Цветочек. История о заигравшемся лицедее. Том 1

— Нет.

Ссадаши ещё несколько секунд смотрел в тёмные глаза, пытаясь поймать там искорки лжи, но синяя гладь была спокойна.

Проклятые Короны были творением обезумевшей от страха потери матери. Потеряв старшего, родного сына, она всеми силами пыталась сохранить приёмного и оградить его от бед.

Проклятые Короны — творение жестокое. Достаточно порезать палец того, кто носит одну из Корон, и на теле обидчика появится куда более глубокая рана. Если обидчиков двое, значит, кара настигнет обоих. Неважно, кто наносил удар. Если один лишь отдал распоряжение, а второй взял нож в руки — Корона отомстит всем причастным. Если сломал руку, Корона переломает две руки. Если убил, Корона убьёт в ответ, но способом страшным и мучительным.

Император Реанг не мог снять свою Корону до самой смерти. Как-то семилетний сын случайно уронил на его ногу тяжеленное пресс-папье. Через несколько минут мальчик упал с лестницы и сломал ногу. Корона не различает вред случайный и нанесённый с умыслом. Именно поэтому император Реанг отказался завещать артефакт детям.

Дейна кашлянула, затем потёрла шею и глубоко вздохнула. День разгорался, и в комнате становилось душно.

— Что такое? — Ссадаши подозрительно прищурился.

— В горле першит, — Дейна опять кашлянула и постучала по груди, словно пытаясь выбить застрявший воздух.

— В подземелье какой-то гадости нахваталась, — ворчливо протянул наагалей и хотел добавить ещё кое-что более язвительное, но Дейна вдруг страшно захрипела, выпучила глаза и бухнулась на колени.

Горло словно обруч сдавил, женщина не могла ни вдохнуть, ни выдохнуть. Она боролась изо всех сил, пытаясь протолкнуть через сжавшуюся глотку воздух, стучала себя по груди и ногтями сдирала с шеи невидимую удавку. В глазах стремительно потемнело.

Ссадаши оказался рядом сразу же, как она упала, и рявкнул:

— Мага! Живо!!!

Шширар только заглянул в комнату и тут же вымелся прочь.

Ссадаши прижал женщину, дёргающуюся в бесплодных попытках вздохнуть, к груди и начал торопливо перебирать амулеты на своей груди. Агатовый кругляшок, поднесённый к лицу Дейны, вспыхнул и осыпался пеплом.

— Проклятье, — выдохнул наагалей отнюдь не ругательство.

Богатый жизненный опыт с первого взгляд помог ему понять, что Дейне нужен именно маг, а не лекарь.

Молоденький, но решительный наг с тёмно-синим хвостом едва не выбил двери в покои и тут же бросился на пол рядом с Дейной и принялся торопливо ощупывать её рёбра, проминать живот чуть ли не под диафрагму, а затем сжал пальцы на её шее.

— Травите её! — велел он наагалею.

— Что?! — разъярённо зашипел тот.

— Травите! — с не меньшей яростью заклокотал маг. — Времени нет! Это убивающее проклятье, оно отступит, если она на самом деле шагнёт за порог смерти. Шширар, противоядие от господина, живо!

Ссадаши сплюнул короткое ругательство, языком надавил на железу на нёбе и размашисто лизнул шею Дейны, прямо по бьющейся жилке.

Яд у него был зверский. Быстрый, смертельный даже в малых дозах. Ссадаши судорожно прижал к себе Дейну, старательно задавливая паническую мысль, что он только что отравил женщину.

— Горло отпустило! — всё ещё держащий Дейну за шею маг радостно посмотрел на Шширара. — Открываем рот и вливаем противоядие.

Ссадаши сам впился пальцами в лицо хранительницы, заставляя её разжать зубы и закинуть голову ему на плечо. Шширар торопливо влил в распахнутый рот зелье, нисколько не заботясь, что Дейна может захлебнуться. И она захлебнулась. Почувствовав, что удавка на шее спала, хранительница жадно вдохнула воздух и зелье и закашляла.

— Не сплёвывай! — яростно зашипел ей на ухо наагалей. — Шширар, вторую порцию.

Должно было хватить и одной, но Шширар спорить не стал и влил в раскрытый рот ещё одну порцию.

Дейна опять закашлялась, но задышала глубоко и часто. Лицо её побелело, губы малость поблекли, но сосредоточенно ощупывающий её Ссадаши с облегчением убедился, что яд не успел сковать её тело параличом. Руки и ноги пусть и не очень охотно, но гнулись, женщина даже пыталась сопротивляться. Кожа не холодела, сердце стучало часто-часто, но не натужно. Голова женщины лежала на его плече, и тёмно-синие глаза стеклянно смотрели в потолок. Так и хотелось их прикрыть, чтобы не пугали своей мертвенной неподвижностью.

— Что это было?! — Ссадаши разъярённо уставился на мага.

Но Ссамис ни на йоту не испугался.

— Это я у вас спрашивать должен! — наехал он на наагалея. — Её прокляли. Причём проклинал лекарел, это не магия. Проклинал на смерть.

— Дейна, милая моя, — Ссадаши с ласковой, немного пугающей улыбкой склонился к запрокинутому лицу хранительницы и вкрадчиво спросил, — кто посмел тебя обидеть? Скажи своему господину.

— Она сейчас ничего не скажет, — Ссамис повернулся к Шширару. — За лекарем послали?

— Да.

Ссадаши понимал, что Дейна не может с ним говорить, но не мог перестать спрашивать. Руки дрожали от ярости, бешенство клокотало внутри, рот заполнился кисловатым привкусом яда.

— Тварь… — с леденящей душу жутью протянул наагалей, когда увидел начавшие проступать на шее женщины отпечатки — следы чьих-то тонких и длинных пальцев.

Фиолетовый хвост с неторопливый неотвратимостью начал оборачиваться вокруг хранительницы, выстраиваясь вокруг её тела бастионом.

У него опять едва не отняли женщину.

Заметив черноту на лбу хранительницы, Ссадаши решительно загрёб мокрые кудри наверх и уставился на чёрные клинья, проступившие на коже.

Будто корона, надетая зубьями вниз.

Душу наполнило мстительное ликование, и Ссадаши чмокнул Дейну в висок.

— Вот врушка. Меня теперь накажу за отравление или всё же пройду спасителем, а, милая?

Тело старухи-лекарелки последний раз выгнулось на прогнившем дощатом полу и затихло. В глазах проклятийницы застыла ненависть, уже посмертная, на сморщенных губах пенилась слюна, а скрюченные пальцы продолжали держаться за безжалостно смятое горло. Смятое и сломанное.

Заскрипели половицы, и рядом с седой головой остановились ярко начищенные сапоги. Лекарелка на самом деле не была старухой, но злоупотребление смертельными проклятиями иссушило её тело и состарило прежде времени.

— Что ж, — задумчиво протянул густой мужской бас, — теперь мы знаем, что Корону она носит.

— Думаешь, сдохла? — нервно вопросил другой, более тонкий и молодой голос.

Половицы вновь заскрипели, и рядом с первой парой сапог остановились вторые, грязные и поношенные.