баки, но был осажен недвусмысленным взглядом и быстро понял, что это как раз из вышеупомянутой категории «запретов».

— …Поэтому держи, — командир протянул Барнсу небольшой тонкий прямоугольник, завернутый в грубоватую на ощупь коричневую бумагу. — Заработал.

Получше рассмотрев предмет, Барнс прочел «ШОКОЛАД» крупными черными буквами на обертке.

Под конец этого неожиданно насыщенного дня Баки ждал сюрприз еще более необъяснимый. Никто не провожал его в комнату. Никто не инструктировал насчет времени, в которое он должен уложиться, принимая душ. Никто не запер за ним дверь.

Ему просто пожелали «Спокойной ночи» и отпустили.

И он почти дошел до своей комнаты, уже толкал рукой дверь, как вдруг совершенно отчетливо услышал разговор. Была ли в том вина говоривших, утративших бдительность, или системы вентиляции, или его не в меру острого слуха из той самой запретной категории «супер», но Баки услышал и ничего не мог с собой поделать.

— Совсем рехнулся, Смирный?! Что вообще все это было?!

— Он пять дней безвылазно сидел в четырех стенах. «Преступление и наказание» выучил наизусть до последней запятой, как стенограмму с донесением. И все остальное, уверен, тоже. Дали бы ему еще фору, он бы от нечего делать научился сквозь стены проходить, а там поди найди!

— Все шутки шутишь, командир?

— Зверь предан тому, кто его кормит, Чиж. За ушком чешет и словцо ласковое молвит! И поверь мне, это сыграет свою решающую роль, когда он будет волен выбрать, кому перекусить глотку.

В тот день Баки узнал, что его боятся. И он честно не имел понятия, как этим знанием распорядиться.

В следующие несколько дней он помог разобрать оставшиеся завалы на складе, отказываясь обращать внимание на ноющую спину, которая в отсутствии металлизированного позвоночника физически не справлялась с нагрузками. Мышцы, или что там от них осталось на месте стыка плоти и металла, ныли, а на шрамированной коже по направлению к груди, в конце концов, расплылся здоровенный синяк. О котором не знал никто кроме собственно обладателя.

Он попробовал водку, но так и не понял, в чем ее смысл.

С ним зареклись играть в шахматы, но в картах обозвали полным профаном. Ровно до тех пор, пока в партии на плитки шоколада, когда Баки, наконец, разобрался в правилах и оставил всех без вожделенной сладости. По итогу, чтобы отыграть себе хотя бы пару плиток, его научили «Пьянице», всем существующим разновидностям «Дурака» и даже «Сундучку».

Все вместе взятое это здорово отвлекало Баки, но мышечную память, память металлических пальцев, сжимающих хрупкую шею обмануть было не так легко.