Цусима — знамение конца русской истории. Скрываемые причины общеизвестных событий. Военно-историческое расследование. Том I
Шрифт:
Следуя за адмиралом, повернули к Артуру и начали уходить. Японцы за нами. Видимо, нагоняют. “Новик” и миноносцы, пользуясь своим ходом, вышли несколько вперед и влево.
“Диана” осталась концевым кораблем строя. Признаюсь откровенно — положение было довольно жуткое. Идем полным ходом, а дистанция все уменьшается… В 9 часов утра расстояние до головного японца (кажется, “Микаса”) всего 38 кабельтовов. Наши кормовые шестидюймовки были наведены… Ждали с “Петропавловска” приказания: “открыть огонь…”. Но сигнала не было. Японцы тоже, словно по уговору, не стреляли…
В 9 часов 15 минут вошли в район действия крепостных орудий (6-7 миль), а в 9 часов 20 минут неприятель, так
— Почему они не стреляли! — недоумевали у нас. — “Диана”, “Аскольд” — концевые — на 38 кабельтовов, прямо соблазн швырнуть несколько “чемоданов”».
В самом деле, почему не стреляли японские броненосцы по отставшим русским крейсерам с очень выгодной дистанции? Обратите внимание на этот факт и запомните его.
«Около 9 часов 30 минут мы присоединились к нашей эскадре, вышедшей тем временем из гавани в полном составе (конечно, кроме поврежденных кораблей)».
Видимо, предполагал обычное крейсерство
«Японцы медленно скрывались за горой Ляо-ти-шана, как будто намериваясь начать из-за него обычную бомбардировку. Адмирал Макаров со своей стороны, видимо, предполагал предпринять обычное крейсерство по дуге от Белого Волка к Крестовой горе и обратно.
Гибель “Страшного”, вызванный ею спешный выход отдельных судов, появление главных сил неприятеля, сбор эскадры — все это как-то заслонило события минувшей ночи, казавшиеся такими мелкими. Ни сам адмирал, ни кто-либо из окружающих его не вспомнили о подозрительных силуэтах, смутно виденных сквозь сетку дождя, озаренную лучами прожекторов…
А ведь эти силуэты появились именно в вершинах восьмерки, которую мы описывали при нашем крейсерстве — восточнее Крестовой горы и южнее горы Белого Волка… Потралить, поискать “не набросали ли какой дряни”, — об этом словно забыли…
— Комендорам остаться при орудиях! Остальным — вольно! Из своих плутонгов не уходить! — скомандовал я [271] .
— Пошла старая история! Сейчас начнут “бросать издалека тяжелые предметы”… Пойти покурить? — полувопросительно промолвил старший артиллерист, обращаясь ко мне.
— Конечно! — ответил я. — Ясно, что ничего путного не выйдет. На сегодня — инцидент исчерпан. Пора приниматься за утреннюю приборку. С этим авралом и палубы еще не скатили…»
Море выбрасывало пламя
271
Во флоте «командует» старший офицер, получая на то приказание командира. Командир же поставлен всем укладом службы так, что ему подобает распоряжаться лично только в самых критических случаях. — Прим. Влад. Семенова.
«Мы оба спустились с верхнего мостика. Артиллерист — на полубак, к фитилю, где разрешается курить, а я — на палубу.
Здесь, стоя у правой шестидюймовки носового плутонга, я отдавал обычные распоряжения старшему боцману, когда глухой, раскатистый удар заставил вздрогнуть не только меня, но и весь крейсер. Словно где-то близко хватили из двенадцати дюймовки. Я с недоумением оглянулся… Удар повторился еще грознее… что такое?…
— “Петропавловск”! “Петропавловск”!.. — как-то жалобно и беспомощно раздались кругом разрозненные, испуганные восклицания, заставившие меня сразу броситься к
борту в предчувствии чего-то ужасного…Я увидел гигантское облако бурого дыма (пироксилин, минный погреб — мелькнуло в мозгу) и в нем как-то нелепо, наклонно, повисшую в воздухе, не то летящую, не то падающую фок-мачту… Влево от этого облака видна была задняя часть броненосца, совсем такая же, как и всегда, словно там, на носу, ничего не случилось… Третий удар… Клубы белого пара, заслонившие бурый дым… Котлы!..
Корма броненосца вдруг стала подниматься так резко и круто, точно он тонул не носом, а переломившись посредине… На мгновение в воздухе мелькнули еще работавшие винты…
Были ли новые взрывы? Не знаю… но мне казалось, что эта, единственно видимая за тучей дыма и пара, кормовая часть “Петропавловска” вдруг словно раскрылась, и какой-то ураган пламени хлынул из нее, как из кратера вулкана… Мне казалось, что даже несколько мгновений спустя после того, как скрылись под водой остатки броненосца, море еще выбрасывало это пламя…»
Le roi est mort, vive le roi!
«Никогда после сигнала “Слушайте все!” не наступало на крейсере такого глубокого безмолвия, как перед этим зрелищем…
Однако привычка — вторая натура. Как старый штурман, привыкший точно записывать моменты, я, только что увидев взрыв, совершенно машинально вынул часы и и отметил в книжке: “9 часов 43 минуты взрыв «Петропавловска»” — а затем — “9 часов 441/2 минуты — все кончено”… [272]
Не является ли такого рода, почти бессознательная, деятельность спасением для наших нервов, для нашего рассудка в момент жестоких ударов, жестоких потрясений?..
272
Время взрыва 9 часов 43 минуты указано у Семенова. Во всех других источниках указывается 9 часов 39 минут.
В данную минуту, набрасывая эти строки, вновь переживая все пережитое, я думаю, что, “записав” часы и минуты катастрофы, я как бы подвел их под общий уровень событий войны, отмеченных в той же книжке, и, работая карандашом, успел освоиться с самим фактом, воспринять его… Не будь этого, как бы я к нему отнесся?..
Я говорю, конечно, о скрытых душевных движениях… Наружно как я, так и все прочие офицеры “Дианы” сохраняли полное спокойствие… Мне кажется, судя по той выдержке, которая была проявлена, каждый инстинктивно чувствовал, что одно неосторожное слово, один неверный жест — могли вызвать панику… Это был один из тех критических моментов, когда от ничтожного внешнего толчка команда может быть с одинаковой вероятностью и охвачена жаждой подвига, и предаться позорной трусости…
По-видимому, младший флагман контр-адмирал князь Ухтомский верно оценил положение. В то время как миноносцы и минные крейсера бросились к месту гибели “Петропавловска” в надежде спасти кого можно, он, словно ничего особенного не случилось, сделал сигнал:
— Быть в строе кильватера. Следовать за мной! — и, выйдя головным на своем “Пересвете”, повел эскадру так же, как, бывало, ее водил Макаров [273] .
Командующий флотом погиб, в командование вступил следующий по старшинству!
273
То есть продолжал описывает все ту же восьмерку.