Цикады

— А пандемия закончилась, — объявил отец. — По телевизору сказали: все. Может, нам теперь тоже маски носить не надо будет. Всем уже разрешили, одни мы ждем.

— Сейчас в маске безопаснее. Вон, подхватил где-то же.

— Да холодрыга такая. В прогнозе говорят, самая холодная ночь за двадцать пять лет. Говорил тебе, рано пуховик убрала…

— Так май месяц уже…

Под родительское переругивание он снова провалился в сон без дна — очнулся, когда мать трясла перед его носом градусником.

— Тридцать восемь и пять. Все, остаешься дома, я напишу в школу. Пропустишь пару дней, как раз за праздники в себя придешь. Чай тебе принести? Или парацетамол? Или супчик куриный сделать?

Волна бурлила и мешалась — он покачал головой и застонал.

— Не надо ему ничего сбивать, пусть организм сам борется.

— Ваденька, ты ложись.

Он дополз до кровати и забрался под одеяло с головой, прячась от майского света.

Когда он снова проснулся, солнце уже пробивалось в комнату — оно всегда приходило после обеда, а сегодня светило особенно ярко, подкрашивая пыльный воздух. Светило, но не грело — его отчаянно знобило, так что пришлось нырнуть в давно подаренную мамой флисовую пижаму.

На кухонном столе уже лежали коробки с грудным сбором и чаем с чабрецом, а тонко нарезанный лимон прятался в блюдечке под крышкой от масла. Там же была записка: «Бульон в маленькой кастрюле, пюре и котлеты в сковородке». Ничего не мешало ей написать сообщение, но мама была из того, аналогового мира, поэтому звонила, а не писала, писала, а не писала.

От чая с лимоном озноб чуть отступил. Он залез в отцовский безразмерный халат и уселся перед окном, за которым уже вовсю горела майская зелень. Хотел проверить погоду, потянулся за телефоном — и не нашел.

Включил локацию на часах — конечно, он зажужжал среди бесчисленных одеял, которые мама накидала перед уходом на работу. Зарядки почти не было, он воткнул шнур, зашел в чат и увидел вал в закрепленном сверху классном чате. Опять пьяный фотоспам, вздохнул он, щелкнул стрелку вниз и попал в последнее сообщение.

Марк

«Так неприятно!

Может, надо сходить к ней в больницу?..»

Опять кто-то из училок заболел, а Марку лишь бы прислужиться. Он прокрутил сообщения чуть выше, бесконечные жесть, trash, как так, а что случилось-то?

И наткнулся на имя Алины. Волна вдруг накатила вновь, и он побежал по сообщениям быстрее, пока не нашел то самое, первое, которое пришло, когда он так старательно выблевывал себя в унитаз.

«Алина вскрылась»

Волна поднималась все выше.

Он перешел в личные сообщения.

Одно было от Антона в начале шестого.

«Я знаю, что это из-за тебя, сука»

Другое от ALIENATION в полпятого.

«А теперь жалеешь?»

Чай растянулся бурым пятном по белому ворсу ковра.

Как мама и говорила, он пробыл дома почти все майские. Все это время он просто лежал, смотрел фильмы, читал книги по программе, делал тесты к экзамену. Телефон тоже — лежал. На другом конце комнаты, на спасительной зарядке, с выключенным вайфаем. Они с телефоном поделили пространство: Вадим не трогал его, а он Вадима.

Хуже всего было ночью, когда нечем оказывалось занять глаза — и мозг сам включал на повтор зацикленное видео того дня. Сначала школа, потом кафе, прием курьера, сборы на вечеринку — это он помнил. Помнил, как доехал до дома, как уже на входе Билан выдал ему стакан с какой-то жижей, от которой несло елкой (авторский коктейль, как он сказал), как они разыграли захват заложников, как побелела Алина, как по рукам ходил «полароид», как Антон развернул подарок и что-то ему сказал, но что именно? Как он сидел на лестнице, а потом пошел полежать наверх, но по пути прихватил еще один стакан с белой бурдой, как он открыл дверь спальни Антона и?..

И темнота.

Он сразу перепроверил рюкзак, вытряхнул из него все — ручки, бумажки, книгу по теории кино, все, что он возил с собой в тот день, надеясь отыскать что-то, какие-то ниточки, по которым можно было пробраться в лабиринты памяти, в ту самую комнату и увидеть, что же там произошло.

Что он рассчитывал найти: полароидное фото с кратким пересказом событий той ночи в кармане рюкзака? татуировку с синопсисом вечеринки на груди? Он обыскал куртку — пусто. Джинсы куда-то пропали, когда он полез искать, они, конечно же, обнаружились на балконе — висели, вывернутые наизнанку, и от этой вывернутости ему вновь стало плохо, как от осознания того, что все отгадки могли оказаться внутри. С опаской, нехотя он проверил телефон — фотографии, сообщения, локации, но ничего, он ведь оставил его в куртке еще на входе в дом Антона и не забирал его оттуда — по крайней мере, насколько он помнил, но помнил он даже не наполовину, а на треть, ровно треть — потому что слышал, как кто-то крикнул, что день рождения уже закончился, ведь наступил новый день.

А что было дальше? Узнаете в новом сезоне. Но будет ли этот сезон?

Он написал Билану, прощупывая почву. Тот ответил коротко: Антон очень зол, но не говорит почему. Пару раз он порывался написать Антону, но каждый раз сбивался. ALIENATION в сети не появлялась, а все ее соцсети оказались под замком, и эта подзамочность как будто являла еще одну тайну — тайну той Алины, которая оказалась способна на, Алины, которая сидела невидимой тенью у него за спиной с тех самых пор, как объявилась в их школе, — запуганная темноглазая девочка, которая говорила с легким акцентом и пряталась за Алекса до тех пор, пока Алекс не перестал ее прятать за собой, и было в этом что-то жестокое и вместе с тем радостное — ведь Алина заняла свое место на шахматной доске, Алина встала ровно в ту позицию, в которой мог оказаться любой из них, и само существование Алины в классе гарантировало, что больше никто на ее место не встанет, ведь можно поменять положение, но нельзя изменить суть фигуры. Ведь так?

Как цветок не выбирает свой цвет, мы не ответственны за то, кем нам суждено стать [1].

С дачи родители вернулись странные. Переглядывались, перешептывались, мама выразительно кивала на Вадима, и все намекало на грядущий неловкий разговор. Наконец она вышла из кухни, прикрыв за собой дверь.

Папа покашлял, повздыхал, затем спросил:

— Вадя, ты с девочками уже… общаешься?

Он вздрогнул и вперил в отца взгляд, стараясь не выдать испуг.

— А что?

— Тут просто… — Отец вытащил квадратный вскрытый синий фантик и положил перед ним.

Джинсы. Джинсы. Джинсы.

— Что это?

— Вадя, ну ты не прикидывайся. Мать у тебя нашла. В этом так-то ничего плохого нет. Хорошо, что ты за безопасный секс и все такое. Мы к внукам еще не готовы.

— Да я тоже, — только и смог выдавить он, не отрывая глаз от фантика.

— Мать беспокоится просто. Говорит, если девушка есть, так ты бы познакомил. А то как-то не по-людски.

— Нет никакой девушки, — он выпалил.

Нет и не могло быть, стоило ему сказать.

— А кто тогда?

Он опустил глаза и стал разглаживать скатерть с огурцами из Турции — тех времен, когда отец еще ездил.

— Если бляди, то с ними аккуратнее, понял? Лучше… два сразу, — отец крякнул.

Можно было сказать. Вот сейчас же, здесь же.

— Я…

— Вадя, что ж ты белье постельное не снял с балкона! — раздался материнский выкрик.

— Ну ты меня понял, короче. Если надо поговорить, по-мужски, я всегда рядом.