Цветы зла

CXXXIV. Конец дня

В неверных отблесках денницыЖизнь кружит, пляшет без стыда;Теней проводит вереницыИ исчезает навсегда.Тогда на горизонте черномВосходит траурная Ночь,Смеясь над голодом упорнымИ совесть прогоняя прочь;Тогда поэта дух печальныйВ раздумье молвит: «Я готов!Пусть мрак и холод погребальныйСовьют мне траурный покровИ сердце, полное тоскою,Приблизит к вечному покою!» [143]

143

Перевод Эллиса 

CXXXV. Мечта любопытного

К Ф. Н.

Тоску блаженную ты знаешь ли, как я?Как я, ты слышал ли всегда названье:"Странный"?Я умирал, в душе влюбленной затаяОгонь желания и ужас несказанный.Чем меньше сыпалось в пустых часах песка,Чем уступала грусть послушнее надежде,Тем тоньше, сладостней была моя тоска;Я жаждал кинуть мир, родной и близкий преждеТянулся к зрелищу я жадно, как дитя,Сердясь на занавес, волнуясь и грустя…Но Правда строгая внезапно обнажилась:Зарю ужасную я с дрожью увидал,И понял я, что мертв, но сердце не дивилось.Был поднят занавес, а я чего-то ждал. [144]

144

Перевод Эллиса 

CXXXVI. Плаванье

Максиму

Дю Кану

I

Для отрока, в ночи глядящего эстампы,За каждым валом – даль, за каждой далью – вал.Как этот мир велик в лучах рабочей лампы!Ах, в памяти очах – как бесконечно мал!В один ненастный день, в тоске нечеловечьей,Не вынеся тягот, под скрежет якорей,Мы всходим на корабль, и происходит встречаБезмерности мечты с предельностью морей.Что нас толкает в путь? Тех – ненависть к отчизне,Тех – скука очага, еще иных – в тениЦирцеиных ресниц оставивших полжизни —Надежда отстоять оставшиеся дни.В Цирцеиных садах, дабы не стать скотами,Плывут, плывут, плывут в оцепененье чувств,Пока ожоги льдов и солнц отвесных пламяНе вытравят следов волшебницыных уст.Но истые пловцы – те, что плывут без цели:Плывущие, чтоб плыть! Глотатели широт,Что каждую зарю справляют новосельеИ даже в смертный час еще твердят: – Вперед!На облако взгляни: вот облик их желаний!Как отроку – любовь, как рекруту – картечь,Так край желанен им, которому названьяДоселе не нашла еще людская речь.

II

О ужас! Мы шарам катящимся подобны,Крутящимся волчкам! И в снах ночной порыНас Лихорадка бьет, как тот Архангел злобный,Невидимым бичом стегающий миры.О, странная игра с подвижною мишенью!Не будучи нигде, цель может быть – везде!Игра, где человек охотится за тенью,За призраком ладьи на призрачной воде…Душа наша – корабль, идущий в Эльдорадо.В блаженную страну ведет – какой пролив?Вдруг среди гор и бездн и гидр морского ада —Крик вахтенного: – Рай! Любовь! Блаженство! Риф.Малейший островок, завиденный дозорным,Нам чудится землей с плодами янтаря,Лазоревой водой и с изумрудным дерном. —Базальтовый утес являет нам заря.О, жалкий сумасброд, всегда кричащий: берег!Скормить его зыбям иль в цепи заковать, —Безвинного лгуна, выдумщика Америк,От вымысла чьего еще серее гладь.Так старый пешеход, ночующий в канаве,Вперяется в мечту всей силою зрачка.Достаточно ему, чтоб Рай увидеть въяве,Мигающей свечи на вышке чердака.

III

Чудесные пловцы! Что за повествованьяВстают из ваших глаз – бездоннее морей!Явите нам, раскрыв ларцы воспоминаний,Сокровища, каких не видывал Нерей.Умчите нас вперед – без паруса и пара!Явите нам (на льне натянутых холстинТак некогда рука очам являла чару) —Видения свои, обрамленные в синь.Что видели вы, что?

IV

«Созвездия. И зыби,И желтые пески, нас жгущие поднесь.Но, несмотря на бурь удары, рифов глыбы, —Ах, нечего скрывать! – скучали мы, как здесь.Лиловые моря в венце вечерней славы,Морские города в тиаре из лучейРождали в нас тоску, надежнее отравы,Как воин опочить на поле славы – сей.Стройнейшие мосты, славнейшие строенья, —Увы! хотя бы раз сравнялись с градом – тем,Что из небесных туч возводит Случай – Гений… —И тупились глаза, узревшие Эдем.От сладостей земных – Мечта еще жесточе!Мечта, извечный дуб, питаемый землей!Чем выше ты растешь, тем ты страстнее хочешьДостигнуть до небес с их солнцем и луной.Докуда дорастешь, о, древо кипарисаЖивучее?…Для вас мы привезли с морейВот этот фас дворца, вот этот профиль мыса, —Всем вам, которым вещь чем дальше – тем милей!Приветствовали мы кумиров с хоботами,С порфировых столпов взирающих на мир,Резьбы такой – дворцы, такого взлета – камень,Что от одной мечты – банкротом бы – банкир…Надежнее вина пьянящие нарядыЖен, выкрашенных в хну – до ноготка ноги,И бронзовых мужей в зеленых кольцах гада…»

V

И что, и что – еще?

VI

«О, детские мозги!Но чтобы не забыть итога наших странствий:От пальмовой лозы до ледяного мха —Везде – везде – везде – на всем земном пространствеМы видели все ту ж комедию греха:Ее, рабу одра, с ребячливостью самкиВстающую пятой на мыслящие лбы,Его, раба рабы: что в хижине, что в замкеНаследственном: всегда – везде – раба рабы!Мучителя в цветах и мученика в ранах,Обжорство на крови и пляску на костях,Безропотностью толп разнузданных тиранов, —Владык, несущих страх, рабов, метущих прах.С десяток или два – единственных религий,Всех сплошь ведущих в рай – и сплошь вводящих в грех!Подвижничество, так носящее вериги,Как сибаритство – шелк и сладострастье – мех.Болтливый род людской, двухдневными деламиКичащийся. Борец, осиленный в борьбе,Бросающий Творцу сквозь преисподни пламя: —Мой равный! Мой Господь! Проклятие тебе! —И несколько умов, любовников Безумья,Решивших сократить докучной жизни деньИ в опия моря нырнувших без раздумья, —Вот Матери-Земли извечный бюллетень!»

VII

Бесплодна и горька наука дальних странствий.Сегодня, как вчера, до гробовой доски —Все наше же лицо встречает нас в пространстве:Оазис ужаса в песчаности тоски.Бежать? Пребыть? Беги! Приковывает бремя —Сиди. Один, как крот, сидит, другой бежит,Чтоб только обмануть лихого старца – Время,Есть племя бегунов. Оно как Вечный Жид.И, как апостолы, по всем морям и сушамПроносится. Убить зовущееся днем —Ни парус им не скор, ни пар. Иные душиИ в четырех стенах справляются с врагом.В тот миг, когда злодей настигнет нас – вся вераВернется нам, и вновь воскликнем мы: – Вперед!Как на заре веков мы отплывали в Перу,Авророю лица приветствуя восход.Чернильною водой – морями глаже лака —Мы весело пойдем между подземных скал.О, эти голоса, так вкрадчиво из мракаВзывающие: «К нам! – О, каждый, кто взалкалЛотосова плода! Сюда! В любую поруЗдесь собирают плод и отжимают сок.Сюда, где круглый год – день лотосова сбора,Где лотосову сну вовек не минет срок!»О, вкрадчивая речь! Нездешней речи нектар!..К нам руки тянет друг – чрез черный водоем.«Чтоб сердце освежить – плыви к своей Электре!»Нам некая поет – нас жегшая огнем.

VIII

Смерть! Старый капитан! В дорогу! Ставь ветрило!Нам скучен этот край! О Смерть, скорее в путь!Пусть небо и вода – куда черней чернила,Знай – тысячами солнц сияет наша грудь!Обманутым пловцам раскрой свои глубины!Мы жаждем, обозрев под солнцем все, что есть,На дно твое нырнуть – Ад или Рай – едино! —В неведомого глубь – чтоб новое обресть! [145]

145

Перевод М. Цветаевой 

ОБЛОМКИ

Романтический закат

Прекрасно солнце в час, когда со свежей силойПриветом утренним взрывается восток. —Воистину блажен тот, кто с любовью могБлагословить закат державного светила.В сиянье знойных глаз, как сердце, бился ключ,Цветок и борозда под солнцем трепетали. —Бежим за горизонт! Быть может, в этой далиУдастся нам поймать его последний луч.Но божество настичь пытаюсь я напрасно.Укрыться негде мне от ночи самовластной,В промозглой темноте закатный свет иссяк.Сырой, холодный мрак пропитан трупным смрадом,Дрожу от страха я с гнилым болотом рядом,И под ногой моей – то жаба, то слизняк. [146]

146

Перевод В. Микушевича 

ОСУЖДЕННЫЕ стихотворения из «Цветов зла»

Лесбос

Мать греческих страстей и прихотей латинских,О Лесбос, родина томительнейших уз,Где соплеменник солнц и молний исполинских,Был сладок поцелуй, как треснувший арбуз;Мать греческих страстей и прихотей латинских.О Лесбос, где восторг увенчивал терзанья,Где водопадами срываясь без числа,Невыносимые кудахтали лобзанья,А бездна мрачная рыдающих влекла;О Лесбос, где восторг увенчивал терзанья!О Лесбос, где влеклась красотка Фрина к Фрине,Где вторил вздоху вздох, где, смея уповатьНа прелести твои, не чуждые богине,Сафо заставила Венеру ревновать;О Лесбос, где влеклась красотка Фрина к Фрине.О Лесбос, млеющий во мраке ночи душной,Когда, подруг своих приняв за зеркала,Прельщаясь наготой пленительно-послушной,Юницы нежили созревшие тела;О Лесбос, млеющий во мраке ночи душной!Пусть хмурится Платон, запретное почуяв;Ты благородная, ты нежная страна.Свой искупаешь грех избытком поцелуевИ утонченностью оправдана вина;Пусть хмурится Платон, запретное почуяв!Страданья вечные твой образ оправдали;Неотразимая желанная красаУлыбкою влекла в блистательные дали.Где грезятся сердцам иные небеса;Страданья вечные твой образ оправдали!Кто из богов твои дерзнет проклясть пороки,Когда в трудах поник твой изможденный лоб,И в море пролились из глаз твоих потоки?На золотых весах кто взвесил бы потоп?Кто из богов твои дерзнет проклясть пороки?Да не осмелятся судить вас лицемеры,О девы, чистые средь гибельных услад,Вы были жрицами возвышеннейшей веры,И рай был вам смешон, и пресловутый ад!Да не осмелятся судить вас лицемеры!Один я избран был для строгих песнопений,Чтоб девственниц в цвету стихом я превознес;Один сподобился я черных посвящений,В которых дерзкий смех и горький сумрак слез;Один я избран был для строгих песнопений.С тех пор я на скале Левкадской страж прилежный.Как зоркий часовой, который что ни мигЖдет, не возникнет ли в лазури безмятежнойФрегат стремительный, тартана или бриг;С тех пор я на скале Левкадской страж прилежный.Смотрю, спокойно ли, приветливо ли море,И содрогается в рыданиях скала,А Лесбос грустно ждет, не выплывет ли вскореТруп обожаемой Сафо, что уплылаУзнать, спокойно ли, приветливо ли море;Скорбь любящей Сафо, поэта-героини,Чья красота красу Венеры превзошла,Поскольку черный глаз прекрасней нежной сини,Когда клубится в нем страдальческая мгла:Скорбь любящей Сафо, поэта-героини,Чья красота красу Венеры затмевала,Так что волнения не в силах превозмочьТот, на кого Сафо над бездной уповала,Угрюмый океан, в свою влюбленный дочь,Чья красота красу Венеры затмевала,Сафо, погибшая в день своего паденья,Когда, презрев обряд, чарующий сердца,Она унизилась до мерзкого раденьяИ предала себя насилию самца,Сафо, погибшая в день своего паденья.И слышится с тех пор над Лесбосом рыданье,Хотя земля его вселенной дорога,И в темноте ночной вопит еще страданье,Пьянящей жалобой озвучив берега;И слышится с тех пор над Лесбосом рыданье! [147]

147

Перевод В. Микушевича 

Проклятые женщины

Ипполита и Дельфина

При бледном свете ламп узнав, что не защитаНевинность от ночных неистовых услад,На смятых ласками подушках ИпполитаВдыхала, трепеща, запретный аромат.Она встревоженным завороженным взоромИскала чистоту, которой больше нет,Как путешественник, охваченный простором,Где сумрачную синь готов сменить рассвет.И слезы крупные в глазах, и полукружьяБровей, приверженных заманчивой мечте,И руки, тщетное, ненужное оружье,Все шло застенчивой и нежной красоте.Дельфина между тем на стыд ее девичийСмотрела с торжеством, в нее вперив зрачки,Как жищник бережно любуется добычей,Которую его пометили клыки.На хрупкую красу бросала жадно взглядыМятежная краса, колени преклонив,И в чаянье хмельном заслуженной наградыБыл каждый взгляд ее мучительно ревнив.Следила пристально за жертвою покорной,Вздох наслаждения пытаясь уловить,О благодарности мечтая непритворной,Которую глаза могли бы вдруг явить.«По вкусу ли тебе, дитя, игра такая?Уразумела ли ты, дева, что нельзяСобою жертвовать, злодею потакая,Который розы мнет, растлением грозя?Мой поцелуй летуч и легок, шаловливый;Он, словно мотылек, порхал бы да порхал,А если бы не я, любовник похотливыйВ неистовстве бы всю тебя перепахал.И по тебе могла проехать колесницаЖестоких алчных ласк подковами коней;О Ипполита, ты, любовь моя, сестрица,Мое земное все, смущайся и красней,Но только не таи лазурно-звездных взоров,В которых для меня божественный бальзам;Сподоблю я тебя запретнейших растворов,Чарующему сну навек тебя предам».И отвечала ей со вздохом Ипполита:«Нет, я не жалуюсь, но тайною винойЯ заворожена, подавлена, убита,Как будто согрешив на трапезе ночной.Вот-вот я упаду под натиском страшилищИ черной нежити, внушающей мне жуть;Куда б ни кинулась я в поисках святилищ,Кровавый горизонт мне преграждает путь.Скажи, что делать мне с тревогою моею?На что решились мы? Чуть вспомню – содрогнусь!„Мой ангел“, – говоришь ты мне, а я робею,И все-таки к тебе губами я тянусь.Что ты таишь, сестра, во взоре неотвязном?Мы обе пленницы возвышенной мечты,Пускай ты западня, влекущая соблазном,Пускай погибели моей начало ты!»Дельфина же, тряхнув трагическою гривой,Как бы с треножника бросая грозный взгляд,Вскричала, властностью дыша нетерпеливой:«Кто смеет поминать в связи с любовью ад?Будь проклят навсегда беспомощный мечтатель,Который любящих впервые укорилИ в жалкой слепоте, несносный созерцатель,О добродетели в любви заговорил.Кто хочет сочетать огонь с холодной тенью,Надеясь разогреть скучающую кровьИ тело хилое, подверженное тленью,Тот солнцем пренебрег, а солнце есть любовь.Предайся жениху в преступно глупом блуде,Пусть искусает он тебя наедине;Свои клейменые поруганные грудиТы принесешь потом, заплаканная, мне.Лишь одному служить нам стоит властелину…»Но жалобно дитя вскричало: «Погоди!Я в бездну броситься с тобою не премину,Но бездна ширится, она в моей груди!И в этом кратере восторга и обидыЧудовище меня, рыдая, стережет;Скажи, как утолить мне жажду Эвмениды,Чей факел кровь мою неумолимо жжет?Невыносимый мир ужасен без покрова;Покой меня томит, желания дразня;Я, как в могилу, лечь к тебе на грудь готова,В твоих объятиях ты уничтожь меня!»Во мрак, во мрак, во мрак, вы, жертвы дикой страсти,Которую никто еще не мог постичь,Вас тянет к пропасти, где воют все напасти,И ветер не с небес вас хлещет, словно бич.Так вечно мчитесь же средь молний беспросветных,Шальные призраки, изжив последний час;Ничто не утолит желаний ваших тщетных,И наслаждение само карает вас.Луч свежий солнечный не глянет к вам в пещеры;Лишь лихорадочный струится в щели смрад,А вместо фонарей там светятся химеры,Так что въедается в тела зловредный чад.От вожделения иссохла ваша кожа,Но ненасытный пыл за гробом не иссяк,Вихрь дует чувственный, плоть бывшую тревожа,И хлопает она, как обветшалый стяг.Вы, проклятые, вы, бездомные, дрожитеОт человеческой безжалостной молвы,В пустыню мрачную волчицами бежитеОт бесконечности, но бесконечность – вы! [148]

148

Перевод В. Микушевича