Цитадель
Шрифт:
Приглашение польстило и успокоило, потому что теперь Тамара хотя бы знала, что сможет хоть как-то заработать на кусок хлеба.
С каждым днем она все больше волновалась о Чиа и Сахатесе, Долоне. От волнения не находила места и плохо ела. А когда откусывала кусок выпечки, спрашивала себя, как там они.
«Нет, все же любить и быть любимым – это несомненно чудо и роскошь, но слишком дорого обходится. Бесконечные нервы и переживания, мука от волнений! То ли дело, холодное трезвое сердце. Любишь себя, холишь, лелеешь, и ни за кого не переживаешь».
Однако любая попытка сотворить из себя хотя бы отчасти ту
Он появился на шестой день, поздним вечером. Томка увидела Ло еще в начале улицы. Злой, расстроенный, подавленный. И испугалась, что пришел сообщить, что все кончено. Однако, увидев ее, Долон улыбнулся, и от сердца отлегло. Она поспешила навстречу и крепко обняла, наплевав на мнение прохожих.
Ло ничего не говорил, просто встал под раскидистой кроной дерева и гладил по волосам, спине, щеке. Не нужно было слов, чтобы понять, что он волнуется и тоскует, что она в его сердце. Лишь нежными касаниями и глазами Долон рассказал больше, чем мог поведать словами. Сердце гулко билось от радости и счастья.
– Я так волновалась за тебя! – шептала она, обнимая так сильно, как только могла. – Похудел.
– Ты тоже, – он улыбнулся, потому что Тамаа была счастлива.
Пусть она была темной, не нужно было дара, чтобы почувствовать тепло, заботу, любовь и нежность в ее черных, как угольки, глазах. Как всегда разлохмаченные, непослушные волосы, прядями выпадавшие из короткой косы, чистая смуглая кожа, улыбка...
– она казалась ему такой красивой.
– Рад тебя видеть, – наконец, произнес Долон, и Тамара запрыгала, как ребенок, получивший сладкий, фигурный пряник.
– Ты надолго? Есть хочешь? – она хитро улыбалась, намекая на озорные шалости.
– Нет. Пришел увидать тебя и убедиться, что все хорошо, что ты не плачешь.
– Зайдешь? У меня есть лепешки с орехами. Знала бы, что придешь, наготовила больше.
– Пойдем, одну успею съесть. И тебя накормлю, а то исхудала как! – он укоризненно покачал головой.
– А сам-то! Пойдем скорее! – схватила за руку и повела в дом.
Хозяйка, увидев, кто пришел в гости, не сильно смутилась, но предпочла умерить любопытство и прогуляться к соседке. Пусть она женщина старая, степенная, но, все же, с Братьями лучше встречаться как можно реже.
Долон не сводил глаз, наблюдая, как Тамаа ловко накрыла стол, а потом, как всегда, сев рядом, положив подбородок на ладони, улыбнулась ему.
– Нужно продержаться четверть. Или две. Но думаю, все закончится скорее, – произнес он.
– Тогда почему переживаешь? Даже морщинки на переносице появились. Пока маленькие, – Тамаа протянула руку и пальцем провела по его лбу, переносице, брови.
Долон перехватил руку и прижал к губам. Целовать не стал, но порыв не остался Томкой незамеченным.
– Не понимаю, как так вышло… - продолжать не стала.
– Так надо было, – он перестал есть. – Если придут и скажут, что Чиа плохо или Страшилищу, не верь и не ходи. С Чиа ничего не случится, если только выставят из крепости, но тогда ее сопроводят к тебе. Брат Тауш проследит за этим. Что касается него, то хуже, чем есть, уже не будет.
–
Что с ним? – подпрыгнула Томка.– Ничего. Все такой же страшный. Куда уж хуже?
– Но ведь живой!
– Не знаю, что хуже: остаться живым и безобразным уродом или уйти на небеса, если обратное преображение невозможно?
– Но Виколот говорил, если он покается…
– Если покается, Братья попытаются сделать все возможное, дабы вернуть ему человеческий облик. Однако, если он в душе чудовище, никакие мольбы не помогут. Мысли отражают суть. Если он - примитивная, себялюбивая скотина, получил то, что заслуживает. В любом случае, прежним ему не быть.
Ошарашенная Тома не могла поверить. Она надеялась, что в Ордене сотворят чудо, волшебство, колдовской обряд, хоть что-нибудь, лишь бы все вернулось на круги своя.
– Но я думала… - она запнулась, увидев заинтересованное лицо Долона. Его приподнятая бровь и хитрая, насмешлива ухмылка задели. – Я думала, что вы что-нибудь сотворите эдакое…
– Тамаа, мы не колдуны, – оскалился он. – Не знаю, что ты думала, но мы не колдуем.
– Точно? – Томка недоверчиво покосилась на него.
– Клянусь Богами! – торжественно поклялся Ло.
– А как же все эти лучи? Пение?
– Это молитва, позволяющая слиться, настроиться на созидание. Больше не скажу.
– А-а! – она неопределенно кивнула головой, и Долон громко рассмеялся:
– Ты такая смешная! Видела бы себя. Как ребенок, которому сказали, что чудес нет на свете.
– Я уже большая! – насупилась Тома.
– Ага, я вижу! – он широко улыбнулся. – Ешь, пока злой колдун не похитил все лепешки.
– Добрая ведьма напекла их столько, что любой колдун подобреет. Особенно, если ему дать с собой немного.
Пока болтал с Тамаа, развеялся. На душе стало легко. И неожиданно понял, что то, чего так опасался, случилось, а он и не заметил, как.
«И что теперь делать? А надо ли?»
Расставались они с тревожным сердцем. Долон не хотел уходить, а Томка не хотела отпускать. Долго стояли в саду, оттягивая прощание, но как не тяни, а расстаться пришлось.
Глава 9
Бокаса носилась по комнате, выкрикивая оскорбления:
– Да кто ты такой, чтобы поучать?! Земляной червяк, зарывшийся от солнца в пыльной библиотеке, и еще смеешь читать нравоучения! Чего сам смог добиться?
– как ни старалась сдержать крик, не удалось. И так злилась на выскочку, прилюдно отказавшегося подчиняться, еще и Альгиз явился с поучениями.
– Сидел бы на севере. Пользы от тебя никакой: ни положения, ни власти, зато, размазня, гордишься собой!
– Гордился, пока не опозорила! – голос собеседника тоже не был спокойным. Раздражение захлестывало обоих.
– Как в утробе тебя не придушила?
– Не дотянулась, – съязвил высокий, худой мужчина с ежиком коротких светлых волос.
– Ненавижу тебя!
– А я тебя просто стыжусь, – Альгиз покачал головой, склонив ее набок, и уставился на портрет за плечом сестры.
– Убирайся!
С детства ее выводила дурная привычка брата пялиться в одну точку. Встанет с отрешенным лицом, глуповато улыбается и будто не слышит, как на него орет мать. Сейчас ничего не изменилось, если только улыбка стала ехиднее.