Чжунгоцзе, плетение узлов

Не успел Нежата открыть рот, как один из стражников ответил:

— Это все из-за колдовства. Он навел порчу на молодого господина Паня.

— Как?!

— На самом деле я ничего не делал, — поспешил заверить слугу Нежата. — Просто господин Пань выпил вина и… слишком разгорячился… а потом… гм… он разгорячился еще сильнее, и ему стало нехорошо. Я позвал на помощь, а больше ничего не делал, наоборот, очень его просил перестать.

— Но как ты оказался с господином Панем?

— Он утащил меня силой, — вздохнул Нежата. — Пожалуйста, Саньюэ, передай господину Ао, что у меня все хорошо. Пусть он не волнуется. Беги скорее, мне кажется, он переживает. Он такой трепетный господин…

— Боюсь, вряд ли его утешит известие о том, что тебя отвели в ямэнь, — пробормотал Саньюэ вслед удаляющемуся Нежате.

Саньюэ столкнулся со своим господином у ворот дома. Когда он все рассказал, Юньфэн чуть в обморок не упал.

— Юньфэн-лан, я сейчас же поеду к отцу и порошу его поговорить с семьей Пань. Если не выйдет договориться с ними, можно обратиться к следователям и судьям. Мы что-нибудь придумаем. Уж во всяком случае глупое обвинение в колдовстве будет снято с братца Не, — утешала его Сюэлянь.

Ао Юньфэну оставалось только ждать и сокрушаться, цедя мутное вино сомнений и сожалений.

В конце концов, действительно, господин Сяхоу лично навестил своего тестя и переговорил с ним.

— Ну помилуйте, драгоценный, уважаемый юэфу[5]! Какое колдовство в наше просвещенное время?! А кстати, я прислал вам четки из редчайшего красного нефрита и рулон узорчатого шелка цзинь[6] для вашей супруги. Это небольшой подарок на Новый год, в дополнение к уже полученным вами в начале месяца…

Словом, господин Сяхоу был так любезен, что приложил все усилия для улаживания дела с семьей Пань. Однако Пань Цзинь, действительно, чувствовал себя плохо, и лекарь не обещал быстрого улучшения, потому, хотя обвинение в колдовстве и было снято, иноземца продолжали считать виновным в причинении вреда. Это было смешно: всем было очевидно, что миниатюрный господин Не никоим образом не смог бы навредить господину Паню, большому, как гора. И все же семья Пань была очень влиятельной, и никто не смел прямо пойти против них.

Господин Сяхоу тоже не был таким уж правдолюбом, чтобы переживать из-за какого-то иноземца. Однако по просьбе дочери он написал несколько писем судьям и следователям, требуя посодействовать благополучному разрешению этого дела. Тут уже бегали Ао Юньфэн и его приятели, которые волновались, как бы от переживаний их друг не тронулся умом. Несколько лянов серебра и письма господина Сяхоу помогли, хотя и не полностью. Все-таки семья Пань была известна в городе и тоже немного подсуетилась. Просто так отпустить этого чужеземца было нельзя. Но и причинять ему большой вред тоже было неудобно. Никому не хотелось ссориться с двумя уважаемыми семьями, и потому чиновники решили пойти на компромисс…

А пока они думали, у сюцая Ао была возможность навещать своего друга в тюрьме. Он приходил, приносил еду. Стража за небольшую плату спокойно пропускала его к заключенным. Потом солдаты играли на эти деньги в пайго, а Юньфэн мог поговорить с Нежатой.

С Нежатой вместе содержался человек, некий Чжао, случайно убивший трактирного слугу, в гневе толкнув его слишком сильно. Падая, тот неудачно ударился головой о край стола. Человек этот был в отчаянии.

— Что с ним будет? — спрашивал Нежата Юньфэна.

— Ничего страшного, — успокаивал его Юньфэн. — Двадцать или сорок ударов палками, заклеймят и отправят на поселение лет на пять-семь.

— И никак нельзя помочь?

— Заплатить судьям. Если денег нет, придется принять наказание. Не нужно гневаться слишком и распускать руки.

— А ты мог бы заплатить?

— Не уверен. У нас, честно говоря, очень много денег ушло на следователей и судей для кое-кого другого.

— Но ведь я ничего не сделал, разве меня можно осудить?

— Ты ничего не сделал, но это знаешь только ты. Я знаю, потому что знаю тебя. Больше никто этого не знает, кроме господина Паня, который, как я понимаю, сейчас мало что может сказать. Будут расспрашивать слуг, домочадцев. Как думаешь, что они скажут?

— Что они могут сказать, если не знают?

— Придумают что-нибудь, как ты считаешь?

— Да… в их представлении, я виноват в том, что случилось.

— Следователи осмотрели посуду и еду, не нашли яда, не нашли никакого оружия, которым ты мог бы воспользоваться. Относительно колдовства, — Юньфэн горько усмехнулся, — господину Сяхоу удалось договориться, что такого не бывает нынче. Однако все не так просто, Чжай-эр. Поскорей бы уже это утомительное ожидание закончилось…

— Но неужели господину Чжао никак нельзя помочь?

— А его близкие что делают?

— Он из другого города, они ничего не знают.

— Самое большее, что я могу сделать, это заплатить стражникам, которые будут сопровождать его на поселение, и дать ему немного денег в дорогу.

— Это ведь тоже очень хорошо! — обрадовался Нежата. — Я его немного смогу утешить.

— А меня ты как утешишь?

— А как тебя утешать? Со мной ничего страшного не случится, я ведь никого не убил. Значит, меня не могут отправить на поселение. А что еще?

— Просто то, что ты здесь. И вовсе ты тут не должен быть.

— А я даже рад! И апостол Павел был в тюрьме… Я как будто приобщился к его трудам. Хотя опять мне все дается слишком легко, без страданий. Страдаешь почему-то вместо меня ты. Ужасная несправедливость: я сижу в тюрьме, а награду за это получишь ты.

И они рассмеялись.

В конце концов, его просто побили и отпустили. Вроде как все заинтересованные люди должны остаться довольны. По крайней мере, ведь придраться не к чему? Преступник наказан — наказан. Но не так уж и ужасно.

Неизвестно только, кто пострадал больше: Нежата или Ао Юньфэн…

Но следами от ударов палок дело не ограничилось. Возможно, Нежата подхватил в тюрьме какую-то болезнь, да и двадцать ударов палками, конечно, тоже сказались. Нежата заболел и несколько дней, как говорится, был между жизнью и смертью. Во всяком случае, так казалось Юньфэну, и самый лучший лекарь, присланный по просьбе Сюэлянь господином Сяхоу, к сожалению, не мог развеять его опасения, поскольку и сам не был уверен в том, что этот щуплый господин Не выживет после таких испытаний. Так что Юньфэн имел возможность почувствовать себя на дне печали и отчаяния. И тогда он впервые обратился к Богу — Тому, о Котором рассказывал Нежата. Сначала он очень просил, чтобы с его другом все было хорошо, чтобы он поправился. Потому что… потому что Юньфэн не мог его сейчас потерять. Но потом он вспомнил, как Нежата говорил о Боге, который не дает испытаний не по силам, о страданиях, за которые будет награда… Юньфэн не хотел никакой награды потом, он просто хотел, чтобы сейчас у его Чжайдао спал жар, чтобы Чжай-эр очнулся и снова поговорил с ним. Хотел снова и снова испытывать все эти странные чувства, смесь восхищения и непозволительной нежности, причинявшей боль. Он был готов терпеть ее, лишь бы Чжай-эр оставался рядом. Но если это было оскорбительно для Чжайдао, если ему было лучше покинуть Юньфэна, чтобы не смущать его, не становиться причиной его сомнительных чувств… Юньфэн, пожалуй, был готов его отпустить. Если так нужно, если это правильно, если так будет лучше… Он готов отпустить.