Цветок и камень

Гроза

Гроза пришла издалека, Блеснули дальние зарницы. Илья-Пророк на колеснице Сначала громыхал слегка… И вдруг сверканье колеса Мелькнуло в черно-синей туче. Огромный, грозный и гремучий Пророк промчался в небесах!.. И грянул ливень — Да какой! Пошла такая свистопляска, Что стала озером тераска. Дорожка сделалась рекой. А поутру прошла гроза И лишь земля осталась липкой И снова райскою улыбкой Сверкает в небе бирюза. 1969

«Старые стены увиты плющом…»

Старые стены увиты плющом, Солнцем палимы и биты дождем Вот уж столетия два или три… Двери, и двери, и двери внутри, Длинный пустынный углом коридор Вечером чудится всяческий вздор: Шепоты, шорохи, тихое «ах!» Странные тени мелькают в углах. Но клавесины в салоне молчат, Их не касаются руки внучат. Если же клавишу пальцем нажать Долгое эхо начнет дребезжать, Старые стены вокруг облетит, Люстры хрустальной качнет сталактит… Не поднимая опущенных век Слышу — поет восемнадцатый век… И хорошо мне в старинном дому, А почему — и сама не пойму. 1968 Breuil

Август («Месяц планов и напутствия…»)

Месяц планов и напутствия, Возбужденной суеты, Месяц тайного присутствия Исполняемой мечты. Месяц писем и свечения В листьях первой желтизны, Перемены впечатлений Непривычной новизны. Месяц откликов и отдыха, Месяц чтенья и ходьбы, Холодеющего воздуха И неведомой судьбы. Месяц астры, месяц ауры, Августейший месяц-мост Месяц солнечного траура И срывающихся звезд.

«Иных миров цвета и формы…»

Иных миров цвета и формы Почти непредставимы здесь, Где узаконенные нормы, Непрочный цвет и прочный вес. Но иногда, мгновенным чудом, Почти дается угадать Чудесных замыслов оттуда Немыслимость и благодать.

Август («В ногах у меня мой сеттер…»)

В ногах у меня мой сеттер Лежит и приятно греет, Но в окна влетает ветер И шепчет — «вставай скорее, Увидишь как солнце встало Во всей первозданной славе, Как облачко стало алым Потоком небесной лавы. Вставай же скорей, лентяйка, Собака уже у двери, Ты будешь в лесу хозяйкой, Хозяйкою в полной мере. Пустынно в лесу, безмолвно, Деревья прохладой дышат И радостно, будто волны, Листву на ветру колышет… Иди же пока идется, Пока не проснулись люди, Пока на душе поется И дышится полной грудью». 1979

«Улыбаюсь последним цветам…»

Улыбаюсь последним цветам, А они отвечают поклоном… Увязался за мной по пятам Растопыренный листик зеленый, И летит, и спешит, и шуршит, И к ногам на лету приникает. Он коричневой ниткой прошит И пунцовой подкладкой мелькает, Провожает меня до дверей И, шурша, поникает устало — Словно шепчет; впусти, отогрей, Мне, бездомному, холодно стало… Но рванул его ветер, спеша, И когда его прочь относило Мне казалось — живая душа Понапрасну защиты просила. 1976

Чудо

Виноградник возделан худо, Зарастает травой лоза… Стало людям доступно чудо: Ослепляя зрячим глаза, Оглушая имеющих уши, Лить рекою братскую кровь, И калечить живые души Отнимая у них любовь, Истощать и губить народы, Превращать святыню в игру… Чтоб вино превратилось в воду На последнем земном пиру.

«Становятся листья тише…»

Становятся листья тише, В саду ни души, ни звука. Желудь порой на крышу Падает с легким стуком. Стукнет, а сердце екнет, — Чудится стук уколом, Так безнадежно мокнет Астра на стебле голом, Так безнадежно никнет Розовым цветом в слякоть, И не умеет крикнуть, И не умеет плакать. 1953

«Растут два тополя. Они…»

Сергею Маковскому

Растут два тополя. Они Живут, как добрые соседи. Проходят ветреные дни В неумолкаемой беседе… Идут минуты, дни, года; С годами все труднее гнуться. Растут деревья. Никогда Они друг друга не коснутся. Но там, в подземной глубине, Где не тревожат дровосеки, — В глубокой тайне, в тишине. Их корни сплетены навеки.

Листок

Ограда запертого сада. И туча сжатая в кулак. Ненастный вечер листопада, Холодный дождь, тоска и мрак. Бушует ветер злой и хваткий И воздух им в тиски зажат, И кажется, что в лихорадке Деревья темные дрожат. Все двери меж собою схожи И словно крепости дома, Они один другого строже, Враги им я и дождь и тьма. И вдруг один, в ночи бездонной, Возник, откуда ни возьмись, Листок дрожащий и бездомный И на плече моем повис… И показалось утешеньем Мне в этот безнадежный миг, Что он доверчивым движеньем Прильнул, согрелся и затих. 1972

Лес

Посв. Р.Ю. Герра

Старый лес тонкостволый, осенний С недоступно высокой листвой, Как ты тих — и лишь по воскресеньям Тайный мир нарушается твой. Лес намок… на дорожках трясины Пахнет воздух уже октябрем, Облетая трепещут осины И лепечут — мы скоро умрем… Пахнет прелым листом и грибами И подъем по тропинке не крут… Нет, деревья не станут рабами, Не согнутся. Падут и умрут. 1980

«В лесу мороз. А если я щекою…»

В лесу мороз. А если я щекою Прижмусь к тебе, замерзшая кора, В дремотной глуби зимнего покоя, Ты, может быть, подумаешь: «пора, Пришла весна…» Потом задремлешь снова И будешь спать, как должно в феврале, Но, может быть, средь холода лесного Ты сон увидишь о моем тепле.

Зимний День