Цикл романов "Целитель". Компиляция. Книги 1-17
Шрифт:
Страх зашкаливал – чуть ли не впервые в жизни я сцепился с противником, не пользуясь бонусом сверхспособности. Но и злость вскипала во мне, как молоко, готовое сбежать.
От удара локтем главу семейства снесло на ложе, источавшее миазмы, и он сжался, часто, хрипло дыша и постанывая.
– Уже и болеть не дают, да? – Я присел на диванный валик, отпыхиваясь и потирая скулу – после скользящего удара она онемела, будто новокаин вкололи. – Слушай меня внимательно. Тебя не просто вылечили, тебя спасли! Попробуй стать тихим и смирным. Даже словом, даже взглядом не задевай своих родных! Иначе Юрка тебя убьет. Но не это самое поганое! Все только обрадуются твоей смерти,
Петрович смотрел на меня, вздрагивавшей пятерней утирая розовые слюни. Я встал, и он шарахнулся, прикрываясь руками и коленом.
«Кажется, воспитательная работа пошла впрок, – подумалось сквозь брезгливость. – А если не усвоил, повторим пройденное…»
Пальцы мои дрожали, и я сжал их в кулак. Не надо «воспитуемому» видеть, что меня самого мучают страхи. Это контрпродуктивно…
Тот же день, позже
Ленинград, улица Кронверкская
Лофтин плавно вырулил, минуя условное место «Максим» – телефонную будку на углу проспекта Горького, и свернул на Кронверкскую.
«О, мой бог…» – вздохнул он.
До чего ж было хорошо и безопасно топтать ковры ООН! Не то что в этом ужасном СССР – выглядываешь в окна машины, как боязливая улитка из своего хрупкого витого домика. Чужая, опасная земля… Странные советские люди…
Неброско, немодно, но опрятно одетые ленинградцы брели за стеклами «Хонды» или бодро шагали, набивались в угловатые желтые «Икарусы» или закупали ворохи газет, лопали мороженое или спорили – возможно, о смысле жизни или о К-теории Гротендика.
Величайшие герои и красивейшие женщины – здесь!
Дэниел кривовато усмехнулся. Наверное, это почетно и славно – быть врагом СССР…
Вице-консул шепотом выругался – снова нарастает, душит и морозит проклятое беспокойство, угнетая сознание.
С начала лета, если не с весны, он ощущает себя играющим в жмурки мальчиком. С завязанными платком глазами, сотрудник опергруппы ЦРУ неуверенно топчется, поводя руками, а вокруг шастает вероятный противник, бесплотный, как тень…
Что-то происходит в стране пребывания, что-то пугающее и восхищающее – недвижная громада пришла в движение. А ему не удается выяснить ни причин, ни следствий, как тому глупому крысенку, что скребется по кренящейся палубе «Титаника»!
Куда, например, делся его агент Казачков? Этот жадный тип, со сговорчивой совестью и растяжимыми принципами, работал младшим научным сотрудником в засекреченном институте – Физтехе имени Иоффе. Мечта вербовщика! И что же? Еще в сентябре Миша Казачков [160] божился, что одарит ЦРУ полным списком сотрудников 2-го отдела «Большого дома» – с фамилиями, служебным положением, приметами! И пропал.
Каждую среду, между десятью и одиннадцатью часами, агент должен торчать на углу Невского и Герцена, терпеливо ожидая, проедет ли мимо «Хонда» с дипломатическими номерами. Показалась? Стало быть, ровно в полночь добро пожаловать на приватную беседу в подъезд дома Лофтина – через черный ход.
160
В РИ М. П. Казачков сдал сотрудников 2-го (контрразведывательного) отдела Ленинградского управления КГБ, которых информировал, будучи агентом – «источником», как он сам именовал свой статус.
Тишина
и пустота! Уже четвертую неделю подряд.Если писать стихи по-русски, слово «пропал» рифмуется с «провал»…
– Shi-it… – зашипел Дэниел.
Вздрогнув, он узнал неприметное здание по четной стороне Кронверкской – дом номер шестнадцать.
«Чуть не пропустил!»
Приглядевшись, вице-консул расплылся в улыбке облегчения и хвастливого торжества – под аркой подворотни краснела пятерка, старательно выведенная губной помадой. Персональная цифра «Немо»! Агент сигналит о закладке в условном месте «Сорок».
– Slava bogu! – выдохнул Лофтин и чуть-чуть прибавил скорости.
Глава 4
Четверг 16 октября 1975 года, вечер
Первомайск, улица Советская
Встречать маму мы вышли пораньше. До прихода «пазика» с Помошной оставалось еще полчаса.
Солнце село, ветерок стих совершенно, и запад пламенел рваным полотнищем, источая все оттенки красной линии спектра – от нежно-розового, как зачин нового утра, до исчерна-багрового тона ночной тьмы, что кроет тление углей.
Стеклянный автовокзал бесшумно пылал, отражая закатные краски – наступал конец и светлого дня, и рабочей суеты. Лишь недовольно урчал белый «ЛАЗ», отправляясь в Конецполь, – последние пассажиры, задержавшись в райцентре, спешили до дому.
– Ждём-с, – изрек я, присаживаясь на лавочку.
Настя понятия не имела о телевизионном креативе будущих лет, но поддержала меня, плюхаясь рядом:
– Сидим-с! Так-с…
Ёрзая, она притиснулась мне под бочок.
– Соскучилась, чучелко? – Я обнял сестренку.
– Угу… – вздохнула Настя.
– Скоро уже.
– Угу…
А закат нынче – роскошь и невидаль. Полыхает в полнеба, как в тропиках, будто колоссальный красный флаг полощется. Даже серп с молотом можно высмотреть – во-он то облачко-загогулину, золочённое лучами.
Я, словно вторя сестричке, тихонько вздохнул. Никого в мире не заботит судьба СССР. Враги сочиняют коварные многоходовки, мечтая развалить «Империю зла», а свои твердо уверены в нерушимости пролетарской сверхдержавы. Одному мне видно, как подгнивают устои, как убийственная ржа разъедает умы и души. Иногда просто изнываешь от желания крушить, ломать, хватать за грудки и орать в лицо: «Да проснитесь же вы! Оглянитесь, ужаснитесь, охните! Закатайте рукава – и за дело!»
Нельзя. Время баррикад еще не наступило. Надеюсь, и не наступит. Не сойдутся две ненависти на улицах, не забрызгают асфальт красным и страшным…
– Едет! – вздрогнула Настя, прислушиваясь. – Так… Да точно!
По улице, фырча мотором, прокатил лобастый «пазик», сворачивая на пустынную площадку перед автовокзалом. Мелькнуло за окошком милое лицо, такое знакомое, родное. Свое.
– Побежали!
Выпустив грузную тетку с чемоданом, автобусик качнулся, а вот и наша студентка, комсомолка и просто красавица. Разумеется, глаза на мокром месте…
– Ой-ё-ё, ёжечки ё-ё! А похудели-то как!
Нагруженная ручной кладью, мама бросилась нас целовать и обнимать, да с такой страстью, что можно было подумать, будто нас с нею в детстве разлучили, как в индийском кино.
– Да ты шо? – возмутилась Настя, вырываясь из жарких объятий. – Я на целый килограмм поправилась! Меня Мишенька закормил совсем, вон какая толстая стала!
– Нормальная ты стала, – сказал я и отобрал у матери обе сумки.
– Ой-ё-ё, чемодан оставила! – запричитала мама и полезла в салон.