Цветик-2 . Обычные судьбы

Сашина зарплата оставляла желать лучшего, он рвался уволиться, но Алька с дедом стояли насмерть, -Уволишься как и положено, не бедствуем, а тебе надо уйти на пенсию когда полагается.

Авер стал более замкнутым, в армию идти не хотели многие, несколько раз к нему подкатывали с заманчивыми предложениями, он отвечал одинаково:

– Город маленький, все друг друга знают, всё как на ладони... Здесь растут мои дети, зачем им краснеть за отца? Была бы Москва, может я бы и подумал, а так - нет.

– Подсолнушек, как вовремя мы сыночка родили, нахлебаешься по ноздри общения, тошнит иной раз, а дома агукает такой светлый человечек и понимаешь, что вот ради таких агуканий все сможешь пережить!

Саша, как говорила тёща, заматерел, теперь уже не худой, а весь такой сбитый, крепкий мужчина, притягивал женские взгляды. Алька, замечая их, напрягалась, но он по-прежнему видел только своего подсолнушка.

– Ты меня тогда ещё приворожила, отворожить точно не получится. Да и старый я стал, и ленивый, как вон кот наш, все что мне нужно у меня имеется. Надо быть совсем отморозком, чтобы это все потерять или поменять. Нет, милая, мы звезд с неба не хватаем, фабрички и заводы - оно конечно хорошо, но вы мне все богатства давно затмили, я богатый вами.

Детки Чертовы после первого класса дружно выревели поездку на все лето к дедушке и бабушке Плешковым в Медведку. Вот где они отрывались, особенно, когда приехала Настя Аверов - это трио постоянно что-то придумывало, куда-то залазило, все трое ходили с зелеными коленками и локтями. Баба Варя махнула рукой на их постоянно драные штаны и шорты - зашивать было бесполезно. Чертовы частенько зависали на заборах, лазили как обезьянки, на черемуху, дружно давали отпор местным ребятам, были три хулиганистых пацана, что порой пытались их задеть. Одно спасение было от их шкод, когда дед Коля забирал всех на рыбалку.

– Наташ, ты была оторва, но эти двое, ужас, понимают только когда ремень в руки беру или грожу, что папе Ване пойду звонить. Это у вас с Ванькой термоядерные детки растут!
– жаловалась бабуля Натахе.

Но и дед и бабка истово любили своих хулиганистых внуков, те тоже обожали их, тем более здесь им была воля - лес, речка, карьеры, баня и местные друзья.

Настюшка с рождением братика стала посерьезнее, подолгу гуляла с ним, шустро пеленала, теперь уже сестричка пела песни укачивая малышка. У Алюни резко пропало молоко, и Филюшик рос на смесях и кашках, малышок был похож на Серегу один в один, и баба Рита, частенько путаясь, называла его Сережкой.

В августе Ванька позвонил Аверу с печальной вестью:

В Гаграх, год назад погиб их большой друг Георгий Адлейбо. Пока один сосед умудрился вывести от озверевших вояк собачьим лазом Манану, другой сосед помогал взламывать дверь дома. Георгий до последнего защищал свое жилище от мародеров... Почерневший от горя Зураб мотался по Краснодарскому краю, ища следы матери - безрезультатно. И только спустя год, Манана вот неделю назад объявилась у Чертовых. Жизнерадостная, шустрая, неунывающая женщина превратилась в старуху с потухшим взглядом. Её вместе с другими женщинами и детьми успели вывезти в Россию, где она тяжело заболела, добрая кубанская семья приютила её в станице. Она с трудом выкарабкалась и решила податься в Москву, надеясь, что может там хоть что-то известно о её муже и сыне. И наверное, Господь сжалился над ней - Зураб день назад как приехал к Чертовым.

Ванька, рассказывая все это Аверу, матерился:

– Я, толстокожий и бесчувственный, я, Саш, прослезился... она как слепая ощупывала его, ничего не говоря. А сынок, как маленький, плакал и стоял перед ней на коленях. Пока поживет у нас, а там, может, немного успокоится всё в Гаграх, поедет домой. Зураб сказал, что дом порушен и разграблен, но Манана твердо сказала, будет рядом с мужем.

К зиме Манана немного отошла, её постоянно тормошили Дашка и Димка, переиначив имя на "бабу Маню", она говорила Ольге Евсеевне, что "они ей тэпэр дваюрадные внуки'. Ругалась на Зураба, заставляя его 'бистрее жиниться, пака я живая'. Сейчас ей было все равно, на ком он женится, до этого была твердая установка - жениться только на своей, абхазке.

И Зураб удивил: в один из декабрьских дней он приехал с невысокой светленькой голубоглазой девушкой и годовалым сыном:

– Прасила, вот тебе внук, Гиоргий, как дед, нимного ни пахож, но тэпэр прадалжател рода Адлейбо. Я все равно би с ней и жил, даже бэз росписи, они моя семмя.

Зураб хорошо говорил по-русски, но сейчас, заметно волнуясь, начал говорить с акцентом. И впервые с тех страшных дней его потухшая мамка заплакала и долго-долго обнимала сноху Леночку, а маленького, похожего на сына, только голубоглазого внука не спускала с рук.

А декабрь принес ещё и войну в Чечне. Эх, Россия, будет ли когда-нибудь жизнь твоя мирной? Только нет ответа на этот вопрос и поныне, как говорится: "То избы горят, то кони скачут..."

Серега умудрился купить в Москве однокомнатную квартиру, мамка с дедом взгрустнули:

– Теперь точно не приедет назад жить, кто ж из Москвы к нам в захолустье надумает? А и жениться бы пора, тридцать уже стукнуло.-

Натаха Чертова закончила вечерний экономический факультет института, и тепрь все трое работали вместе.

Саша же незаметно для себя тоже оказался втянут в кооперативное движение. Все началось с ремонта соседских машин. Отремонтировал по вечерам парочку, и потянулись к нему люди с просьбой о ремонте, так вот незаметно и началось. Помогал Мишук, хорошо разбиравшийся в моторах, затем присоединился Васька, Саша занимался по вечерам ремонтом, а днем на хозяйстве были Васька с дедом. Мужики за ремонт брали по-Божески, и как-то незаметно дело пошло. И Авер, и Васька очень радовались, что у них появился стабильный приработок. А первые деньги за ремонт стал брать с хозяев машин, как ни странно, дед. Теперь же, надев на кончик носа очки, он важно восседал у входа и зорко 'слядил за усем'. Саша и Алька радовались, что их уже такой старенький дед ещё бодрится, и не препятствовали его увлечению.

Рэкетиры у них в городе как-то не прижились, очень хорошо следили за порядком афганцы, к ним прибивались ребята уже отслужившие в армии, и криминала было немного, "больше бытовухи, чем крутых разборок", - говорил бывший участковый, теперь начальник райотдела, дважды тезка Авера - Адамович.

Алька очень дергалась и переживала за Валюху, в Югославии, теперь тоже развалившейся, обстановка была напряженная, письма туда и оттуда шли подолгу, были эти годы, прозванные впоследствии 'лихие девяностые', ох какими непростыми.

Девяносто восьмой для Аверов случился горестным, умер их самый лучший на свете дед Панас, не доживший до ста лет три года. Аверы все, несмотря на то что у деда были весьма преклонные года и последний год он плоховато ходил, очень тяжело переживали такую потерю.

– Дед, дед, ты нас всех собрал за поминальным столом, и как сейчас не хватает твоего любопытного 'Чаго? Каго?
– горевала Алька.

Мишук, всегда выдержанный и спокойный, плакал навзрыд, уткнувшись в батино плечо, Серега обнимал зареванную Настюшку... Ванька, Витек, Алькины одноклашки, горожане, пол-Медведки - все провожали деда, и только Хвилипп не понимал, что деда нет, постоянно спрашивая всех: