Coi Bono? Повесть о трагедии Гуш Катиф
Шрифт:
– Кто это? – насторожился Виктор.
– Герой моей будущей повести.
Лицо Виктора изобразило горячий интерес.
– И чем же Ури Кольман займётся в повести?
– Будет пить. Ходить по барам и пить. Целыми сутками пить.
– Страшно деятельный человек Ури Кольман! – отозвался Виктор.
– Писатель вытянул вперёд подбородок; из его глаза брызнул поток света, заряженный значительной дозой энергии.
– Вы тоже страшно деятельный, – сказал Виктор. – И жизнь ваша, словно…
Писатель кивнул головой и напомнил Шекспира: «Жизнь – это театр!»
– Отлично сказано! – одобрил Виктор. –
В задумчивых глазах писателя выступила слезинка.
– «Житейские драмы проходят без репетиций», – произнёс он и, стыдливо смахнув слезинку дрожащим мизинцем, взялся за ручку двери.
«Житейские драмы проходят без репетиций» – Виктор пытался вспомнить, где он эту фразу уже слышал. Не вспомнил. Стал думать о жизни, о Шекспире, о повести, в которой главный герой, алкаш Ури Кольман, а потом вдруг на память пришли горькие слова Оскар Уайльда: «В старые времена книги писали только писатели, а читали все; теперь же книги пишут все, но не читает никто».
Виктор попросил ещё кружку пива.
«Только лгали тогда точно так же, как лгут теперь», – подумал он.
Пиво освежало.
Потом он поднялся, чтобы расплатиться.
«Всё отлично и просто замечательно», – прошептал Виктор, заглянув в большое зеркало на стене.
«Приходите ещё! – сказала хозяйка. – Будем рады вас видеть!» Теперь хозяйка казалась очень милой обезьянкой, и Виктор отозвался: «Как же, как же, непременно!»
Возле дома, в котором разместилась прачечная, стоял человек и внимательно разглядывал приклеенный на стену большой лист бумаги. Виктор подошёл поближе, заглянул в лист. Написанный от руки призыв начинался словами: «Защитим поселенцев Гуш-Катифа!»
– Видали? – заговорил Виктор.
– Ну? – ответил человек. – И что?
– Полстраны окрасилось в оранжевой… – сказал Виктор.
– Слава Богу!.. – у человека были сверлящие глаза.
– Отчего бы это?
– От загара! – сказал человек. – Что тут не понятного?
– Говорят, что такие, вроде меня с вами – психи…
– Ну, да, говорят…
– А вы как считаете?
Человек молчаливым, оценивающим взглядом оглядел прохожих.
– Вы как считаете? – повторил Виктор.
Человек казался усталым и сильно озабоченным, и Виктор мысленно решил, что лагерь оранжевых забирает у своих приверженцев слишком много сил.
– Половина из нас – котята, – громко сопя и глотая слюну, сказал человек. – Слепые котята, которые беспомощно тычутся туда-сюда, а пристают всего лишь к тому, что на самом деле оказывается жалкой иллюзией или миражом…В конце концов, каждому своё…Разве не безумно устроен мир, где люди уничтожают друг друга за ложку нефти или за несколько граммов наркотиков, в то время как несчастный муравей мечтает лишь об одном-единственном – попытаться затащить к себе в жилище попавшуюся ему в пути соломинку; или, например, совсем крохотное вещество – бактерия, которая изо всех сил норовит пропитать себя за счёт окружающих её клеток?..
– Безумный мир… – согласился Виктор.
Человек поморщился. В уголках его губ показались тонкие ниточки морщин.
– Каждому своё… – повторил он.
– А завтра… – спросил Виктор. – Завтра вы будете там?
– Там? Завтра там будут те, кто больны…
– Больны?
– Несомненно!
Виктор
опустил голову.– Чем больны? – осторожно спросил он.
– Доверием, молодой человек…Жестокая она болезнь – доверие… – человек отступил в толпу прохожих.
Внимание Виктора привлекла к себе тоскливая мелодия, которая доносилась со стороны скудно освещённого здания, и он пошёл на звуки.
Девочка стояла под аркой ворот и играла на флейте, а перед ней, на трёх аккуратно сложенных кирпичиках лежала развёрнутая косынка. Картонный плакат разъяснял: «Пожалуйста, помогите собрать денег на билет подружке из Казани!»
Виктор остановился, послушал, как девочка играет. На Виктора она ни разу не взглянула.
«Спасибо!» – громко сказал Виктор.
Девочка подняла головку. Светлые-светлые глазки.
Виктор опустил на косынку пять шекелей и вдруг вспомнил, что обещал позвонить дяде в Кфар-Даром.
Кфар-Даром,16-ое августа, 22.15
– Просят тебя! – повторила Офира.
Звонил племянник.
– Ты как? – спросил Виктор.
– Старьё! – ответил полковник. – Старые кости, старые раны, вместо выражения лица, судорожная маска…
– Понял! – отозвались в трубке.
Взглядом, полным сомнения, полковник взглянул на трубку.
– Что ты понял? – настороженно спросил он.
Виктор объяснил:
– Выражение лица отражает состояние нутра…
Полковник поджал губы, посмотрел по сторонам.
– А ты как? – спросил он.
– Решил подарить тебе Ричарда Бротигана. Утром, когда будем у вас, занесу.
– Будете?
– Будем!
– Будешь не один?
– С плакатом: «Еврей еврея не прогоняет!»
– Виктор, прошу тебя…
– Что, дядя?
– Попытайся вести себя разумно… Ты вмешиваться не обязан…
– А кто обязан?
– Ты не обязан! – повторил полковник. – Когда тебя арестовали, я молился, просил за тебя у Него… Как видишь, молился не зря…
– Разве безбожники молятся?
– Не всякий атеист – безбожник. Как бы там ни было, Он меня услышал…
– И услышал, и поступил по-божески… – вяло отозвался Виктор.
Полковник подышал в трубку.
– Твоё дело закрыли?
– Закрыли… Закупорили… Осчастливили… В своё время царь Давид в псалмах сказал: «Счастлив тот, чьё преступление прощено, чей грех закрыт!»
– Ну, вот… – тихо вздохнул полковник.
– Вот-вот… Ты не можешь себе представить, насколько я счастлив! Особенно, будучи уверенным, что преступления не совершал, а потому и греха в себе не ощущаю…Господи, какое это неизъяснимо сладкое счастье, когда тебя прощают ни за что! Правда, при этом у меня украли две недели… Они лишили меня двух недель жизни… Only… Только и всего…
Полковник фыркнул.
– Дядя, ты фыркнул? – изумился Виктор.
– Завтра, возможно, меня лишат гораздо большего… – пожаловался полковник.
– Дядя, не стони, будь мужчиной! – попросил Виктор. – Допустим, что Гуш-Катиф кому-то, куда-то и зачем-то понадобилось спихнуть, но где это сказано, чтобы мужчина отдавал то, что ему дорого и принадлежит ему?
Полковник помолчал. Потом сказал:
– Мужчина – это ещё и тот, кто не торопиться с недоверчивостью…
– Бедный Йорик!