Цветы всегда молчат
Шрифт:
– Ну уж нет, раз я победил и вы покорились мне, то будьте добры подчиняться моей воле! – сказал он, перехватывая ее руки при попытке развязать его шейный платок. – Я буду истязать вас и дальше подобным образом, а вы не должны меня касаться. И близости между нами не будет, поскольку вы не совсем здоровы.
Джози жаждала убийства, но вместо этого она с рычанием запустила пальцы в шелковистые волосы своего умопомрачительного мужа и с жаром ответила на поцелуй…
Джози никогда раньше и предположить не могла, что мужчину можно настолько желать. Но эта злополучная
Но то было не настоящее, а будто краденое веселье.
И вот теперь, осыпая ее страстными поцелуями, он вдруг остановился и сказал с легкой усмешкой:
– Если вам наскучила эта игра – просто остановите меня! Пригрозите мне чем-нибудь, и я тотчас же займу положенное мне место – у ваших дивных ножек!
Видимо, то, что он говорил это не всерьез, разозлило ее, поэтому она, отстранившись и заглянув ему в глаза, произнесла задумчиво:
– Чем бы таким вам пригрозить? Может быть, последовать вашему примеру и запретить касаться меня? Ну, скажем так, на месяцок? – Но она немедленно пожалела о сказанном, потому что в глазах Ричарда отразился неподдельный ужас. Ей пришлось обнять его, нарушив запрет. Его колотило, пальцы, скользившие вдоль ее спины, дрожали, но он не просил пощады либо прощения, должно быть, полагая себя недостойным их. – Ах, Ричард, – сказала она нежно, и голос ее прерывался от волнения за мужа, – я просто пошутила, я не буду так делать. Властвуйте надо мной и дальше. Ваша власть сладка мне…
– Джози, ангел мой, любовь моя, цветик мой ненаглядный, – шептал он, целуя ее руки, – я не заслуживаю таких слов и вашего снисхождения. Я зарвался и взял на себя слишком много.
– Вовсе нет! – Джози возмущало это его самоуничижение. – Ну как вы не поймете, что мне все нравится! Что вы мне нравитесь! Просто я не умею сдерживаться!
– Джози! О, Джози! – он опустился перед ней на колени, захлебываясь нахлынувшим счастьем.
Тогда она сползла со стола – а дело происходило в кабинете – и приземлилась рядом с ним, ей было не по нраву смотреть на него сверху вниз, гораздо приятнее было наоборот.
Она сняла с него очки, чтобы лучше видеть его глаза. В подобные моменты он казался таким трогательно беззащитным и совсем молодым. Она потянулась и поцеловала его в губы. Потом отстранилась, наслаждаясь выражением бесконечного блаженства на его лице, и сказала:
– Ричард! Вы же такой смелый, почему вы боитесь всего лишь меня?
– С чего вы взяли, что я смелый? – в ее руке, заведенной за спину, он нашел очки и вернул их на место, должно быть, чувствуя себя так значительно увереннее.
– Потому что вы всегда и всем смотрите прямо в глаза – я столько за вами наблюдала и видела! А трусливые – они в глаза не смотрят! Прячутся, вот!
– Какая вы у меня наблюдательная, – светло улыбнувшись и проведя ладонью по ее щечке, ответил он. –
Просто вы – свет моей жизни. До вас я жил кое-как и, поверьте, не хочу к этому возвращаться. Поэтому мне страшно остаться без этого света, но еще страшнее сделать что-то, что погасит это сияние.– Не бойтесь, – нежно проговорила она, обнимая его за плечи и склоняя голову, – вы тоже мой свет!
Он крепко обнял ее в ответ, и она почувствовала себя полностью защищенной от всех бед и напастей этого мира.
Им никогда еще не было так хорошо вместе, а их сердца никогда раньше не стучали в таком единодушии…
Глава 18. По обратной стороне слез
Графство Нортамберленд, замок Глоум-Хилл, 1878 год
Вырваться и обогнать свет! Каким-то чудом ей это удалось, хоть платье, изодранное в клочья, и мешало двигаться… Но она успела. За секунду до того, как свет сжег бы его.
Встать на пути, раскинув руки, поставить щит, а потом, обернувшись, ударить в ответ.
Все произошло столь быстро, что, когда он подлетел, она, растратив жизненную силу, уже оседала наземь.
Колдер схватил, прижал к себе. Сердце ухало чуть ли не в пятки. Он что-то говорил, но не слышал собственного голоса… Вся его бравада рассыпалась прахом, лицо сделалось мертвенно-бледным, а глаза наполнились ужасом. Мифэнви протянула к нему дрожащую тонкую ладонь, коснулась щеки и, сказав как можно строже: – Не умеешь лгать – не лги! – отключилась.
Сестры Скорби и Мать-Хранительница корчились, как посыпанные солью слизни. Казалось, с них так же слезает верхний покров, обращаясь в пенящуюся желтоватую субстанцию. Но тут замерцали лилово-синие всполохи пространственного коридора, и некто, видимо, щадя душевную организацию Колдера, увлек незадачливых вершительниц правосудия в межмирное путешествие. Только тогда Грэнвилл вздохнул спокойнее и взглянул в лицо своей принцессы: она была бледна и, казалось, не дышала. Затем перевел глаза ниже, туда, где между хрупких ключиц билась жилка пульса, судорожно сглотнул и тут же одернул себя: он никогда этого не сделает! Только не с ней!
Подняв ее, как бесценное сокровище, Колдер отнес жену в спальню и опустил на кровать. Принцесс искони принято будить поцелуями, ну что ж – он не станет сворачивать с наторенного пути. Он присел рядом, наклонился и поцеловал ее. Длинные ресницы затрепетали, Мифэнви открыла глаза и слабо улыбнулась.
Потянулась к нему, обняла…
– Я действительно чуть не начала тебя ненавидеть, – он хотел было возразить, но она остановила: – За то, что ты так бесцеремонно клевещешь на человека, которого я люблю и благодаря которому жива.
Он улыбнулся, она отстранилась и откинулась на спину, поманив к себе, и он устроился рядом, положив голову на ее подушку. Мифэнви нашла его руку и переплела пальцы.
– Я уже начинаю привыкать к тому, что знакомство с орденом у меня происходит спонтанно. Но все-таки проясни кое-что…
– Если слезы Цветка способны вернуть Садовника к жизни, то Садовник, а особенно Смотритель Сада, может поцелуем восстановить нарушенный баланс сил Цветка…
– Я это учту в следующий раз, – ласково сказала она, поворачиваясь на бок и целуя его в лоб, в глаза.