Цыганская невеста

— И она не вернулась…

— Они попали в аварию далеко от деревни. Парень погиб, а девушку увезли в больницу в Гвадалахаре. Она не приходила в сознание целую неделю. О смерти Хенаро мы узнали, но о девушке, поскольку она была не местная, нам никто не сообщил. Из больницы позвонили, только когда она очнулась. Я сам пошел в сарай, чтобы забрать ребенка, не думал, что он еще жив. То, что я увидел, было ужасно.

— Я знаю, это тяжело вспоминать, но мне важно, чтобы вы рассказали, что видели. — Они уже подошли к дому, но инспектор не хотела, чтобы священник прерывал рассказ; впервые у нее возникло ощущение, что они смогут понять Мигеля Вистаса.

— Труп собаки, кишащий червями, у мальчика была рана на ноге, в которой тоже копошились опарыши, я думаю, он потерял большой палец… Ужас. Он питался червями, которые ели его самого. Простите меня за такие слова, но, увидев это, я подумал, что лучше ему было умереть. Пережить такое в детстве — с этим потом никак не справиться. Я это понял, узнав, что его приговорили за убийство той девушки. Если бы только мы приехали раньше… А может, и нет, может, лучше бы мы не приезжали, да простит меня Господь… Если бы мы нашли его мертвым, он бы избавился от стольких страданий.

— Вы знали, что он в тюрьме?

— Конечно. И когда прочитал в газете о личинках, сразу понял, что он виновен.

— Полиция говорила с вами?

— Мне звонил кто-то из главных, не помню его имени.

— Сальвадор Сантос?

— Да, возможно. Тогда Вистаса еще не осудили. Я рассказал полицейскому, что Вистас ребенком сделал с другой собакой. И попросил посадить его в тюрьму, чтобы он никогда не вышел на свободу.

— Что случилось с собакой?

— То же самое, что с той девушкой: Вистас наполнил ее голову личинками и позволил им съесть ее. В этом человеке сидит дьявол, он проник в его душу в детстве, в этом самом дворе…

Священник указал на развалюху, покрытую граффити: дом явно стоял заброшенный уже долгие годы. Сарай был в таком же, если не более удручающем состоянии.

— Вот их дом, из местных его никто не купит — все знают об этой истории. Но теперь здесь полно приезжих, однажды какой-нибудь мадридец все отремонтирует, развесит по стенам старинную крестьянскую утварь и станет приезжать на выходные. Сарай, где мы нашли ребенка, напротив.

Прежде чем войти внутрь, инспектор жестом подозвала Ческу.

— Позвони Марьяхо: пусть поищет Викторию или Вирхинию Вистас. Вдруг повезет, и она найдется. Если бы моя тетка бросила меня на съедение червям, мне было бы совершенно ясно, каким должен быть ее конец и что я должна сделать, оказавшись на свободе.

— Думаешь, Мигель Вистас поедет к ней?

— Уверена. Иначе зачем хранить фотографию столько лет? Только если не хочешь забыть обо всем.

Они зашли в сарай. Несмотря на заброшенность и обветшалость, было заметно, что люди сюда наведываются: пустые бутылки, старая одежда, несколько газет. Элена подняла одну из них.

— Газета всего месячной давности. Не знаете, сюда кто-нибудь приходит?

Священник выглядел удивленным.

— Может, мальчишки забираются выкурить косячок или выпить. Но это странно — здесь полно мест, куда можно пойти, а этот дом все обходят стороной.

— Куда ведет эта дверь?

В дальнем углу виднелась крепкая дверь на специальном замке, контрастировавшая с окружающей разрухой.

— Бродяги сюда не попали. И не потому, что не хотели, — сделала вывод Элена, увидев, что замок пытались вскрыть. — Ордуньо, его нужно взломать… Сможешь?

— Попробую.

На этот раз он не спрашивал про ордер на обыск, а стал искать какую-нибудь железку и камень взамен стамески и молотка. Всего несколько ударов — и замок был сбит. За дверью стоял металлический шкаф. Ордуньо не стал дожидаться указаний и сразу открыл его.

— Что это?

Шкаф был заполнен DVD, еще там лежали два жестких диска и старые видеокассеты. Больше, чем они надеялись найти.

— Забираем все. И будем изучать.

Глава 71

— Это гусеницы шелкопряда?

Мигель показал бы сидевшей рядом в автобусе даме, на что способны его личинки, но не хотел привлекать внимания, пока не доведет дело до конца.

— Да, это для племянника.

— У моего брата были такие, он кормил их шелковицей.

— Они очень любят шелковицу, — учтиво ответил Мигель. — В Мадриде ее нелегко достать. Раньше было проще, а сейчас деревьев почти не осталось.

До Алиаги, провинция Теруэль, оставалось всего несколько километров. Там он сойдет и избавится от этой назойливой старухи. Ему нравилось думать о Виктории, о том, что ей предстоит пережить, нравилось вспоминать, как умирала Лара Макайя, ее искаженное гримасой боли лицо, мольбы, крики… Он собирался испытать все это снова, на этот раз с Викторией. Она ни разу не навестила его в тюрьме, бросила его так же, как когда-то в сарае.

— Это моя остановка. Счастливой дороги!

Мигель Вистас никогда не был в Алиаге, куда переехала кузина Виктория после «того случая». Он никогда не забудет ни собаку, ни лопату, ни червей, ни рану на ноге, ни жажду, ни голод, ни страх, ни даже старую стиральную машину. Он годами думал об одном — как заставить ее пройти через все это, и вот время настало. Он разыскал ее лишь пару лет назад, уже сидя в тюрьме: пришлось часами сидеть за компьютером, а какого труда стоило добиться, чтобы ему разрешили пользоваться интернетом! Виктория пряталась от него и от всего мира, но скрыться не получилось. Он вводил ее имя в поисковые системы, но безрезультатно, пока однажды удача не улыбнулась ему — он нашел ее комментарий на форуме фермеров, где она просила совета, как избавиться от вредителей. Как это всегда бывает в жизни, настойчивость принесла плоды.

Автобус высадил его у заправки, Мигель зашел в туалет, там было чисто. Он сел, снял ботинок и носок. Большого пальца на ноге не было, его съели личинки, поэтому он хромал при ходьбе, поэтому ребенком ему так тяжело пришлось в школе, хотя, пожалуй, после «того случая» он уже не был ребенком. Те дни живы в его памяти, он никогда не сможет их забыть, ему было всего семь лет, когда родители уехали на сбор винограда во Францию и он остался на попечении двоюродной сестры отца. Виктория бросила его в сарае и сломала ему жизнь. Он стал угрюмым и нелюдимым, у него не было друзей. В школе над ним смеялись из-за хромоты, дразнили форелью, которую ловят на червячка, ведь в сарае он ел червей…

В тринадцать лет он сделал это с соседской собакой. Он убил ее и обмазал медом. И часами наблюдал, как появляются личинки и пожирают ее. Когда отец узнал, то избил его так, что он запомнил на всю жизнь. Отец уже на том свете, как и мать, хотя их он не убивал — не успел, они не дожили.

Они переехали в Мадрид, в крошечную квартирку в районе Оркаситас. Мигель рос одиноким и замкнутым, дни напролет пропадал в библиотеке. Там он открыл для себя много интересного: митраизм с его возрождением и перерождением, древнеперсидский скафизм. Когда его родители погибли в автокатастрофе — еще одна автокатастрофа, — он унаследовал дом и смог начать свои эксперименты: разводил червей, чтобы они поедали мелких животных, как до этого съели его большой палец. Ему не терпелось испытать их на человеке. Но на ком?