Цитадель

Из-за тревожного предчувствия Долон не находил места, пытаясь предугадать грядущие козни. Будь его воля, давно бы напоил зельем и заставил разъяснить подозрительно быстро ускользающие мысли от Созерцателей. Обдумывая любые, даже нелепые варианты припомнил и слова Тамаа, что у Бокасы странный взгляд. В памяти всплыл пустой, потерянный взгляд непроглядного, вгрызающегося в освежеванную кошачью тушку, и сомнений не осталось.

Наметившиеся на переносице морщины, прищуренные сверлящие глаза с поджатыми губами на осунувшемся лице Ло расстраивали и Виколота, и Иву.

– Хочешь, схожу к ней? – Сестра готова была переступить через неприязнь, лишь бы развеять угрюмость названного брата и увидеть косую полуулыбку, но он промолчал.

Как бы Ивая не старалась сдерживаться, достаточно искры, чтобы между ними воспламенилась ссора и довела расстроенную Тамаа до слез. Представив, как она утирает слезы и смотрит на стены крепости, по груди разлилась тяжесть.

– Я к Клахему, – бросил он, срываясь с места.

– Он может быть занят.

– Подожду.

Хлопнула дверь, обдав Иву резким порывом ветра.

– Совсем переменился, – недовольно проворчала она.

– Переживает.

– Можно подумать, я не переживаю за Пену и Млоаса.

– Их краснорожая так не ненавидит. Спит и видит, как расквитаться с Тамаа.

– Не нужно было связываться. Говорила же, несчастья приносит!

– Уж тебе-то счастье перепало, руку тебе спасла.

– Надоели с поучениями! Аж тошнит!
– Ива раздраженно потрясла рукой у горла. – У-у, как!

– Когда-нибудь и на тебя снизойдет любовное сумасшествие.

– Фу! – вскочила сестра. – Эта зараза мне не грозит.

– Не зарекайся, придет время, – Виколот вперился хитрющими глазами и, не мигая, смотрел на нее.

– Вот уж нет! Не дождетесь! Еще не родился тот… - бухтела Ивая, выскакивая из комнаты.

– И он так мыслил, а вон как Боги пошутили! – смеясь, успел выкрикнуть Брат перед хлопком закрывающейся двери.

***

Разговор с Клахемом шел тяжело. Не ругались и не спорили, но смириться с упертым решением старика - выжидать до конца, было неимоверно тяжело. Тамаа для них ничего не значила, а он хотел, но не мог для нее ничего сделать. Даже спрятать невозможно, если только в дикую пещеру в непролазном лесу, где ни души на многие ла.

– Не трясись, как голопузый щенок! – прикрикнул недовольный Клахем скорее для вида, чем действительно от злости. – Жди! Немного осталось.

– Чего ждать, если достаточно нескольких глотков и простого обряда, чтобы заставить лицемерку покаяться?

– Тебя забыл спросить! – возмутился старик. – Думал, ты умнее! Или понимаешь, но хочешь пойти на поводу желаний? Излишне заботишься о ней, забывая, что Братство превыше всего! Темная сделала тебя бесхребетным, – сейчас он действительно был в бешенстве и сверлил холодными глазищами.

Долон молчал, но злые, жгучие, почти черные глаза в ответ горели дерзостью и нахальной непочтительностью. А кривая усмешка, застывшая на губах, упрекала в слабости. Клахем вышел из себя.

– Сядь! И слушай! – рявкнул он, тяжело дыша. Немного переведя дух, обратился к Кинталу, в последние дни почти неотступно находившемуся рядом:

– Будь добр, принеси отвар. Разговор будет долгим, как бы горло не пересохло.

Глядя, как хромающий помощник ковыляет к выходу, глупо было ожидать полный чайник с кипятком. Пока донесет, остынет и половину точно расплескает, но Клахем хотел, чтобы Долон остался без поддержки.

– Она занимает все твои помыслы, – разражено выпалил, едва Кинтал покинул комнату.– Раньше на такие невзгоды не обратил бы внимания, но ныне ты не тот, что прежде. Я разочарован. Забыл, что ты преемник?!

– Долгих сезонов благой жизни вам, Брат Клахем, и Брату Кинталу! – глухо, но задиристо процедил сквозь зубы Долон и изобразил легкую, едва уловимую небрежную усмешку.

– Заточу, ежели против воли пойдешь! – взбешенный старик угрожающе затряс узловатым, морщинистым пальцем. – Не потерплю насмешки и пренебрежения к делам Ордена! Забыл, что должны быть готовы к любому повороту пути?! Иначе что ожидает Цитадель? Дележ власти? Неразбериха? А все к тому и идет! Думаешь, один узрел тварь? Нет!

Я слежу, как она растет, почти сорок сезонов! А ты ради темной предлагаешь сократить испытание на седмицу, две? – Клахем зло рассмеялся.
– Ты, мой мальчик, можешь обладать темной, решать ее судьбу, но не смей забывать и про власть, дающую тебе сию возможность! Гадко слышать, что должник? Но власть имеет и эту неприглядную сторону. Пользуясь её возможностями, ты должен защищать ее, но не только для себя, а для всех! Для меня, Кинтала, Виколота, Млоаса, Пены, Иваи, Братьев, Сестер и для всех подданных империи! А не только для нее! Я не упрекаю, ибо не вижу смысла, но призываю стать сильным, цельным. И не смотри на меня! Тебе не в чем меня упрекнуть. Я чист и искренен перед тобой, и ты знаешь. Я старался уберечь тебя от боли, но ты упрям. Упрямство - это хорошо, но если так, должен стать сильнее! – Клахем сжал кулак. – Лишь дай слабости волю, и не останется ничего! Хочешь уберечь все, но это невозможно. Иногда приходится жертвовать…

– Не хочу ею жертвовать! Она ничего не сотворила! Почему к недостойным вы снисходительны, а к безвинным – суровы! Только потому, что вам это удобно. И что она темная, для вас это утешение! Если бы она прошла испытание… – вырвалось у Долона, и старик довольно ощерился.

– Созрел? Не я тянул из тебя слова! Признай, что не совладал и произнес глупость, – Клахем нашел у Ло чувствительное место и давил.

– Да, - глухим голосом, но твердо ответил Долон, выбирая меньшее зло. – Ей нужно было раньше пройти обряд.

– Отлично, просто замечательно, мой мальчик. Давно следовало решиться, - худой старик плюхнулся в кресло. Писчая палочка заскрипела на бумаге.
– Твоя слабость привела к большим хлопотам, а нужно было всего-то поступить изначально мужественно.

Закончив писать, достал из стола коробочку. Снял с пальца массивное кольцо, макнул в краску и поставил переливающийся оттиск.

– Завтра состоится обряд. Давно следовало его… - дверь осторожно раскрылась, и появился Кинтал с подносом.

После того, как сломил хитростью сопротивление Долона, у Клахема поднялось настроение, и он начал шутить:

– Ты летал?

– Нет. Пришлось попросить помощи. Получилось быстрее. Если бы сам, вернулся б к вечеру.

– Я-то подумал, ради него скакал, как вьюный отрок.

Помощник хмыкнул под нос:

– Если бы мог.

– Надоело ваше упорство. Все надоело. Хочу на покой.

Уловив на себе два скептичных взгляда, старик поджал губы и пробурчал сердито:

– Уйдешь с вами! Только и остается мечтать.