Цветные туманы

– Как-нибудь, под настроение, я расскажу тебе кое-что интересное из своей жизни. Возможно, наберётся на целую главу. А, может, потянет на целый роман, – откликнулась Полина, открывая калитку.

– С удовольствием послушаю! Ну и как мне не писать романы, скажи? Разве я ищу сюжеты? Нет! Сюжеты идут ко мне, сами по себе! Я уже не говорю о собственной жизни, способной удивить отдельных читателей! – пошутила Эльвира, задвинув ногой под лавочку жестяную банку с окурками.

Глава 3

– Люська! Зараза! Ты когда перестанешь мотать нервы Николаю? Вот возьму и пришибу тебя этой сковородкой! – кричала из кухни обозленная мать своей дочке.

Люся, крупная, рано созревшая девочка четырнадцати лет громко шмыгала носом от обиды. Пьяный сожитель матери, третий по счёту дядя Коля, снова ущипнул ее за набухшую грудь и пытался задрать юбку. А когда она пожаловалась матери, та её же отругала.

– На, вот добавь в водку своему отчиму! У матери утащила! Она эти таблетки у знакомой медсестры берёт! Батя спит, как младенец. Тихо, тихо! – худая длинная Клава Андреева, одноклассница Люды, быстро сунула в кармашек школьного портфеля шелестящую конвалюту с таблетками. С тех пор отчим не тревожил Людмилу.

– Какой-то ты стал сонливый Коленька! Разленился совсем! – приговаривала Елизавета Степановна, горестно качая головой. Её активный темпераментный сожитель, похоже, потерял к ней интерес. Но Николай только сонно таращил глаза и снова утыкался в старую измятую диванную подушку.

– Пошёл вон! Зачем ты мне нужен, старая развалина? Чтобы смотреть, как ты дрыхнешь? – не выдержала однажды Елизавета Степановна и выставила сожителя с вещами за порог.

Люся, низко опустившая голову над книгой её любимой Агаты Кристи, едва заметно улыбнулась.

Оставшаяся без мужской плоти мать становилась агрессивной.

Она подрабатывала санитаркой в госпитале, недалеко от дома. Приходила с работы и начинала придираться к дочери.

– Скоро совсем ноги откажут! Сяду на одну пенсию! Куда бы тебя пристроить? У всех дети, как дети! Ну, за что мне такое наказанье? Возьми хоть эту директорскую дочку! Как её зовут? Эльвира? Надо же, имя какое дали красивое! Летит легким пёрышком по воздуху! Вся в беленьком, чистенькая, стройненькая! А ты! Ходишь, переваливаешься с ноги на ногу! Медведица хромая, а не девка! Кто на тебя позарится, скажи? – кричала мать, сидя у окна и наблюдая за всеми, кто входил или выходил из подъезда. Это теперь стало любимым развлечением Елизаветы Степановны.

– А ведь её мать Лилька соблазнила нашего старого главного врача, покойного Алексея Владимировича. Разбила его семью, повешалась на шею уважаемому человеку. Может, не она, так он бы ещё пожил на этом свете. Это она свела его в могилу, вертихвостка! Мне в госпитале всё про неё рассказали. Ни стыда, ни совести! И смотри, ходит, как ни в чём ни бывало! Тьфу! – в полголоса бормотала Елизавета Степановна, теребя грязную оконную штору в морщинистых руках.

Люся столько раз в день слышала про «директорских детей», что внутри её начинала расти неприязнь к ним. И, хотя она понимала, что сама Эля Вяцкая тут не причём, она стала испытывать острую ненависть по отношению к этой красивой, улыбчивой, всегда радостной девочке.

Чтобы скорее уехать из дома, Люся поступила в Иркутское медицинское училище сразу после окончания восьмого класса.

Никакого призвания к медицине она в себе не находила, но была одна причина, по которой она выбрала такую специальность. Главный врач госпиталя помог матери с направлением дочери на учёбу. Людмиле не пришлось даже сдавать экзамены. Её зачислили, как целевого студента по специальной государственной квоте. Госпиталь остро нуждался в среднем медицинском персонале.

Люся надеялась, что выйдет замуж и уедет куда-нибудь подальше от Январска. Тогда ей никогда не придётся жить в этой грязной материнской квартире с разбитыми дверями, пыльными затёртыми коврами и скандальной матерью, которая пристрастилась к спиртному, как только вышла на пенсию.

Но через четыре года Людмила вернулась в Январск. Желающих взять её в жены не нашлось. Поступила работать в тот же военный госпиталь, где трудилась её мать. Её тяготила работа в стационарном отделении, но платили в госпитале больше, чем в поликлинике.

Однажды, во время ночного дежурства Люся случайно перепутала флаконы с инъекционными растворами. Вместо хлористого натрия ввела внутривенно хлористый кальций. Это чуть не стоило жизни пациенту. Главный врач отчаянно боролся за репутацию госпиталя и уговорил родственников пострадавшего больного не писать заявление в прокуратуру. Но Люсю безоговорочно уволили с работы в тот же день.

Взяв трудовую книжку, Люся поплелась устраиваться в поликлинику.

В коридоре она встретила Эльвиру Вяцкую. В белоснежном накрахмаленном халатике, облегающем ее тоненькую фигурку, с неизменной улыбкой на лице.

– Здравствуй, Люся! Ты к нам на работу? Отлично! Как раз моя медсестра в декрет собирается. Может, вместе будем работать? – сказала Эльвира и поспешила дальше.

От злости у Люси начался нервный тик. Что? Она будет бегать на посылках у этой выдерги, ненавистной директорской доченьки? Ну, нет, никогда! Люся развернулась и вышла из поликлиники.

С горя она чуть не стала пить вместе с матерью.

– Долго ты еще будешь висеть на моей шее? Пойди, покланяйся в ножки Эльвире Алексеевне! Может, возьмет тебя в домработницы? – язвительно повторяла мать, надсмехаясь над Люсей, у которой одно упоминание об Эльвире вызывало тошноту.

Выручила снова бывшая одноклассница Клава Андреева, теперь уже Зябунова. Клавдия к тому времени закончила химический факультет университета, вышла замуж за однокурсника и возглавила техническую лабораторию целлюлозного комбината. Подруга вняла жалостливым просьбам Люси. Устроила её лаборантом.

Утром довольная Люся вошла в здание лаборатории и приветствовала подругу: Клава! Доброе утро!

– Никакой фамильярности! На работе я для тебя – Клавдия Ивановна! Поняла? – в первый же день оборвала Люсю бывшая подруга.

Снова нанесён удар по болезненному самолюбию Люси. Она стиснула зубы и покорно кивнула: Простите, Клавдия Ивановна!

* * *

В один из вечеров Люся сидела у окна на месте своей матери. Елизавета Степановна слегла с приступом артрита. Люся открыла окно и вдыхала аромат расцветшей черёмухи, растущей прямо под окном первого этажа. Кусты так разрослись, что входящему в подъезд окно первого этажа не было видно. Зато из окна среди кустов хорошо была видна скамейка у подъезда.

Из входных дверей вышла оживленная пара. Альберт Вяцкий, брат Эльвиры за руку с молодой светловолосой девушкой. Изящной, тоненькой, с открытым симпатичным личиком. Альберт притянул девушку к себе и поцеловал. Они засмеялись, прижались друг к другу и сели на скамейку. Какое-то время они сидели в полном молчании, потом снова раздался смех девушки, переливчатый, словно колокольчик. Она встала со скамейки и направилась к остановке. Альберт последовал за ней. Догнал её, крепко обнял. Обнявшись, они вместе побежали к остановке.