Цитадель
Шрифт:
– Да-да, - как болванчик соглашалась хозяйка и отступала, но по ее хитрющим серым глазам легко читалось, что в голове идет напряженный мыслительный процесс.
Однако, как только Тома затянула заунывную, жалостливую песню и покосилась на груду тряпья, необходимого перешить, сердце Гласы оттаяло:
– Хоть вы с Тамаа совершенно не похожи, разве что ростом, но видно, что росли вместе!
– И не говорите, мы были почти неразлучны! – поддакнула Тамара, радуясь, что дело сдвинулась с мертвой точки. Но дочь Гласы отнеслась к похорошевшей Томке с недоверием. По ее ошарашенному лицу Томка поняла, что неказистая Тамаа Калисе нравилась больше.
Так же Гласа наседала на Тамару, заставляя учить лиричные песни, баллады об одиноких моряках и путешественниках. Намекала, что обязательно следует выучить немного вольные песенки, но Томка отказалась наотрез.
Мятеж и бегство из Цитадели она затеяла, чтобы доказать Долону: красивая женщина может быть и верной, и надежной, а не чтобы скатиться до уровня пошлой певички.
– Пусть посетители сами горлопанят пошлые пьяные песенки, я не буду!
– Ой, поработаешь, еще и не такие петь начнешь, если захочешь заработать.
– Не буду!
– Посмотрим!
– Лучше научите веселым, а то одни тоска и печаль.
– Вот, дело говоришь! Когда соседка зайдет, у нее и спроси. Ох, много Саада песен знает. Считай, всю жизнь пела. Всем хороша, только стара, как высушенный плод...
Саадой оказалась полуслепая старуха с клюкой, говорившая дрожащим, срывающимся голосом, но память имела отличную и слабоумием точно не страдала. Прежде чем поделиться с Тамарой несколькими песнями, заставила спеть.
«Раздумывает, поделиться сокровищем или в могилу унести», - съязвила про себя Тома на старухину просьбу, но спела.
– Я никогда таких напевов не слышала! И языка тоже, - удивилась гостья.
– Хотя молодой много в каких краях довелось побывать.
– Это семейные напевы, - чуть схитрила Тома.
– А откуда семья?
– Не знаю. Мыс братом жили одни, а потом и он пропал. Так и не удалось узнать, - извернулась Тамара.
– И о чем песни?
– О том же, о чем поют другие народы: о несчастной любви, о женской хитрости, в мужском вероломстве и предательстве. Где бы ни жили люди, мы одинаковы, и тревожат и радуют нас те же вещи и события.
– Умеешь улавливать мотив?
– Да.
– А память хорошая?
– Не знаю. Но слова можно записать, потом выучить.
– А напев?
– И его тоже, если постараться.
– Это как же? – оживилась хозяйка, и Тамаре пришлось коротко рассказать о нотной грамоте.
– Такие тонкости знают только те, кто живет пением и музыкой, - заметила Саада. – Не неплохо поешь, но нужно больше опыта. Где училась?
– Брат научил, - соврала Тома.
– Что ж, давай попробуем, но я суровая наставница. Не жди от меня напрасной похвалы, - предупредила старуха и затянула веселую песню:
- Богатого купца мне гадалка нагадала,
Но сколько оборотов счастья ожидать,
так и не сказала…
Годы пролетели, жених еще в пути.
Эй, сосед, хоть ты на меня посмотри.
Одной ногой в могиле, но верю во встречу я,
Ведь гадалка обещала, ты найдешь меня… - когда закончила последний куплет, добавила.
- Раззадоренным вином путникам песня придутся по душе.
- Еще бы, как не позлорадствовать о несчастной судьбе спесивой красотки, что отвергла их ухаживания, - согласила Тамара и в ответ процитировала переделанный стишок.
– Ты
ушел, на прощание не глянув,Выбрав не меня,
И пусть тебя полюбит собака злая,
а не такая умница, как я…
И Гласа, и Саада долго хохотали.
– Думаю, Тхайя, толк из тебя выйдет, - заверила Саада и вновь запела.
Тома едва поспевала записывать слова. Дешевая, тонкая бумага липла к руке и замедляла скорость письма, но все равно писалось удобнее, чем на доске мелком, как у Та.
Через полчаса у Томки онемела рука, а Саада все продолжала петь, не повторяясь.
Так и провела прочти два семидневья: шила, запоминала слова, ходила с Гласой на рынок, училась обычной городской жизни. Между делами забирала в Цитадели оставшиеся вещи, навещала Саху и Тауша. Ее уход Сахатеса огорчил и теперь все свое время стал уделять Чиа, смотревшей на него доверчивым, немного робким взглядом.
Долона не видела, но была уверена, он где-то рядом.
Альгиза пока на глаза не попадался, чему очень радовалась, и надеялась, что он, наконец-то, отстал от нее. Как человек Альгиз был неплохим мужчиной, но любило-то Тома Ло.
Каждый раз Тома поднимаясь в крепость в тревоге и смятении. Тоска в знакомых коридорах накатывала сильнее. Он находился совсем рядом, за одной из дверей, но в то же время был недосягаем. Ее так и подначивало первой сделать шаг, придти и высказать Долону: "Глупый, разве не понимаешь, что никто кроме тебя мне не нужен?!"
«Ладно, если бы была виновата! – рассуждала она, - Но стоит раз повадить, так потом и буду извиняться, потому нужно ждать, вдруг сам решит явиться. Если нет, подожду еще, потом навещу Пену…»
Визит к Сестре Тамара откладывала, рассматривая как последнюю возможность, сохранив гордость, показаться Ло или услышать о нем новости. И если бы не отвлекающие хлопоты, она уже не раз побывала бы у Пены. Но неумолимо приближался день, когда предстояло предстать перед местной публикой. Это страшило. Ведь от того, понравится ли людям пение, зависели ее будущее, достаток и гордость. В случае неудачи придется искать другую работу, и еще неизвестно, на какую вынуждена будет согласиться в отчаянии. Оставался вариант с танцами, но Тома рассматривала его как самый крайний выход, потому что опасалась потерять Долона, однако и в прачки идти не хотела.
Чтобы переключиться и немного развеяться, начала помогать Калисе в «Погребке». Выполняя мелкие поручения, она не только быстрее освоилась, но и присмотрелась к посетителям, проникалась их настроениями и вкусами. С первого дня почувствовала, что вновь обаятельна и нравится людям. После обворожительной улыбки довольные посетители платили больше, чем с них просили, и, если бы Ло был рядом, Тамара была бы совершенно счастлива.
Небольшое полуподвальное помещение находилось на редкость в удачном месте - людном переулке. Без яркой вывески с миской горячей еды и чашей с напитком, незатейливое заведение можно было запросто миновать. Но трактир Калисы в народе назывался сытным местом, потому что стряпала она от души и не задирала цены, за что горожане подвальчик любили и с удовольствие захаживали. Тем не менее, предприимчивая хозяйка хотела повысить престижность «Погребка» и имела на Тхайю коварные планы. Хорошая певица стоила дорого, а на плохую ей было жалко тратить трудом и потом заработанные деньги. Изначально она настроилась на скромную Тамаа, но за неимением выбора, вынуждена была согласиться и на ее родственницу, хотя красивая девица не внушала доверия.