Цитадель
Шрифт:
Появлению помощницы женщина обрадовалась, но, все же, не спускала с красотки глаз. Отвлекаясь то на мужа, то на порхающую по залу Тхайю, Калиса несколько раз резала палец. Понятно, что любви от этого к вертихвостке не прибавилось, но, увидев, как некоторые клиенты, после ее появления, приходят четвертый день подряд, смирилась с ревностью, но мужу, то и дело, показывала натруженный красный кулак, намекая на быструю расправу.
Работа подавальщицей не была Томиной мечтой, но рассудив, что для начала это лучше, чем работать прачкой или служанкой, успокоилась и, наступив на гордость,
Но с первого дня находились наглецы, лапавшие или щипавшие за зад. В ответ Томина рука давала сдачи быстрее, чем соображала голова. После очередной звонкой пощечины, взирая на покрасневшее лицо здоровенного бугая и ощущая рвущуюся из мужчины злость, Томка сильно перепугалась и только и смогла промямлить в ответ:
– Не богохульствуй под стенами сердца Братской крепости, ибо воздастся тебе по заслугам!
Позже сама поразилась, откуда в голове всплыла пафосная глупость, но, как ни странно, на смутьяна завуалированная угроза подействовала отрезвляюще. И с того момента при любой попытке облапить ее округлости, Томе достаточной было многозначительно поднять указательный пальчик, ткнуть в сторону Цитадели, и на людей снисходило умиротворение.
Уроки Саады не проходили даром, но Тамара понимала, ее голос сильно отличается от тех, к которым привыкли местные жители. Здешние певицы и женщины облазали высокими, звонкими голосами, а у нее был низкий, с присущей чувственным землянкам хрипотцой. Поначалу Саада цокала языком и недовольно качала головой, но позже призналась, что в этой Томиной оригинальности есть что-то увлекательное. Дело оставалось за малым: убедить посетителей, что и ее голос тоже хорош. Раздумывая о выступлении, Тома нервничала, и когда Гласа и Саада заметили, что Тхайя опять сама не своя, предложили начать петь по утрам, пока посетители редки.
В ночь перед утренним выступлением Томка не могла заснуть да еще и от волнения совершенно позабыла слова. Потому достала из заначки кувшинчик с настойкой и села переписывать тексты песен, до рассвета так и не сомкнув глаз. Утром, оглядев в отражении уставшее лицо с покрасневшими глазами, даже не стала наряжаться.
«Да-да, к такому лицу вызывающий боевой раскрас и соблазнительное платье Ло. Как пить дать, дорогая шлюха. Не дождетесь!».
Потому просто умылась, причесала гладко волосы, как обычно, пощипала щеки и отправилась покорять сцену «Погребка».
К счастью в ранний час в таверне сидело всего два человека. Оба посетителя перед началом рабочего дня спешно уминали вчерашний ужин, но когда Тома прокашлялась, оторвались от тарелок и посмотрели на нее с любопытством.
– Петь будешь? – спросил один из них, зажиточный пожилой мужчина.
– Ага.
Услышав ответ, он отодвинул миску, вольготно облокотился на спинку скамейки и, сложив руки на столе, вперился в Томку восхищенным взглядом.
– Если при красоте такой ты и петь мастерица, женюсь! Клянусь!
– Да? А как же ваша жена - леса Нава, лес Пааль? – съехидничала Калиса, высунувшись в дверной проем из кухни.
– Ой, Калиса,
ты сама как Нава. Такая же занудная! Дай помечтать старику!Женщина язвительно хмыкнула, но с постоянным посетителем спорить не стала. Зато Томе достался от нее многозначительный взгляд, на который она ответила хозяйке высунутым языком и важно выпяченной грудью.
Ненос – беспутный шалопай, кормившийся чаще всего милостью Калисы и игравший вечерами на подобии маленькой арфы, не стал дожидаться ругани и провел рукой по струнам.
Возмущенная женщина поджала губы и посмотрела на невозмутимого музыканта, обещая тому припомнить заступничество за Тхайю. Само то, что любивший поспать лентяй, явился с раннего утра, чтобы подыграть вертихвостке, подвело ее к подозрениям, что он неровно дышит к подавальщице.
«После такого не получишь от меня даже сухой корки от позавчерашнего пирога!» - в сердцах пообещала она. Почуяв неладное, Ненос повернулся к ней и улыбнулся самой искренней улыбкой, какой мог.
Он сидел в темном углу, далеко от кухни, и потому Калиса только по губам догадалась, что сказал.
– Все для тебя, - прошептал несносный мальчишка, и ее сердце мгновенно растаяло. Она была верной женой, но внимание хорошенького юноши льстило и поднимало настроение.
Мужчины с интересом смотрели на Тамару, а она на них. Отступать ей было некуда.
Солнце поднималось по ясному небосклону, проникая в каждый закуток и заливая зал светом через окошки под потолком. Свежесть оставалась лишь в тени, где и прятались посетители, потому Томка и решила спеть о прохладе, о снеге, по которым скучала.
– С вершин, что спят за облаками, - пропела она, и Ненос подхватил.
– От ледников, по склонам гор, бежит река между камнями, стремится к морю на простор...
Два растерянных слушателя часто заморгали, удивленные ее низким, обволакивающим голосом. У Тамары сжалось сердце от страха, что разочарованные слушатели сейчас прервут ее и под осуждающий ропот велят не каркать грубым голосом.
– Коварен нрав у речки горной: в жару ручей журчит средь скал, потоком мощным, непокорным в сезон дождей бушует вал…
На душе стало тошно и одиноко, будто она сама была одинокой рекой, пробивавшейся сквозь тернии к свободе. Если бы не успокоительная чаша настойки, от переполнявших чувств Тамара прослезилась бы, а так, справившись с нахлынувшими эмоциями, попыталась вложить их в пение, передать колебания и сомнения, уверенность и силу.
«Пусть у меня не идеальный по вашим меркам голос, но я слышала много великих исполнителей, выражавших пением душевные терзания, радость, печаль и надежду», - убеждала она себя.
Изначально хотела спеть что-то легкое, веселое, но все решил случай или подсознание, выбравшее печальную поэзию.
«Видно, старость подкрадывается», - думала Тома, допевая последние строки. А когда закончила и не услышала никакой реакции, кроме тишины, превозмогая робость, улыбнулась и спросила:
– Ну, замолчать или еще потерзать ваши уши?
– Терзай! – махнул рукой лес Пааль, пытаясь украдкой почесать заслезившийся глаз, - только перед этим, подайка-ка, Калисала, настоечки. Так терзание пройдет лучше.