Цирк

Скребя щеткой тарелки, она услышала, как хлопнула входная дверь. Мать вошла на кухню с корзинкой, полной покупок.

– Купила какао? – спросила Лус-Дивина.

Мать поставила корзину на пол и утвердительно кивнула головой.

– А муку?

– Два кило…

– Мама! – воскликнула. Лус-Дивина. – Я же говорила тебе, что двух кило не хватит.

– У меня больше не было денег, голубка, – сказала мать. – Это мука высшего сорта, она стоит дорого.

– Я столько думала о празднике, – продолжала девочка. – Не верится, что это будет сейчас, сегодня же!..

– Поищи мешалку и налей воды в миску.

– Я уверена, что с сегодняшнего дня все переменится. Для тебя, для меня, для папы. Цыганка сказала мне на днях, что мы совершим путешествие. Кто знает, будем ли мы дома на рождество!..

– Формы в стенном шкафу. Я замешу тесто, а ты можешь заполнять формочки.

– Я пригласила только девочек старше двенадцати лет. Надоело вечно водиться с девчонками, которые меньше меня. С сегодняшнего дня я взрослая. Буду ходить с большими.

– Возьми алюминиевый ковшик и налей до половины воды. Да смотри, не опрокинь.

Лус-Дивина усердно занималась делами, но взгляд ее был устремлен в сад, туда, где раскинулись густые ветви апельсинового дерева. Ненука просунула перепачканное сажей личико в неплотно прикрытую дверь. Элиса, повязав зеленый фартук, тщательно мыла руки.

– А Лус-Дивина говорит, что вы приготовите двести чашек шоколада, – донесла Ненука.

Лус-Дивина бросила на нее гневный взгляд. Мать погрузила руки в муку и начала замешивать тесто.

– Это правда, что ваш папа поехал в Мадрид за деньгами?

– Да, деточка.

– Видишь? – воскликнула Лус-Дивина. – Ненука говорила, что я это выдумала.

– У меня предчувствие, что он приедет сегодня вечером. Иначе он не посылал бы телеграммы.

– Экспресс приходит без десяти девять, – сказала Лус-Дивина. Мысль, что ее отец появится в разгар праздника, вызывала у нее какое-то странное чувство. – Если он приедет, он будет дома в пять минут десятого. Не раньше, не позже…

– На всякий случай пойду на станцию встречать его.

Наступило молчание, которое прервала Ненука:

– А мой папа, когда он в отлучке, пишет нам, в котором часу приедет.

– А мой, – сказала Лус-Дивина с гордостью, – предпочитает устраивать нам сюрприз. Он посылает телеграмму, но в ней про это не пишет…

– Тогда зачем он посылает вам телеграмму?

– Смотри, читай, – сказала Лус-Дивина, протягивая ей бланк:

ОПАСНЫЙ УБИЙЦА ПРОДВИГАЕТСЯ К ЛАС КАЛЬДАСУ ОБНИМАЮ УТА.

– А другая?

– Преступник приближается Предупредите матерей.

– Видишь? – воскликнула Лус-Дивина.

– Не понимаю, о чем это он?

– Ты ничего не понимаешь.

Не в силах сдержать нетерпение, она схватила корзину с покупками и начала выкладывать пакеты на стол. Она еще не кончила, когда зазвонил звонок у входной двери.

– Кто это может быть? – удивилась мать.

– Не знаю.

– Подожди, пойду я.

Ненука, сев на табуретку, мазала слюной коленки.

– А я ничему не верю, – напевала она тихонько. – А я ничему не верю…

Лус-Дивина обследовала пакеты один за другим, твердо решив не обращать на нее внимания. Снова хлопнула дверь, и послышались шаги.

– Смотри-ка, – сказала мама входя. – Еще две телеграммы.

Лус-Дивина вытерла руки тряпкой и взяла таинственные прямоугольные листки бумаги.

БАНДА СЕЕТ УЖАС НА СВОЕМ ПУТИ, -

гласила одна. В другой говорилось:

СТРЕМИТЕЛЬНО ПРИБЛИЖАЮСЬ ПУСТЬ С ВАМИ НИЧЕГО НЕ СЛУЧИТСЯ.

– Дай-ка мне, дай-ка мне, – закричала Ненука, увидев, что она прячет телеграммы в карман блузки. – Я хочу посмотреть…

– Ах, вот как? – сказала Лус-Дивина жестоко. – Что ж, останешься при своем желании.

* * *

Обедать кончили в три. Как он и ожидал, женщина, прислуживавшая в баре, была не в состоянии разменять его несуществующую купюру достоинством в тысячу песет, и Ута одолжил у шофера нужную ему сумму. На остаток он купил сигареты и коньяк. Бар стоял на Каталонском шоссе, но им пришлось свернуть в сторону, чтобы заехать на почту и дать телеграмму.

– Кому телеграмма, шеф? Дону Хулио?

– Нет, – сказал Ута, – алькальду.

– Алькальду?

– Сомнительный тип. Нечисто играет.

– Вы включили его в список?

– Сейчас сообщу ему об этом.

Ута взбежал по лестнице и толкнул застекленную дверь. В помещении не было ни души. Только барышня лет под сорок дремала за окошечком. Вздрогнув при звуке его голоса, она проснулась.

– Будьте добры, дайте мне бланк, – сказал Ута. – Бланк для телеграммы.

Барышня протянула ему листок. Ута вытащил из кармана ручку и написал фамилию Элисы. Кончив писать, он вернул бланк телеграфистке. После небольшого размышления он попросил еще один бланк.

– Это для дона Хулио, – сказал он.

Снова склонясь над пюпитром, он рыгнул и сокрушенно поднес руку ко рту. Наблюдая за ним из окошечка, барышня проявляла явные признаки тревоги.

– Дон Хулио – мой старый друг, – пояснил Ута. – Я всегда телеграфирую ему, когда путешествую. Теперь я собираюсь его пришить.

Барышня через силу улыбнулась; ее девственно-желтое лицо стало похоже на маску.

– Сколько я вам должен? – спросил Ута.

– Двадцать пятьдесят.

– Возьмите.

Она порылась в ящике.

– Вот сдача.

– Нет. Это вам.

– Мне?

– Да. За ваше хорошенькое личико.

На улице Джонни и механик воздавали должное коньяку.

– Что, шеф, уже телеграфировали ему?

– Да, – сказал Ута, влезая в такси. – Он уведомлен.