Цирк Шахматного Кошмара На Винтерфельдтштрассе

– Да, пан директор!
– циркачка разглядывала меня, а я ослепляла взглядом её.

Борьба взглядов и темпераментов закончилась ничьей.

Я бы победила, но в дружбе важнее ничья, чем победа.

Может быть, дружба Власты мне пригодится, по крайней мере, не помешает.

– Великолепная пани и академик пан, родители НАШЕГО открытия, нашего чуда - Марины Васнецовой?
– Вольдемар Новак не спрашивал, он ЗНАЛ, что пришли мои родители!
– Паненка получила бонус к дополнительной оплате - пятьдесят евро!
– пан Новак многозначительно поднял вверх указательный палец, дырявил небо и сознание моих родителей.

– Пятьдесят евро в месяц - хорошие деньги на подработке!
– папа стучал зубами - подсчитывал губами и зубами прибыль.
– По курсу - около четырех тысяч рублей в месяц за ничегонеделанье.

Моя зарплата - двадцать восемь тысяч рублей в месяц - не намного больше приработка Марины.

– Но мы, всё-таки подумаем!
– мама ущипнула папу за локоть, приводила в чувство.

– Пятьдесят евро сверх трехсот!
– Вольдемар Новак посмотрел на меня, молча спрашивал: "Твои родители шутят, Марина?" - Триста пятьдесят евро, - пан директор отвлекся на Власту: - Не стой без дела, ногу, ножку тяни, разминайся!

Свалишься с лошади из-за неуклюжести - ни одно кладбище тебя не поднимет!
– пан директор щелкнул пальцами, и Власта подняла ножку - выше, выше по стенке.

– Триста пятьдесят евро в месяц? ОГО! деньжища!
– папа раскрыл рот и смотрел в рот Новака - не выскочат ли у директора цирка изо рта золотые монеты.
– Почти моя зарплата! Сокровища пиратов!

Мы согласны! Где контракт?

– Нуууууууу, - мама протянула звуки, вытягивала "у", словно золотую проволоку.

– Триста пятьдесят евро в день плюс премия двадцать пять евро за вечернее одно выступление!
– пан директор поставил жирную точку в торгах, облил моих родителей золотой патокой.

Сумма приплющила папу к стене, и придавила плечи мамы.

Папа разводил и сводил руки в стороны, ловил покемонов.

Мама сразу перешла к расчетам, не отходя от кассы:

– Триста семьдесят пять евро на два месяца на шестьдесят дней - получится двадцать две тысячи пятьсот евро - полтора миллиона рублей.

Достаточно для покупки хлипкого домика или однокомнатной квартиры в пригороде Анапы.

– Или шестой новенький "БМВ", - папа отморозился, провел пальцами по высохшим губам.
– Новая машина лучше, чем квартира в Анапе, если мы постоянно проживаем в Москве.

Литые диски поставим на "БМВ".

И, почему, всего лишь два месяца? Школу в сентябре пододвинем.

Важны не школьные знания, а - уроки жизни!
– папа с надеждой посмотрел на маму, искал акробатическую поддержку.

Мама не возражала, чтобы я работала в цирке дольше лета.

Раньше родители уверяли меня, что нет ничего ценнее и важнее, чем школьные уроки, а теперь - под напором денег - сдались, сменили свои убеждения - так проигрывающая сторона поднимает белый флаг капитуляции.

Я отошла от торжища.

Стало грустно - родителей уже не интересовало мое мнение - согласна ли я на выступления в цирке.

Им всё равно - шахматами я в цирке заработаю, или с огромной высоту меня заставят прыгать в таз с водой.

Продали дочку за триста семьдесят пять евро в день.

Любопытно, что сразу - без других мыслей - присвоили, еще не заработанные МОИ деньги.

Распределили - машину или дачу купят.

Другие родители подумали и предложили бы дочке: мы ТВОИ деньги отложим в банк, чтобы росли проценты.

Подрастешь, заберешь и трать по своему желанию: на учебу в престижном ВУЗе, или на жилье в любом городе.

Меня, словно нет рядом.

Истончилась, девочка-невидимка.

Вызывающе яркая, красивая, эффектная, а - невидимая для родителей.

Может быть, я напрасно рассуждаю о жадности папы и мамы, они же не кошка и не собака.

Маленькие дети безоговорочно верят родителям, любят ни за что; собачья преданность и любовь у детей к родителям.

Подрастаем, и родственная нить растягивается: я уже анализирую поступки родителей, выбираю - плохие и хорошие, критикую.

Наверно, я выросла до укоров и расчетов.

Обидно, грустно и тоскливо, когда дочь продают на цирковом рынке, а дочка за предательство осуждает родителей.

Папа и мама побежали за паном Новаком и Властой - овечки за пастухом.

Даже не обернулись, не пожелали удачи в моем первом выходе на арену цирка.

Власта махнула мне рукой и послала воздушный поцелуй - на удачу!

Спасибо, незнакомая девочка циркачка!

Мы теперь в одной команде, и она крепче, чем некоторые семьи.

– Мрин! Мы готовы!
– в коридор вышли Славо и Иржи, преображенные, словно над ними работали сотни кутюрье.

В шахматных балахонах, лица густо покрыты белилами, брови подрисованы - не угадаю, где Славо, а где Иржи - два шутника палача.

Клоун в длинном колпаке и с красными усами - Иржи. Рост Иржи, и голос похож.

Значит, в плоской огромной шахматной шляпе - с помпоном величиной с дыню - Славо.

Мальчики нагрузились, как два барахольщика.

В Москве по помойкам бродят - даже не бомжи, а - коллекционеры!

Собирают редкие - по мнению хозяев - ненужные вещи: книги, старые лампы, значки, посуду - всё в пользу идёт.

Я однажды пожалела мужчину в засаленном комбинезоне и с грязными мешками для сбора археологических "ценностей".

Когда выносила пакет с мусором на помойку, дала дяденьке десять рублей - стоимость батона белого хлеба.

"Бомж" (я полагала, что он - бомж) поблагодарил меня балеронским поклоном и признался:

"Спасибо, добрая девочка! Счастья тебе и благополучия в жизни!

Ты красавица, Звезда, и не растеряй свой свет (от витиеватой речи я покраснела - ожидала мычание и бормотание, а получила доброе колдовство и замысловатую благодарность).

Хождение по Московским помойкам - призвание, хобби.

Часть вещей я сдаю в антикварный магазин.

Другие - продаю на Вернисаже в Измайлово: за субботу и воскресенье за хлам зарабатываю до пятидесяти тысяч рублей.

Ты сделала выгодное вложение в доброту!

Прими, пожалуйста, от чистого сердца!" - "бомж" из кармана извлёк тысячную купюру и вложил в мою ладошку.