Цивилизация. Новая история Западного мира

Помимо непосредственно военного финансирования, стимулами подъема стали и другие меры, в том числе принятие в 1944 году «солдатского билля о правах», который выделял 13 миллиардов долларов демобилизующимся военнослужащим на оплату учебы в колледже, участие в программах профессиональной подготовки или открытие собственного дела. Вдобавок правительство пошло на ослабление налогового бремени, а граждане отправились обналичивать облигации военного займа. Внезапно повсюду появилось невообразимое количество денег, и Америка, чей промышленный сектор спешно находил применение огромному нереализованному потенциалу, очутилась на гребне волны экономического бума. 1950-е годы обернулись частичным повторением 1920-х. Законодательство урезало права рабочих, возрождавшаяся идеология консьюмеризма превращала граждан в политических консерваторов. Выигравший в 1952 году президентские выборы Эйзенхауэр первыми шагами на посту дал сигнал о возвращении в политику большого бизнеса: его госсекретарь Джон Фостер Даллес был юристом на службе корпораций, заместитель госсекретаря — экс-руководителем пищевой компании «Куэйкер оутс», министр обороны Чарлз Уилсон когда-то возглавлял «Дженерал моторс»: в довершение всего в качестве правительственного консультанта был вновь привлечен Эдвард Бернейс.

Открытия и изобретения 1920-х и 1930-х годов и времен войны в послевоенные десятилетия начали обретать форму практических инноваций, которым было суждено изменить жизнь обитателей Запада и не только Запада. Антибиотики, телевидение, реактивные двигатели, ракетная техника, вычислительные машины, квантовая механика, управляемый ядерный распад, ДНК, электроника, синтетические металлы и пластики — все это в краткосрочной или среднесрочной перспективе стало топливом для западной технологической революции. Массовое производство автомобилей началось в Америке еще в 1920-х годах, однако достигнутые в результате индустриальной эскалации военных лети положительных эффектов масштаба организационная эффективность и совершенствование торгово-распределительных сетей в союзе с прогрессом технологий сделали американскую промышленность и американские корпорации настоящим энергетическим аккумулятором мирового хозяйства.

Вновь вышли на первый план рекламные приемы, впервые испробованные в 1920-х годах и предлагавшие потребителям не товары, а счастье. Бурно растущая экономика вселяла в людей ощущение, что, удовлетворяя личные желания, они тем самым способствуют процветанию нации. Урок американского преуспеяния был усвоен и другими странами, прежде всего — поверженными во Второй мировой Германией и Японией. Столкнувшись с насущной необходимостью начать с чистого листа, они сумели особым образом выстроить национальное хозяйство, в котором стратегическим приоритетом правительства (в отличие от США) являлось стимулирование капиталовложений в производительный сектор.

Война дала индустриальной Америке шанс создать инфраструктуру континентального масштаба, поставившую США вне досягаемости для Европы, чья континентальная инфраструктура лежала в руинах. Как в первой половине 1940-х годов правительственные военные заказы вдохнули новую жизнь в американскую промышленность, в 1950-е и 1960-е годы централизованное финансирование дорожного строительства придало мощный импульс автомобильной, строительной и инженерной отраслям. В 1950 году на США приходилось 39 процентов мирового ВВП и 80 процентов мирового выпуска автомобилей, и по закону о междуштатных автострадах, принятому в 1956 году, федеральное правительство обязывалось в течении 14 лет выделить 35 миллиардов долларов на строительство национальной сети дорог. Скоростные автострады положили конец рельсовой гегемонии — после 1950-х годов товары путешествовали с места на место в автофургонах, люди — в автобусах и легковых машинах. Колоссальный рост численности автомобилей делал их дешевле, а изобилие бензина позволяло новоявленным автовладельцам фактически не задумываться о расходах. Увеличение благосостояния подразумевало увеличение количества новых домов, однако теперь, когда у каждого (кроме бедных) была машина, исчезала необходимость размещать жилища вблизи заводов, контор, школ или магазинов. Жилая застройка и услуги начали расползаться вдоль сети трасс. В конце концов Америка была просторной страной, имевшей достаточно незанятого места для любого, желающего обзавестись достойного размера участком. Поскольку отпала необходимость и в том, чтобы сосредотачивать в одном месте магазины и конторы, последние начали покидать деловые центры и обустраиваться по сторонам автострад, в легкой досягаемости для курсирующих из дома на работу и обратно. Географический охват города теперь ограничивался только расстоянием, которое был готов проделать водитель. Расширявшиеся агломерации, такие как Лос-Анджелес, Даллас — Форт-Уэрт и Хьюстон, с их гигантской шоссейной сетью, связывающей нескончаемые островки пригородов, протяженностью превосходили любое поселение, когда-либо существовавшее на Земле. Американская культура перестала быть сосредоточенной на жизни оседлого горожанина, обратившись к машинам, грузовикам, автострадам и вечному движению.

Развитие моторизованной техники произвело глубокий переворот, который, будучи едва заметным поначалу, за послевоенный период изъял из жизни западных народов ее центральный элемент на протяжении 5 тысяч лет. К 1920-м и 1930-м годам тракторы, уборочные и другие машины на двигателе внутреннего сгорания сделали мелкие семейные хозяйства США помехой роста производительности. После 1945 года вместе с увеличением размеров и мощности техники стали увеличиваться размеры полей и земельных владений. К 1950-м годам крупные машины оккупировали сельскохозяйственные ландшафты Западной Европы, которые человек начал возделывать еще в эпоху неолита. Древние полевые системы и другие элементы этих ландшафтов без сожаления разрушались заодно с традиционными отношениями, связывавшими человека с землей, которым не было места в новой системе интенсивного земледелия.

Одновременно распадались и аграрные сообщества — наследники и хранители уклада, воспитывавшего привычку к совместному труду и общежитию. Если до начала механизации, как показал в своих обстоятельных исследованиях Джордж Эванс, на заготовку сена, сбор урожая или расчистку поля от камней, как правило, выходила вся деревня, то после единственный трактор выполнял работу 50 человек. Фермерство превратилось в занятие одиночек, и прежний смысл деревенской жизни навсегда ушел в прошлое.

Страны Западной Европы по-разному отреагировали на победу 1945 года, на задачу восстановления из руин и на угрозу коммунизма. При этом в каждой утвердился демократический строй, а уцелевшие монархии окончательно приобрели номинальный характер. (Лишь Испания с Португалией, обе не принимавшие участия в войне, сохранили статус полуфашистских, недемократических государств.) Сформировался политический консенсус, в рамках которого национальные правительства брали на себя более серьезную роль в обеспечении благосостояния населения, а также основные функции координации и регулирования промышленной экономики, подразумевавшие общественную собственность на жизненно важные отрасли и коммунальные услуги. Европейское государство также расширило сферу своих обязанностей, добавив к обороне и регламентации экономики заботу об уровне жизни граждан. Большей частью бессистемное довоенное социальное обеспечение было формализовано в структуре «государства всеобщего благосостояния». Неуклонный экономический рост не мог не вызывать энтузиазм поколения, видевшего лишь депрессию и войну, и после короткого заигрывания с радикальной политикой Западная Европа, подобно США, вступила в период политического, социального и культурного конформизма. Покончив с главной угрозой для западного мира и его ценностей, большинство успокаивало себя мыслью, что цивилизация будет заключаться в постепенном возврате к старым добрым порядкам.

Принципиальным разрывом с прошлым стал отказ от разнузданного национализма, который обошелся Европейскому континенту тотальной катастрофой. Французские и немецкие политики, признав гибельность реваншизма, так долго отравлявшего отношения их стран, приступили к активному строительству сотрудничества. В апреле 1951 года было основано Европейское объединение угля и стали, в состав которого вошли Франция, Италия, Западная Германия, Нидерланды, Бельгия и Люксембург. Превратившееся благодаря усилиям французских политиков Робера Шумана и Жана Монне в сообщество, распространившее свою деятельность на все отрасли экономики, в 1957 году оно было формально закреплено в таком качестве Римским договором. В отсутствие самоустранившейся Великобритании Франция и Германия образовали прочное партнерство с целью европейской интеграции.

Сознательному отказу от национализма служило и формирование других международных органов, в том числе Организации Объединенных Наций в 1948 году и Североатлантического союза в 1949-м. Еще до окончания войны, в 1944 году, западные страны под эгидой США связали свою экономическую судьбу Бреттон-Вудскими соглашениями. Базовым элементом учреждавшейся международной финансовой системы, которую разработали Гарри Декстер-Уайт и Джон Мейнард Кейнс, становилось закрепление курса доллара относительно золота и всех основных валют. Авторы соглашения, оговаривавшего также учреждение Международного валютного фонда, Всемирного банка и Всемирной торговой организации, ставили целью обеспечить экономическую стабильность и рост, а также максимально открыть мир для торговли. На деле они открыли мир для американского капитализма.

Кроме многостороннего экономического и военного сотрудничества еще одной международной тенденцией первых послевоенных лет стала сдача позиций империями. Любые возможные выгоды империализма перевешивались непозволительно великими издержками, связанными с необходимостью держать под контролем все более непокорное местное население, в том числе тех, кто сражался на стороне своих хозяев в минувшей войне. В 1947 году независимость от метрополии получила Британская Индия, причем входившие в нее территории Пакистана и Цейлона наделялись статусом самостоятельных государств. Избежавшая участия в последовавшей вспышке межрелигиозного насилия, Британия, с одной стороны, втянулась в колониальные войны в Малайе, на Кипре, в Кении и Египте, но, с другой, сохранила мир в большинстве остальных колоний в Африке и Вест-Индии. Оглядываясь назад, можно сказать, что крупнейшим провалом ее колониальной политики стал Ближний Восток, где неразрешимое противоречие между желанием европейских евреев обрести новую родину и отстаиванием своих прав коренным арабским населением заставило Великобританию в 1948 году передать палестинский мандат ООН.

Уже в 1946 году войска недавно освобожденной Франции были брошены на подавление восстаний в Алжире, Сирии, на Мадагаскаре и в Индокитае. Когда в 1954, на девятый год партизанской войны, французская ударная группировка попала в ловушку в Дьен Бьен Фу, Франции пришлось сложить оружие перед Северным Вьетнамом и его народом. Восьмилетняя война за независимость Алжира, которая едва не стоила французским властям внутреннего переворота, в 1962 году также увенчалась успехом восставших.

Мир мог надеяться, что после нацистских лагерей смерти европейцы удержатся от использования насилия в политических целях, однако пытки и расправы стали обычным орудием британской армии в борьбе с движением мау-мау в Кении (на территории которой были также организованы лагеря для интернированных) и французской армии в борьбе с алжирским Фронтом национального освобождения. Как бы то ни было, к 1970-м годам остатки французских, голландских, бельгийских и чуть позже португальских владений получили свободу. От нескольких империй, еще 40 лет назад занимавших большую часть планеты, сохранились лишь жалкие крохи.

Несмотря на то, что западные державы расставались с прямым политическим контролем над остальным миром, их наследие и продолжающееся влияние давали о себе знать повсюду. Поскольку современные европейцы не имели другого представления о власти кроме централизованного национального государства, уходя из колоний, они оставляли после себя множество новых образований, воспроизводивших черты их политического устройства. Некоторые базировались на однородности этнического или религиозного состава (Индия и Пакистан; Ирландия); другие, напротив, объединяли несколько этнических или религиозных групп (хауса, ибо и йоруба в Нигерии; курды, мусульмане-сунниты и мусульмане-шииты в Ираке); во многих местах границы рассекали единые народности (курды в Иране, Ираке и Турции), в некоторых других зависели от бывшего размежевания территорий между метрополиями (Западная Африка) или от умелого маневрирования местных вождей (отделение Кувейта от Ирака). Так или иначе во всех случаях политическое устройство этих образований опиралось на недавнее по историческим меркам европейское изобретение — национальное государство. Оно не оставляло следа от сложных традиционных способов делегирования и ограничения власти и на их месте учреждало систему, которая позволяла завладеть огромными полномочиями всякому человеку или группе, оказавшимися в ее центре.