Цикл романов "Целитель". Компиляция. Книги 1-17
Шрифт:
— Я даже больше видел! — расплылся в улыбке Владимир. — Вчера Умар подъехал, так что нас вчетвером стерегут!
— Это здорово! — порадовался я и тут же съехидничал: — Да только не туда ты смотрел! А мне вот видно, что в КГБ и, вообще, в верхах явный разлад и раскол! Чебриков ничего не предпринимает против нас, потому как послушен Кремлю, а за кремлевскими стенами не знают, что же с нами делать. Если бы я жаловался во все инстанции, слал бы коллективные челобитные, мне бы просто отказывали под разными предлогами. А я тут! Сижу и работаю. И жду, когда же нас позовут обратно, суля повышения, премии и загранкомандировки за госсчет…
— Думаешь? — встрепенулся Киврин.
— Уверен, —
— Да почему?! — изумился Володька. — Шеф, я понимаю, и полностью разделяю ход твоих наимудрейших мыслей! Панков — хороший технарь, но больно узколобый, да и упертый. Он обязательно наломает дров — и придет наш черед!
— Не всё так просто, Володь, — вздохнулось мне. — Я кое-что рассчитал, Антон десять раз всё перепроверил. Панков ударными темпами строит дзета-ретранслятор… или транспозитатор… Да неважно. Меня не Аркаша пугает, а «Дзета»! Это совсем иной мир, Володя, и там нет жизни. Там даже Земли нет с Луной, а всё потому, что скорость света в дзета-пространстве не триста тысяч километров в секунду, а что-то около трехсот двадцати пяти тысяч. Соответственно, и скорость реакций слияний ядер в «Дзете» гораздо выше, и вместо Солнца там — железная звезда! Всё остальное «выгорело» за первые два миллиарда лет… Просто открой таблицу Менделеева — и трезво содрогнись!
— Диэлектрическая проницаемость вакуума обратно пропорциональна квадрату скорости света… — забубнил Киврин. — Значит, в дзета-мире силы отталкивания протонов в ядре будут гораздо больше… М-м…
— Не считай в уме, — улыбнулся я. — Последним устойчивым элементом в «Дзете» будет не свинец Pb-208, как у нас, а соответствующее ему олово Sn-124. Идущая за оловом «дзетовская» сурьма наверняка слегка радиоактивна, наподобие нашенского висмута, а вот тамошний теллур будет фонить уже не слегка… Короче, в дзета-пространстве радиоактивно не всё, что тяжелее свинца, а всё, что тяжелей олова, а «плюмбум» так вообще… Период полураспада у Pb-206, самого долгоживущего в «Дзете» изотопа свинца — всего несколько секунд…
— Весело… — пробормотал завлаб, и нервно потер руки. — Напугал ты меня! Слушай, Миш, не всё так уж страшно. Ну и пускай Аркашка запускает свою трахомудию! Им же хуже! Ну, транс… Тьфу ты! Ну, транс-пози-тируют они образец в пустоту, где Солнце греет, но не светит, и что? Ну, разгерметизация… Бахнет, конечно, не слабо, вакуумный удар повредит оборудование… вместе с барабанными перепонками — Аркашкиными и… кто там у него в ассистентах. А нам-то чего бояться?
— Иной физики, Володя, — серьезно сказал я. — Панков впустит к нам чужой мир с иными константами! Мы пока лишь прикинули, что в «Дзете» другая скорость света. А гравитационная постоянная? Постоянная Планка? Больцмана? Заряд электрона, наконец? Переходим мы из «Альфы» в «Бету» — никаких проблем! А прямое совмещение «Альфы» и «Дзеты»? Вот скажи, ты лично уверен, что пространство с другими физическими свойствами никак не повлияет на наше?
— Ну-у… — Киврин шибко почесал в затылке. — Не поручился бы!
— Во-от… — я длинно вздохнул, и раскатал по столу чертеж. — Ладно, отложим пока наше эсхатологическое нытье… Смотри, это эскиз Аркашкиной камеры межпространственной транспозитации. По сути, обычный дзета-ретранслятор, но очень компактный и… Глянь, какой у него получился преобразователь пространства — как бы разнесенный по окружности камеры. Ну, пусть не пятимерный, а лишь четырехмерный, но всё равно…
— А посередке чего тут у него? — Володя близоруко прищурился. — Установка совмещенных полей? Умно… Нет, я ж говорю — технарь неплохой, зашоренный просто! Ты посмотри только, как он расположил пластины контактов УСП! Тогда импульсаторы должны
быть… где-то вот здесь… Точно!— Разобрался? — сухо спросил я, скатывая и вручая Киврину голубоватые свитки чертежей. — На! Хватай своих самоделкиных — и вперед.
— Сроки, шеф? — деловито спросил Володька, шурша ватманом.
— Неделя!
— Хм…
— Десять дней! — мой голос звучал чеканно-твердо.
— Бу-сде! Разрешите идти?
— Брысь!
Я проводил взглядом своего зама. Как же часто он выводил меня своим безудержным оптимизмом!
Подобное отношение к жизни обычно свойственно жизнерадостным инфантилам, но Володя точно не такой. Он, как и я, с удовольствием слушает Бетховена или Рахманинова, но больше всего на свете любит грустноватую музыку Таривердиева.
А какое у Киврина хобби! О-о… Китайская каллиграфия в стиле цаошу! Одно удовольствие глядеть, как Володька водит кистью…
И, всё равно, порой он меня раздражает. У шефа смутно на душе, его страхи гнетут, а зам бодро хихикает!
Негодующе фыркнув, я зарылся в дела.
Тот же день, позже
Луна, Залив Радуги, станция «Порт-Иридис»
Солнце не высвечивало долину, а буквально выжигало ее кинжальными лучами. Сияние родной звезды пылало белым накалом на россыпях пемзы, и обесцвечивало коричневый реголит, перекрашивая его в скучную цементную пыль.
«Мир иной…»
Дворский плавно крутанул рулевую дугу, и луноход, перебирая «гусянками», свернул в тень, черную и непроглядную.
Юрские горы, хоть и вытягиваются до высоты земных Альп, пологие, и тени от них коротки. Объехав крутую осыпь порфира, краулер покатил вдоль склона, между ярчайшим светом и угольно-черной тьмой, безысходной, как провал.
— Я здесь вчера проезжал, — долбился в наушниках ворчливый голос Кудряшова, — нигде ничего…
Федор Дмитриевич умудрился развернуться всем корпусом к спутнику, хотя и без толку — забрало гермошлема отливало черным зеркалом светофильтра.
Всем хорош краулер — и скорости хватает, хоть гонки устраивай, и груза берет прилично, но уж слишком прост — открытая платформа на четырех автономных гусеничных шасси.
Была бы гермокабина, тогда можно и повернуться, и поговорить, а так… Сидишь на жестком… даже сиденьем не назовешь, насест какой-то… Сам, как груз! Ну, можно «покрасивше», как Инна выражается — карго…
Мысли, зацепившись за дочь, потекли иным руслом. Инночка не слишком откровенна, чтобы делиться тайнами своей личной жизни. Хотя и проговаривается изредка…
Впрочем, Дворский никогда особо не интересовался интимными подробностями. Главное, чтобы дочь была счастлива. И она нашла свое счастье! Пускай не сразу, пускай после тяжких ошибок и тусклых лет полуодиночества, но Инна снова встретила Мишу, и уже больше его не покинет.
«Никогда! — пылко восклицала она. — Ни за что!»
Римма, правда, бурчит о «жизни во грехе», да о том, «что люди скажут», но Инна Федоровна яростно отмахивается: «Да плевать мне на этих ханжей с постными лицами! Мы любим друг друга! Да, вчетвером! И мы счастливы! Все!»
«Да? — всколыхнулась мамочка. — А если твой Мишечка четвертую приведет?!»
Доченька лишь дерзко улыбнулась в ответ:
«Будем любиться впятером!»
Федор Дмитриевич дернул губами в ласковой усмешке — на днях Инночка поделилась с ним своей радостью:
«Прости, папулечка, но я не полечу к Луне! Мы поменялись с Наташей, и я остаюсь на Земле. И всё это время буду с Мишенькой!»
— Будь… — обронил Дворский.
— Что? — тут же толкнулось в наушниках.
— Да это я так, себе…