Цицианов

Деятельность Цицианова на посту главнокомандующего затруднялась тем обстоятельством, что ему пришлось столкнуться с явлением, хорошо известным всем исследователям истории империй. Чиновники «титульной нации», а также их коллеги, навербованные из местного населения, злоупотребляли своим служебным положением с размахом, неприемлемым и осуждаемым во внутренних губерниях. На рубеже 1860—1870-х годов М.Е. Салтыков-Щедрин опубликовал очерки «Господа ташкентцы». Это название стало нарицательным; оно связывалось в сознании тогдашнего читателя с многочисленными газетными статьями, обличавшими обитателей канцелярий на окраинах империи в беззастенчивом присвоении казенных сумм и самоуправстве. Вопиющие злоупотребления чиновников во второй половине XIX столетия становились достоянием гласности благодаря телеграфу, покончившему с информационной изоляцией Кавказа, Сибири и Туркестана, и благодаря либеральным журналистам, которые, легко обходя цензурные запреты, «выносили сор из избы». В начале XIX столетия Тифлис от Петербурга находился слишком далеко, обычно курьер из столицы добирался до места назначения целый месяц. Никаких корреспондентов, способных представить «альтернативную» картину той, что рисовалась руками писцов в разного рода деловых бумагах, в те времена не существовало. «Весь персонал тогдашних губернских и уездных учреждений состоял… из людей несомненно честных и вполне благонамеренных, но таких, которые никогда не домогались аттестата зрелости и потому, несмотря на свое официальное значение, сохраняли за собой право невменяемости», — писал сведущий мемуарист о тифлисских бюрократах 1840-х годов [440] . В начале XIX столетия ситуация была еще более тяжелой. Простор для злоупотреблений на Кавказе открывало уже то обстоятельство, что начальником казенной палаты (ведавшей движением государственных средств) назначили коллежского асессора Коваленского — родного брата правителя Грузии! [441] Высшие чиновники беззастенчиво грабили казну, наживая целые состояния, а низшие предавались беспробудному пьянству, из-за чего их приходилось ночью держать под караулом, а днем — под присмотром специального служителя [442] . Никаких отчетов за 1801—1805 годы от комиссионеров, орудовавших на территории Грузии, правительственным чиновникам так и не удалось получить, несмотря на неоднократные напоминания [443] . А ведь эти люди закупали провиант и фураж, через них происходила оплата за различные работы и т. д. О степени кадрового голода, который испытывал Цицианов, говорит тот факт, что в его распоряжении не имелось ни одного «европейского» специалиста в области строительства. За возведением и ремонтом всех казенных объектов в Тифлисе поручили наблюдать единственному дипломированному землемеру, умевшему обращаться с геодезическими приборами, делать соответствующие расчеты и чертежи. В некоторых рапортах Цицианова слышится отчаяние. 29 августа 1805 года он писал Кочубею: «…Не могу без стеснения сердца донести вашей светлости, что генеральный недостаток в чиновниках и даже по штату положенных лишает меня способов отправлять служение мое по долгу звания моего…» [444] Еще большее огорчение Цицианову доставляли случаи, когда дельный чиновник, приглашенный по его выбору на службу в Грузию, не выдерживал искуса легкого обогащения. Таким оказался, например, статский советник Тарасов. Имея безупречный послужной список и самые хорошие рекомендации, он, при раздаче казенной собственности на откуп, отдал лучший сад собственной жене, а остальная доходная недвижимость оказалась в руках его доверенных людей. При этом Тарасов, нимало не смущаясь, заявил Цицианову, что его супруга и подчиненные честно выиграли аукцион. Этот ловкий делец нашел еще одну золотую жилу: пользуясь тем, что чиновники-грузины неважно знали русский язык, он оформлял разного рода липовые отчеты. Когда Цицианов предложил ему покинуть Грузию, Тарасов решил без боя не сдаваться и направил «наверх» несколько рапортов, рисующих главнокомандующего в самом неприглядном свете (точное содержание этих рапортов неизвестно). Цицианов счел их оскорбительными, объясняя всё низким происхождением опального статского советника: «…но все сие оскорбление, званию моему причиненное, поис-шедшему из подлейших обер-офицерских детей в высшие чины чиновнику простил бы я, ибо сколь состояние людей по происхождению своему не сближает их по естеству их, но воспитание, требующее издержек, делает в людях разного состояния оттенку». Более всего Цицианова задело то, что Тарасов подстрекал к написанию кляуз 13 чиновников-грузин. Во всеподданнейшем рапорте от 28 ноября 1805 года главнокомандующий фактически поставил вопрос ребром: или немедленное удаление Тарасова, или его, главнокомандующего, отставка. Разумеется, царь выбрал Цицианова и нашел для Тарасова другое место службы [445] .

440

Записки Дмитрия Ивановича Кипиани. С. 277.

441

Утверждение русского владычества на Кавказе. Т. 12. С. 34.

442

АКА К. Т. 5. № 276; Т. 3. № 33; Т. 4. № 49.

443

Там же. Т. 3. С. 86.

444

Там же. Т. 2. С. 57.

445

Там же. С. 58-60.

Весной 1803 года Цицианов распорядился, чтобы городничий Георгиевска разобрался в тяжбе купца Т. Белоусова с откупщиком Гордениным, который всячески увиливал от явки в суд, обоснованно опасаясь присуждения огромной выплаты истцу. Главнокомандующий писал: «По отъезде моем поручил я вашему высокоблагородию защитить бедного против богатого, который силой своих денег кривит душами подлых судей. Я прислан Государем в здешний край для истребления злоупотреблений и прислан потому, что имею счастье быть известен Его величеству со стороны гонителя криводушников; я вам велел защищать Белоусова от откупщика Горденина, а вы до сих пор ничего не сделали и к третейскому суду, предписанному статьей контракта, или постановлением высшего начальства, его не принудили: он отлыгался больным, стряпчий же написал, что то была ложь, а вы молчите и (не смею сказать) потворствуете. Итак, повторяя о прежнем моем приказании, должен вам сказать, что я, несмотря ни на что, ни же на покровителей, умею принудить к выполнению моих повелений, а паче если Горденин уедет из города, не разобравшись во всей бескорыстной истине» [446] .

446

Там же. Т. 1.С. 1047.

При оценке действий властей всех уровней самая трудная задача состоит в том, чтобы определить, насколько адекватно эти действия воспринимаются теми, к кому они были обращены. В феврале 1803 года Грузия забурлила под влиянием слухов о том, что вслед за царевичами Давидом и Вахтангом будут высланы в Россию еще несколько княжеских фамилий. Цицианов посчитал необходимым выпустить специальное «обвещение», в котором говорилось, что никто не будет наказан без суда. Однако в самом документе ничего не было сказано о принципиальном отказе от высылки. Зато имелись такие слова: «…да страшатся праведного гнева законов враги человечества, нарушители покоя, ложные доносители, корыстолюбивые стяжатели и постыдные клеветники, лично между собой враждующие и ввергнувшие свое отечество в бездну зол и несчастий…» [447] Многие представители грузинской знати могли принять эти слова на свой счет, по крайней мере в том, что касалось нарушения покоя и междоусобиц.

447

Там же. Т. 2. С. 23.

После года службы в Закавказье Цицианов пришел к неутешительному выводу: «Вникая в нравы грузинского народа, усматриваю я из частных опытов, что всякое образованное правление до времени останется в Грузии без действия. Природа, определившая азиатские народы к неограниченной единоличной власти, оставила здесь неизгладимую печать свою. Против необузданности и упорства нужны способы решительные и сильные. Кротость российского правления почитают они за слабость и разными пронырствами укрываясь от гонения законов, хвастают ненаказанностью порока» (всеподданнейший рапорт от 13 февраля 1804 года) [448] .

448

Там же. С. 46.

Уровень самостоятельности главы администрации такой далекой имперской окраины, как Закавказье, во многом определялся особенностями управленческой технологии «дотелеграфного» и тем более «дотелефонного» периода. Столица и региональный центр не имели средств быстрой связи. Информация двигалась со скоростью конного курьера. В знаменитом гоголевском «Ревизоре» зрители обычно игнорируют этот едва ли не определяющий технологический фактор, забывая, что спустя всего несколько десятилетий после премьеры пьесы всякого рода фокусы «а-ля Хлестаков» оказывались практически невозможными. Любой городничий без всяких усилий «по прямому» проводу в считаные минуты мог выяснить: какой такой чиновник «инкогнито» с особыми поручениями прибыл из Петербурга. Но, разумеется, подобные ситуации были чем-то исключительным. Гораздо большее значение имело то, что руководители местной администрации должны были принимать важные решения без консультаций с высшими должностными лицами государства. Так, в одном из своих посланий на высочайшее имя Цицианов указывал на то, что резолюции на свои рапорты он получал спустя два месяца, «а дела здешние не терпят отлагательства» [449] . Понимая это, в рескрипте от 7 марта 1803 года царь фактически развязал руки Цицианову: «…чтобы вы отнюдь не затрудняли себя ожиданием на всякое дело отсель предписания, но чтоб распоряжались в оных как наилучше для пользы службы моей признаете, донося только мне всякий раз о распоряжениях ваших» [450] .

449

Там же. С. 19.

450

Там же. С. 27-28.

* * *

Согласно духу и букве манифеста 12 сентября 1801 года о присоединении Грузии, все подати новых подданных обращались «в их пользу»: расходовались на восстановление всего разрушенного в ходе вражеских нашествий и на содержание администрации. Все суммы находились в полном распоряжении главнокомандующего, который отчитывался о расходах императору и государственному казначею. Непосредственно управление финансовыми делами возлагалось на Экспедицию для дел казенных и экономических, которая входила в состав Верховного грузинского правительства. Во главе экспедиции стоял русский чиновник, но все четыре составлявших ее советника были грузинскими князьями.

«Беспорядок» — подходящее, хотя и мягкое определение того, что творилось в местной системе сбора налогов, расходов и отчетности. Если в отношении собственно грузинских земель проглядывали хоть какие-то общие контуры, то размеры сумм, получаемых от покоренных ханств, движение этих сумм — всё находилось в полном бюрократическом тумане. Еще в 1811 году министр финансов Гурьев переписывался с тогдашним главнокомандующим Тормасовым о необходимости составления ясной росписи доходов от закавказских владений [451] . Проведенная в 1829—1831 годах сенатская ревизия выявила колоссальные потери казны от нерационального расходования средств, бесхозяйственности и прямых хищений. За 25 лет бесследно исчезло более миллиона рублей серебром — колоссальная сумма по тем временам. Проблема «равновесия» доходов и расходов стала наследственной для всех «главноначальствующих» на Кавказе. Но только во второй половине XIX века нашелся человек, который смог откровенно заявить, что в ближайшее время решения этой проблемы не предвидится: «…Закавказский край поставлен в совершенно исключительные обстоятельства, …здесь хотя и не предстоит борьбы с политическим прошедшим, как в Польше, и нет такого необозримого пространства для творчества административного, как в Сибири, но есть не менее, а во многих отношениях более трудная задача пересоздания страны, в которой и природа, и тысячелетние предания, и религиозный антагонизм противопоставляют просвещению и слиянию с общим составом Империи преграды своей замкнутостью, своими предрассудками, своим фанатизмом… Впредь до времени неразумно было бы смотреть на Закавказский край как на источник доходов…» [452] Этот человек — родной брат императора Александра II, великий князь Михаил Николаевич. Родственнику можно…

451

Правилова Е.А.Финансы империи. Деньги и власть в политике России на национальных окраинах. 1801—1917. М, 2006. С. 104.

452

Цит.: Там же. С. 104.

Еще главнокомандующему К.Ф. Кноррингу предписывалось установить численность податного населения, выявить форму, сроки и размеры платежей. Кроме того, перед ним была поставлена задача преобразовать натуральные сборы денежными. Такой переход в регионах с высоким уровнем натуральности хозяйства был чрезвычайно болезненным, поскольку на рынке появлялся продавец, вынужденный соглашаться на предлагаемую цену, хоть втрое ниже реальной. Но крестьянину некуда было деваться — он за бесценок отдавал плоды своего труда алчным перекупщикам, как только приближался срок платежа. Свою долю старались урвать и ростовщики, пользовавшиеся безвыходным положением населения. В результате налоговое бремя, и без того нелегкое, еще сильнее давило земледельца. Поэтому правительство соглашалось некоторое время сохранять прежнюю систему податей и повинностей, но поручало местным властям заботиться о приумножении доходов казны «елико можно без отягощения и стеснения народного, способом ободрения и распространения в земле торговли, ремесел, земледелия и скотоводства» [453] . Если в 1801 году совокупные доходы Грузии составили 60 тысяч рублей и в целом покрывали потребности управления краем, то после введения новой административной системы в 1802 году только на содержание государственных служащих требовалось 80 тысяч рублей. На развитие хозяйства и строительство не оставалось, разумеется, ни копейки.

453

АКА К. Т. 1.С. 434-435.

В рескрипте Цицианову от 8 сентября 1802 года Александр I указал: «При установлении в сем крае настоящего образа правления я имел личное от генерала Кнорринга удостоверение, что Грузия себя собственными доходами содержать может. Но доселе о количестве доходов сих ничего от него не доставлено, а между тем издержки по разным предметам, день ото дня умножаясь, возросли уже до весьма нарочитой суммы, и хотя устроение сего народа соделалось предметом общего попечения правительства, но я никак не желал бы, чтобы тяжесть управления его пала единственно на Россию; с другой стороны, некоторые члены царского дома приносят жалобы, что они оставлены без приличных им способов содержания, определить же сии способы, доколе не будут известны уделы их владений, — нет возможности. Из сего заключите вы, ко-лико нужно иметь о том как наискорее подробные сведения, дабы можно было часть сию привести в надлежащее устройство и порядок. Я буду ожидать от вас исполнения сего как одной из первых ваших обязанностей» [454] .

454

Там же. Т. 2. С. 4.

Чтобы понять, на какие налоговые поступления коронная администрация может рассчитывать, при Кнорринге началась основательная ревизия налоговой системы Грузии. Она не могла пройти быстро, поскольку схемы натуральных повинностей (выполнение различных работ), а также платежей натурой и деньгами оказались чрезвычайно запутанными. Имел место и откровенный саботаж: чиновники, как русские, так и грузинские, были заинтересованы в сохранении прежнего положения вещей, ибо четкая фиксация налогооблагаемой собственности лишала их возможности пользоваться служебным положением в собственных интересах. Исследование выявило колоссальный объем недоимок — более половины установленных поступлений, причем состояние хозяйства делало любые попытки эти недоимки как-то «выколотить» совершенно безнадежными. По самым оптимистичным расчетам Цицианова (1803 год), в ближайшем обозримом будущем Грузия могла принести доход в размере 100 тысяч рублей, и то только в том случае, если «восстановится внутреннее во всех частях спокойствие и устройство». Чуть позже коллежский асессор Лофицкий представил будущее закавказского бюджета в более радужных тонах. Он предлагал сначала расходовать ежегодно по 300 тысяч рублей на восстановление и развитие хозяйства, уменьшив при этом налоговое бремя. Для достижения процветания края на таких условиях требовалось пять лет, после чего казна стала бы получать по миллиону рублей в год. Однако для подобных экспериментов время было самое неподходящее: войны в Европе, продолжавшаяся война с Персией, столкновение с Турцией минимизировали ресурсы казны, которые могли быть направлены на нужды Закавказья. Главное же заключалось в том, что в Петербурге видели, как отпущенные ранее суммы исчезали без видимой отдачи. Да и ожидаемые «спокойствие и устройство» никак не прогладывали даже на горизонте. Выбирая между лояльностью населения (немыслимой без финансовых «послаблений») и уменьшением казенных издержек (немыслимых без взыскания всех податей и недоимок по ним в полном объеме), правительство склонилось к мысли о том, что «тишина» в такой нелегкой политической ситуации гораздо важнее.

Несмотря на то что пополнение казны заботило и самого Цицианова, он проявлял некоторые колебания в вопросе о дани, возлагаемой на те ханства, которые стали вассалами России (в 1805 году — Карабахское и Шекинское). В письме товарищу министра иностранных дел А. Чарторыйскому главнокомандующий предлагал освободить присоединенные территории от дани, под предлогом того, что они нанесут «урон той доверенности, которую всеми мерами должно стараться приобретать российскому начальству… Азиатские народы, толкуя цель предприятий нашего двора в самую неприятную сторону., полагают, что в российских завоеваниях участвует некоторым образом и корыстолюбие» [455] . Главнокомандующий, судя по его высказываниям и действиям, решился на предложение, способное вызвать сильное неудовольствие царя. Александр I оказался и обманутым, и обманувшимся в своих намерениях избежать отягощения государственного бюджета при расширении пределов своих владений за Кавказским хребтом. Но, как уже говорилось, Цицианов не робел не только в ратном деле, но и в канцелярских битвах. Он в полной мере использовал свой имидж откровенного генерала, готового «рубить правду-матку» в глаза вышестоящему лицу, включая самого царя. Главнокомандующий понимал: его собственные уверения и приходящие из Петербурга заявления в том, что Россия в Закавказье добивается только умиротворения и безопасности, находятся в явном противоречии с требованиями дани, пусть даже и символической. Главное же, по нашему мнению, заключалось в том, что местные владетели платили крайне «неисправно», используя цветистое восточное красноречие для объяснения причин задержки платежей. Главнокомандующий оказывался в крайне сложном положении: угрозы и силовые действия означали, что предыдущие рапорты о покорности не вполне соответствуют действительности, да и применение силы во многих случаях выглядело рискованным предприятием. Принятие же ханских отговорок роняло престиж русской власти, поскольку в глазах местного населения такое поведение выглядело несомненным признаком слабости. Но царь через Чарторыйского передал пожелание не освобождать новых подданных от дани, рассматривая ее «в виде необходимо нужного политического обуздания и яко залог подданства их, отрицаясь от всего того, что могло бы клониться к отягощению сих народов». Такого подхода, по мнению Александра I, следовало придерживаться и в дальнейшем при расширении границ империи в этом регионе. Монарх предписывал придавать дани «политический» характер, чтобы доказывать, что «могущество Российской империи не имеет в виду столь малых способов для приращения своих доходов». Как этот лозунг претворять на практике, ни сам царь, ни Чарторыйский не указывали. Фактически представители Министерства иностранных дел противились попыткам Цицианова найти новые источники финансирования деятельности администрации. Они считали, что более важным является «привлечение преданности азиатских народов к российскому правительству». «Сравнение прежнего существования их с нынешним и насильственного правления ханов с кротким и бескорыстным правлением российским долженствует неминуемо обратиться в пользу нашу и произвесть во времени весьма выгодное для России влияние», — писал А. Чарторыйский Цицианову 11 июля 1805 года [456] . Здесь мы вновь видим пропасть между столичным теоретизированием и местной практикой управления. Именно налоги являлись сферой, через которую коронная власть могла оказывать влияние на внутреннюю жизнь присоединенных территорий, поскольку судебная и административная власть практически без всяких «ущемлений» осталась в руках ханов. Уклоняясь от участия в фиске, русское правительство упускало из своих рук важные и последние рычаги реального воздействия на правителей. Нехватка денег останавливала всякие попытки создать управленческий аппарат, альтернативный тому, который существовал «при старом режиме». Население Карабахского, Шекинского и прочих ханств, оказавшихся в орбите российского влияния, в очень малой степени почувствовало разницу в методах управления. Круг замкнулся: нет новых поступлений в казну — нет новых порядков, которые бы сделали русскую власть привлекательной как для туземной элиты, так и для простого народа.

455

Цит. по: Правилова Е.А.Финансы империи. С. 247.

456

АКА К. Т. 2.