Цивилизация Древней Греции

Каждый праздник начинался с процессии, которая, возможно, имела искупительную силу и предлагала очевидцам великолепное и четко выстроенное зрелище. Будучи не просто пассивными зрителями шествия, ротозеи с истинно средиземноморским пылом, не стесняясь, комментировали подробности, обмениваясь шутками с членами кортежа. В некоторых случаях шутки были обязательным элементом, как, например, в элевсинской процессии, когда зрители, собравшись вокруг моста, осыпали паломников традиционными ругательствами, так называемыми гефиризмами, то есть «насмешками на мосту». «Шутки с телегами», которые отпускались с повозок по случаю анфестерий или леней, праздников Диониса, сыграли важную роль в рождении комедии. Под руководством распорядителей — официальных лиц, запечатленных на фризе Парфенона, — эти процессии двигались от рынка по улицам и площадям и завершались в храме, на площадке вокруг алтаря. Благодаря таланту Фидия, вдохновившего целую группу скульпторов, была передана оживленность этого шествия, организованного по случаю аттического праздника Великих Панафиней. Люди и животные, всадники и колесницы, юные девы и носители даров — ничего не было упущено на этом длинном фризе с 360 персонажами, мелькающими вдоль стен и портиков Парфенона: несомненно, религиозное чувство, которое афиняне горячо питали в жизни и которым пронизано это произведение, было настолько живым и искренним, что совсем не удивительно видеть над входом в храм богов, собравшихся в ожидании процессии людей.

После процессии наступал черед жертвоприношения, которое происходило у алтаря. Алтарь был предназначен для разжигания огня, который поглощал жертву или ее часть. Это могло быть просто свободное пространство, оставленное для этой цели, или яма, вырытая в земле, или насыпанная в виде кургана земля. Как правило, его называли тем же словом, что и очаг, — эшара: это традиционная форма алтаря для хтонических божеств, героев и умерших. Однако и в других культах можно обнаружить подобные примитивные формы алтарей: так, в Олимпии, большой алтарь Зевса, не оставивший никаких следов на земле, представлял собой холмик, собранный исключительно из пепла жертвенных животных. Павсаний подробно описал его как усеченный конус с окружностью 37 м в основании и 9,5 м на вершине. Его высота составляла 6,5 м. Наверх можно было подняться по сооруженной рядом лестнице, позволявшей доставлять туда горючее и тела жертвенных животных, которые там и сжигались. В этом панэллинском святилище, бывшем в то же время национальным святилищем элейцев, происходили ежедневные жертвоприношения, за исключением периода панегириев. Прорицатели (при алтаре находился оракул) один раз в году, в определенный день, добавляли к алтарю пепел, собранный в течение года, предварительно смешав его с водой из Алфея — реки в Олимпии. Таким образом, холм постепенно вырастал благодаря набожности верующих. У Аполлона в святилище в Дидимах, близ Милета, также был алтарь из праха, создание которого приписывается Гераклу. Алтарь Аполлона в Делосе был еще более странным: его называли алтарем из рогов, Кератоном, поскольку он был полностью сложен из козьих рогов. Легенда, которую Каллимах излагает в своем «Гимне Аполлону», утверждает, что бог соорудил его сам из рогов диких коз, которых его сестра Артемида сразила своими стрелами, охотясь на острове.

Однако большинство алтарей были каменными — монолитными или кирпичными. По форме они напоминали стол, цилиндрический или прямоугольный, на верхней поверхности которого разжигался священный огонь. Кроме скромных алтарей, представлявших собой простой каменный куб, на боковой грани которого иногда высекалось имя божества, в крупных святилищах имелись монументальные алтари. Это были очень высокие конструкции, состоявшие из продолговатого прямоугольного массива, служившего столом, зачастую возвышавшимся на постаменте, куда вели многочисленные ступени. Боковые края стола могли быть снабжены высокими сплошными заграждениями для защиты от ветра и от падения жертвенных животных с алтаря. Иногда это сооружение украшала мраморная, лепная или барельефная облицовка. Знаменитый трон Людовизи, гордость Музея Терм в Риме, несомненно, являлся украшением боковой стороны алтаря, сделанным ионийским мастером во второй четверти V века до н. э. Размеры этих монументальных алтарей могли быть значительными. Начиная с архаической эпохи их поверхность увеличивается с 20 до 30 м в длину и с 6 до 13 м в ширину: это касается «базилики» (храм Геры) в Посейдонии/Пестуме, алтарей храма D в Селинунте, храма Аполлона в Кирене, храма Афайи в Эгине. В классический период подобные размеры встречаются в храме Геры в Агригенте, в храме Афины Аллеи в Тегее. В Олимпийоне Агригента колоссальный, как и сам храм, алтарь имел размеры 56 х 12 м. В эпоху эллинизма размеры увеличиваются еще больше — так, царь Сиракуз Гиерон II в середине III века воздвиг в своей столице алтарь длиной в олимпийский стадион, то есть 192 м! Но даже не рассматривать такие гигантские сооружения, то алтарь, возведенный городом Хиосом перед храмом Аполлона в Дельфах в первой четверти V века (8,5 х 2,2 м), уже представляется значительным памятником. Он был частично реконструирован со своей основной частью из темного известняка, основанием и столом из белого мрамора. Возвышаясь над последним поворотом Священного Пути, он помогает современным посетителям представить себе древние церемонии.

Как уже было отмечено, алтарь обычно находился под открытым небом. Для этого были две причины: во-первых, дым в закрытом помещении очень скоро оставил бы людей без воздуха, во-вторых, вокруг алтаря должно было быть место для массы участников церемонии. Внутренние алтари (за исключением маленьких домашних жертвенников) были редки и соответствовали особым формам культа. Зато между алтарем и храмом не существовало никакой строгой связи: вопреки распространенному мнению, этот последний не имел преимущественного значения. Храм был немыслим без алтаря. Однако греки знали святилища без храмов, где просто совершались жертвоприношения на алтаре под открытым небом. Именно таким образом на протяжении всей архаической эпохи почитался Зевс в Олимпии, пока элейский архитектор Либон во второй четверти V века не соорудил храм. В Додоне была похожая ситуация. Как правило, алтарь располагался перед храмом, если таковой существовал. Но это диктовалось не строгим правилом, а лишь удобством с архитектурной точки зрения: в Афинском акрополе алтарь Афины располагался не перед Парфеноном, не перед восточной целлой Эрехтейона, а на месте архаического храма Афины. И до конца греко-римской эпохи здесь совершались жертвоприношения.

Вокруг алтаря оставляли свободной площадку, на которой могли уместиться участники и зрители, наблюдавшие за жертвоприношением. Перед столом алтаря к земле или к самой плите (называемую профисис), где стоял жрец, приносящий жертву, припечатывалось железное кольцо, к которому привязывали жертвенных животных, чтобы удержать их во время смертельного удара. Иногда археологи обнаруживают такие кольца — скромные детали, которые с особой силой возбуждают воображение. Они позволяют представить стоящих вокруг алтаря, на котором пылал священный огонь, жертвенных животных, группу жрецов, магистратов и слуг, а чуть поодаль — толпу горожан, стоящих кругом. Живописное зрелище — одновременно торжественное и оживленное: пламя и дым вздымаются к ясному небу, и аромат фимиама смешивается с запахом сжигаемой плоти; церемонию сопровождают звуки флейты и гимны хора. Иногда толпа замолкает, и воцарившуюся тишину нарушает лишь мычание жертвы. Иногда все участники действа в один голос повторяют ритуальные возгласы. Фасад храма с разноцветными фронтонами, колоннады портика, приношения и бронзовые статуи, сверкающие в лучах солнца; листва священного дерева, склоны ближайшей горы или широкий морской горизонт были декорациями этих праздников под открытым небом, в которых вера народа в своих богов и предвкушение последующего пира создавали атмосферу радости.

Соблюдение традиционных предписаний зачастую придавало некоторым эпизодам церемонии характер священной игры, участники которой повторяли сценарий, восходящий к древним, забытым поверьям. Такими были, например, афинские диполи — праздник в честь Зевса Полиея, «покровителя полиса», культ которого отправлялся в акрополе на огражденном участке под открытым небом, где не было никаких храмов. Аристофан в «Облаках» в 423 году называет этот праздник типично архаическим (стихи 984–985). Он проводился в середине месяца скирофориона (соответствующего маю-июню) и требовал жертвоприношения, называемого буфониями, или «убиением быков». Вот как Павсаний его описывает: «Что касается Зевса Полиея, я расскажу, по какому обычаю совершается ему жертвоприношение, не объясняя его смысла. На алтарь возлагаются зерна ячменя, смешанные с зернами пшеницы, и оставляются без охраны. Бык, подготовленный для жертвоприношения, подходит к алтарю и добирается до зерна. Тогда один из жрецов, называемый убийцей быков, поражает его ударом топора, и тут же, бросив топор на месте (согласно ритуальному предписанию), убегает. Другие же, словно не зная того, кто убил быка, предают топор суду перед трибуналом». Очень жаль, что и на этот раз добросовестный Павсаний сохранил завесу тайны над секретным толкованием этого особого обряда: современные ученые долгое время размышляли над смыслом этого священного действа. Как правило, они усматривали здесь пережиток старинного крестьянского поверья, согласно которому убиение рабочего быка, помощника в сельском хозяйстве, даже в религиозных целях было возмутительным поступком, настоящим преступлением, которое влекло за собой возмездие посредством правосудия. Каким бы ни было истинное значение, на этом примере мы видим, что культовые церемонии легко принимали простейшие театрализованные формы. В более развитой форме это представлено в церемонии в Дельфах, где каждые восемь лет на середине Священного пути под открытым небом разворачивалась настоящая мистерия, называемая стептериями, которая воскрешала в памяти древнюю дельфийскую легенду о том, как Аполлон убил змея Пифона. Действо, заключавшееся в сожжении специально построенного «жилища Пифона», сопровождалось звуками флейты, которая, по словам Плутарха, подражала шипению змеи. В Спарте во время празднования карней, разыгрывалось нечто вроде драмы на военную тематику, что было вполне в духе этого полиса воинов: строились девять бараков, подобных постройкам в лагере, в каждом их которых оставалось девять человек под руководством командира, в подробностях объяснявшего им их роли. Атеней, компилятор III века н. э. считал этот эпизод празднования карней «изображением военного похода». В других случаях жертвоприношение сопровождали танцы, имевшие более или менее символическое значение.

Но ни один культ не придавал такого огромного значения ритуальным представлениям, как культ Дионисия. Этот бог растительности, а особенно винограда и вина, долгое время считался чужеземным богом, пришедшим в Грецию через Фракию или с востока. Огромное изумление вызвало его имя, обнаруженное в микенских источниках. С тех пор его признали одним из древних богов греческого пантеона. В любом случае, настоящие драматические представления в его культе появились лишь в самом конце архаической эпохи. Дионисийский культ, как и прочие, включал в себя поющие и танцующие хоры, а также процессии. Хоры исполняли в честь бога гимн в особой форме, называемой дифирамбом. Веселые и шумные процессии несли образ мужского начала — фаллос, символ плодородия и всеобщего возрождения. Дионис гораздо сильнее других богов побуждал верующих к мистическому экстазу с неистовыми кривляньями и безудержной экспрессией: этому способствовало вино, а также сельская традиция, уместная в аграрном культе, — традиция веселых празднеств после тяжких летних и осенних работ. Члены дионисийской процессии, фиаса, охотно уподоблялись спутникам бога, козлоногим сатирам, надевая соответствующие костюмы, бородатые и курносые маски, козлиную шкуру, а также хвост и искусственный фаллос. Согласно Аристотелю («Поэтика» IV, 1449а), именно из дифирамба появилась трагедия, в названии которой (дословно «песня козлов») упоминается козел, трагос, — животное, посвященное Дионису. Считается, что аттический поэт Феспий родом из городка на острове Икария первым у подножия горы Пентелика организовал диалог между актером, хором и его руководителем, введя, таким образом, в лирический дифирамб драматический элемент, который быстро получил развитие. «Паросский мрамор», представленный в 534 году, стал первым драматическим зрелищем в Афинах: и не последняя заслуга в этом принадлежит правительству Писистрата. Театр, каким мы его знаем в качестве литературного жанра, родился именно в этот момент.

Отныне основные дионисийские праздники в Афинах — Великие, или городские, дионисии в конце марта и леней в конце декабря, как и сельские дионисии в конце ноября в деревнях Аттики, — включали в себя театральные представления, организованные магистратами, ответственными за празднества, во время которых проходили состязания. Религиозная природа этих церемоний четко прослеживается вплоть до конца эллинистической эпохи: сооружения, предназначенные для представления, сначала деревянные, позже более прочные, всегда устанавливаемые в святилище Диониса, кольцевая площадка, предназначенная для движения хора вокруг алтаря, расположение жреца Диониса на специально отведенном, привилегированном месте. Представления проводились лишь по случаю религиозных праздников и предшествовали ритуалам, процессиям, жертвоприношениям, очищениям. Когда Демосфен в своей речи против своего врага Мидия, берет на себя функции хорега, мы видим, что в середине IV века драматические состязания оставались в глазах народа священными.

Что же касается аттической комедии, появившейся чуть позже, чем трагедия или античный дифирамб, она берет свое начало, по словам Аристотеля, в фаллических процессиях и в песнях и шутках, которые ее сопровождали. Хоры сатиров, которые с начала VI века изображаются на аттических вазах как часть дионисийской процессии, не меньше способствовали рождению комедии, которая соответствовала их наглому и похотливому характеру. Если верить свидетельствам «Свиды», первое комическое состязание на Великих дионисиях произошло между двумя греко-персидскими войнами, вероятно в 486 году, примерно через полвека после первого состязания трагических поэтов. Как и трагедия, комедия становится важной частью дионисийских праздников в Аттике. С легкостью пользуясь разрешением, данным традицией, рассмешить любыми способами, даже самыми дерзкими, поэты не отказывались от язвительных шуток в адрес божества, которое было их покровителем. Аристофан в своем произведении «Лягушки» (405) сделал из Диониса комического персонажа: переодетый в Геракла, бог собрался спуститься в преисподнюю, но, в отличие от героя, у которого он позаимствовал свой смешной наряд, он ведет себя как трус, попадая из-за этого в комичные злоключения и даже получая удары палкой! Сам Геракл, считавшийся сыном Зевса, зачастую изображался пьяницей и обжорой: именно в таком свете он предстал в «Алкестиде» Еврипида — произведении, которое нельзя назвать собственно трагедией, а скорее, сатирической драмой или пьесой с сатирическими элементами.

Нам трудно представить, как такая манера изображения богов могла сочетаться с набожностью и благочестием, но, тем не менее, это так. В этом заключалось своеобразное народное общение с антропоморфным божеством, которое вовсе не удивляло античных авторов, за исключением особенно щекотливых или деликатных случаев. Для народного сознания было естественно, что божественная природа, оказавшись в человеческом обличье, заимствовала некоторые человеческие слабости. И благоговение перед грозной божественной мощью Бессмертных от этого ничуть не уменьшалось: поэтому над ними охотно и уверенно шутили на праздниках, им же и посвященных, если традиция это позволяла. Зато, если представлялся случай, комический поэт с особым пафосом обращался к богам полиса: «Хозяйка нашего города, о Паллада, о защитница этой святой страны, одержавшей верх над остальными своими войсками, своими поэтами и своей мощью, приди к нам и возьми с собой ту, что сопутствовала нам в военных походах и сражениях, — Победу!» Это цитата из «Всадников» Аристофана (стихи 581–589). В другом произведении того же поэта изображается честный крестьянин Дикеополис, празднующий сельские дионисии («Ахарняне» стихи 241–279): эта сцена представляет огромный интерес, поскольку позволяет увидеть, как выражалось народное почтение в этих деревенских ритуалах, из которых родилась аттическая комедия. Глава семьи, Дикеополис руководит церемонией, в которой участвуют все домочадцы: он возглавляет малую процессию, следуя за своей дочерью, несущей корзину с приношениями и исполняющей роль канефоры, и за двумя своими рабами, несущими над головой огромный фаллос, дионисийский символ. Он предлагает богу скромное некровавое жертвоприношение — лепешку с овощами. Затем он произносит молитву: «Повелитель Дионис, прими эту процессию, ведомую мной и эту жертву, которую я приношу тебе вместе со своей семьей! Позволь мне счастливо отпраздновать сельские дионисии!» И процессия отправляется в путь, между тем как Дикеополис поет фаллический гимн, а его жена наблюдает за ним с террасы их дома.

*

Драматические состязания, имевшие огромное значение для развития европейской литературы, являлись лишь особым видом соревнований, которые были распространенным явлением на религиозных греческих праздниках и играли существенную роль в общественной и моральной жизни эллинов. Эти состязания поначалу носили атлетический характер: музыкальные испытания, например, появляются позже. Первыми известными нам играми были те, что организовал Ахиллес в XXIII песни «Илиады» по случаю похорон Патрокла. В эпических легендах встречаются и другие похоронные игры: например, состязания в честь Пелия, царя Иолка, которые проводились в Фессалии и в которых участвовали многие известные герои, были изображены на знаменитой шкатулке Кипсела, которую тиран Коринфа посвятил Олимпии во второй половине VII века. Поэтому многие современные специалисты считают, что атлетические соревнования в Греции изначально были похоронным обычаем. Однако следует отметить, что в VII песни «Одиссеи» царь феаков Алкиной, пытаясь развлечь своего гостя Одиссея, предлагает ему спортивные состязания: в данном случае они не являются по своему характеру ни погребальными, ни даже религиозными. Однако бесспорно, что, как правило, греческие состязания организовывались в рамках священных церемоний. Игры были приурочены к самым разнообразным культам в греческом мире. Так, Пиндар, расхваливая достижения бегуна из Кирены в девятой «Пифийской оде», упоминает в числе знаменитых киренских игр состязания в честь Афины, в честь Зевса Олимпийского, в честь «глубокогрудой Земли», и это еще неполный список. Эти локальные игры позволяли молодым людям сойтись в разнообразных испытаниях, индивидуальных или командных. Иногда испытание имело характер чисто религиозного обряда: например, бег с факелом (или лампадедромии), известные в Афинах эстафеты с гроздью винограда (или стафилодромии), которые были частью карней в Спарте — праздника в честь Аполлона Карнея, бога земледелия. Но чаще всего речь идет о простых атлетических соревнованиях, во время которых молодежь оказывала почтение божеству своей силой и ловкостью. Уже у Гомера видно, что для греков победа в играх, как и на войне, зависела исключительно от божественного расположения. Человек мог делать все, от него зависящее, но решение было за судьбой и волей богов. В Олимпии, сообщает нам Павсаний, вблизи линии старта колесничных гонок устанавливались многочисленные алтари разным богам, в особенности мойрам, богиням судьбы, и мойрагету. «Совершенно очевидно, что это один из эпитетов Зевса, который ведал судьбами людей и знал, что им уготовано мойрами, а в чем им отказано» («Описание Эллады» V, 15,5). Этот факт — свидетельство общей для греческого менталитета черты: человек осознавал свои собственные достоинства, но он знал, что в любом предприятии есть доля случайности, которая может стать решающей. Этот элемент усмирял его гордыню и обнаруживал вмешательство сверхъестественной силы в людские дела. В атлетическом соревновании, по крайней мере в раннюю эпоху, до того как в нем стали участвовать профессиональные атлеты, просматривалось божественное вмешательство, придававшее ему благородство и величие: именно отсюда поэзия Пиндара черпает вдохновение.