Coi Bono? Повесть о трагедии Гуш Катиф
Шрифт:
– Что?
– Я сказал, что смешивать доверие с доверчивостью, всё равно, что путать отрезание с обрезанием… Ха-ха – доверчивость… Если мои нос, глаза и уши чуют, что меня принимают за лоха, а некий козёл норовит меня, будто зазевавшуюся дичь, к тому же ещё и вые…, то я не… К чертям!.. Ума не приложу, зачем я об этом говорю тебе?
– Ничего, говори!
– Я не хотел говорить об этом.
– Ничего, говори!
– Такого закона нет, чтобы людей десятилетиями водили за нос…
– Людей водят за нос не десятилетиями, а веками…
– Тебя это
– Не думай про это.
– А про что думать?
– Про что-нибудь другое…
– Про что-нибудь другое сегодня не думается…
– В твои годы я умел быть счастливым…
– Счастье…Старик Хемингуэй признавался, что всегда ощущал себя счастливым, пока не думал о других людях…
– М-м-да… – сказал полковник.
– Что – м-м-да?
– Я вот думаю: «Что это с нами случилось?» Ну-ка, философ, ты можешь объяснить, что с нами случилось?
Виктор объяснил:
– «Порвалась дней связующая нить».
– Что ты сказал?
– Это не я сказал, Гамлет…
– М-м-да, – снова повторил полковник. – Видимо, так НАДО!..
– Продолжаешь прятаться?..
– Что?
– Прячешься за свои бесконечные «НАДО…ОЧЕНЬ НАДО…»?
– Можешь посоветовать что-нибудь другое?
– Конечно! Перестань обманывать себя…
– Обманывать?
– Тебя скрутил хронический комплекс иллюзий! Разве не ясно, что Это, которое ты все годы принимал как НУЖНОЕ, ОЧЕНЬ НУЖНОЕ – обернулось всего-навсего грубой, бесчестной и безжалостной авантюрой? Неужели даже в эти дни в твоей голове ничто другое не шевелится?
– Шевелится, – сказал полковник, – но чаще толкается. Толчок за толчком…
– Ты уверен, что это одни лишь толчки?
– Что же ещё, если не они?
– Надеюсь, что, кроме толчков, в твоей голове шевелятся ещё и несколько молекул возмущения…
Полковник рассмеялся.
– Я рассмешил тебя? – спросил Виктор.
– В какой-то мере… – горестно проговорил полковник. – Старый я, чтобы возмущаться… Когда иссякают силы, человеку ничего иного не остаётся, как только лишь обманываться…Так уж, видимо, НУЖНО, ОЧЕНЬ НУЖНО… Не осуждай меня, старика…
– Я не старость твою осуждаю, а голову, которая так смиренно, податливо и молчаливо принимает то, что принимать нельзя…
– Разве судьбе не безразлично, как её принимают – молча или с воплями?
– Я не про судьбу, а про несправедливость… А ты, полковник, не заметил, что неумолимо слепнешь и глохнешь? Ты разучился доверять себе, принимать решения за себя и своих людей; вместо этого, незаметно, с необъяснимой лёгкостью ты доверился политикам – этим слепцам, указывающим дорогу незрячим!.. И вот… Один обман ведёт к обманам повторным…Завтра… За ним настанет ещё и следующее завтра, и ещё, и ещё… Тебя обманут снова… И придётся ответить…
– А кто? – спросил полковник. – Судить будет кто?
– И я, и полстраны и наше с тобой будущее…
– А если так НАДО? Что, если сегодня оставить Гуш-Катиф НАДО?
– ДЕЛО НЕ В ЭТОМ!
– Ты считаешь, что…
– ДЕЛО НЕ В ЭТОМ!
– Тогда, может…
– ДЕЛО НЕ В ЭТОМ!
– Тогда
в чём?– ДЕЛО В ТОМ, ЗА КОГО НАС ИМЕЮТ, и ещё в том, CUI BONO? Дело даже не столько в клочке земли, на котором стоит твой дом, сколько в гораздо более существенном и страшном – в потере САМОУВАЖЕНИЯ… Меня, вопреки моему желанию, пытаются лишить моей ВЕРЫ… Cui bono?
Полковник ощутил щемящее чувство горечи; ему вдруг показалось, что никогда прежде такой гнетущей тоски и усталости он не испытывал. Он поспешил сменить тему разговора.
– Как протекало следствие? – спросил он.
– Приятно! – сказал Виктор.
– Что?
– Приятно вспомнить…Следователь оказался человеком трогательно-ласковым; он то и дело называл меня то сладеньким, то родненьким, то как-то ещё в этом роде и, кроме того, он страстно интересовался моим мнением по самому широкому спектру вопросов.
– А суд? Как прошёл суд?
– О, суд!.. Это было великолепное зрелище с удивительно забавными участниками. Особенно удачно потешил всех своей заключительной речью господин судья, который выразил своё глубокое сожаление, заметив, что предварительное следствие и суд потратили на меня слишком много времени, а в конце он пришёл к выводу, что меня следует гнать из зала суда в шею и немедленно. Я же, выслушав оскорбительный по своей форме вердикт, не стал выражать какого-либо неудовольствия, а, наоборот, принял его вполне мужественно.
– Выходит, ты теперь у Анны?
– Мы расстались. То есть, я понял, что к ней у меня чувств больше не осталось. Кроме жалости…
– Разве жалость не чувство?
– Разумеется, чувство, но только если оно касается Отечества…
Полковник помолчал. Потом спросил:
– Пребываешь в одиночестве?
Виктор возразил:
– Никак нет, полковник! У меня есть и ты, и твой колхоз!.. К тому же мы с тобой завтра увидимся…
– Не приезжай…
– Не хочешь меня видеть?
– Не говори глупостей! Просто, я думаю, что всё Это – временно, что Это какое-то недоразумение и бессмыслица…
– Недоразумение?
– И бессмыслица!
– Выходит, ты не веришь в решение правительства лишить вас сути жизни?
– Это недоразумение… И потом, что значит «суть жизни»? Кто мне скажет, в чём она?
– Я!
– Ну, да, кто же ещё, если не ты?..
– А ведь так просто, – заметил Виктор. – Суть жизни в том, что делаем мы, и в том, что делают с нами…
– Вот как?
– Только так!
– Что же собираешься делать ты?
– Я буду не один… Полстраны…
– Полстраны?
– Возможно, что и две трети…
Полковник немного помолчал.
– Конечно: безумие заразительно… – сказал он.
– Ты считаешь, что попытки людей сопротивляться тому, что их, словно баранов, собираются перегонять с одного пастбища на другое – это безумие? «Так, возможно, НАДО…», – ответишь ты. Что ж, допустим, что сегодня Это действительно так надо…Допустим…Только признайся, что ты ощущаешь необходимость спросить у себя: «Кому Это надо? Зачем Это надо? Cui bono?»