Да будем мы прощены
Шрифт:
Я касаюсь бумаги, которой касался он. Это не копия, это она и есть. Стандартные листы покрыты густым синим курсивом Никсона – с зачеркиваниями, с абзацами, подчеркиваниями, номерами. Зачастую на странице несколько заголовков, куски с номерами 1, 2, 3, 4.
Он совершенно буквально дышит на этих страницах. Тут его мысли, его идеи. На полях нацарапано: «Ешь меньше соли. Вместо нее добавь перца. Или корицы». И отвечает сам себе: «Терпеть не могу корицу, она похожа на грязь».
Держа в руках эти изрядно потертые страницы, я чувствую, как меня захлестывает удовольствие. «Посмотрите, потом поговорим», – слышу я голос Джулии. Думаю о том, как она в декабре шестьдесят восьмого вышла за Дэвида Эйзенхауэра, внука генерала и бывшего
Предаваясь высоким надеждам, предвосхищению, увлеченный личностью РМН, я начинаю думать о себе, спотыкаюсь о мысленного лежачего полицейского – и проваливаюсь в собственную семейную историю. Юмор ее в том, что родители – хотя и надеялись, что мы с Джорджем вырастем и станем президентами, – считали нас неспособными даже улицу перейти без присмотра. Это было воспитание на контрасте, крайности одновременных ожиданий чуда и напоминаний, что мы – никчемные отбросы. Сейчас, ретроспективно, это можно бы назвать жестоким обращением. Разумеется, «ненамеренным», и возникло оно из лишений и неудач наших родителей и из чувства, что в нас они должны получить компенсацию, получить все, что им недодано. Я всегда ощущал какую-то «дефектность» своей семьи, и как раз эти очень хорошо скомбинированные дефекты: умение любить и презирать одновременно – и не давали расстаться моим родителям. В основном они гвоздили нас сарказмом. Мы должны были стать президентами, правящими из-за детского стола, и даже думать не сметь пойти хоть на дюйм дальше, чем продвинулись наши родители. Ни за что не переступить черту.
Тут у меня сердце екает: доходит, что я тут стою с листами бумаги, держа в руках объект своего исследования, – и трачу время на пустые воспоминания.
Начинаю снова, все время помня о Никсоне, его современниках и том периоде колоссальных преобразований в стране. Период-мост между культурой эпохи предвоенной депрессии и культурой послевоенной процветающей Америки, Америки Американской мечты.
ИЗ КОРОБКИ РМН 345, БЛОКНОТ № 4, ЗАМЕТКИ, ОЗАГЛАВЛЕННЫЕ «ДОБРЫЙ АМЕРИКАНСКИЙ НАРОД»
Уилсон Грейди живет сам по себе. Каждое утро он просыпается и чувствует, как в груди ширится гордая радость, как наполняет его уверенность, что этот день будет лучше предыдущего. Счастливый и везучий, едет он по равнине милю за милей, вздымая облака пыли и так ревя дырявым глушителем, что его принимают за низко летящий опрыскиватель. Люди смотрят на его приближение еще издали, и он, выходя из машины, шутит по этому поводу.
– Да что уж, – говорит он. – Гремит старушка, гремит, но зато она меня доставила к вам и, даст Бог, и домой меня отвезет к концу недели.
Хозяйка дома спускается к нему с крыльца. Одинокая женщина никогда не пригласит его зайти – это понятно.
– Уилсон Грейди, – представляется он, протягивая руку. – Заранее спасибо за потраченное на меня время.
Если он ей нравится, она ему предложит кофе.
– Это было бы прекрасно, – отвечает Уилсон, независимо от того, пил он кофе за две мили отсюда или нет.
– Как вы любите? – спрашивает она и добавляет, прежде чем он ответит: – У нас молоко кончилось.
– Черный с сахаром будет очень хорошо.
Он ждет, пока она возвращается в дом. По веранде можно много сказать о жителях дома. Покрашена? Стулья есть? Цветы? Шторы на окнах? Вязаные абажуры на лампах? У Грейди давно уже есть мысленный список признаков.
Кофе горячий – толстая фарфоровая чашка едва не обжигает руки.
– Вы вспоминали о детях. Сколько им?
– Уильяму, старшему, одиннадцать. Роберту девять, Кэролайн восемь, Реймонду – шесть.
– У меня с собой среди прочего есть полная энциклопедия, набитая информацией, историческими сведениями, картами, – всем, что только нужно человеку знать. – Он ведет женщину к машине – аккуратно открывает багажник, который заполнен как лавочка «Все за пять долларов». – Про эти книги могу вам вот что сказать: каждый день после ужина я сажусь и читаю какую-нибудь букву алфавита – там столько всякого можно узнать. Сейчас я дошел до «Н» – и это хорошее образование.
– Сколько она стоит?
– Отвечу честно, – говорит он. – Недешево. Двадцать шесть букв алфавита собраны в тринадцать томов, и к ним прилагается атлас мира. Но это потрясающий подарок на Рождество и такой, которым дети будут пользоваться. Даже тот юный джентльмен, который скоро научится читать.
– А у вас, мистер, есть дети?
– Пока нет – но будут. Я уже положил глаз на одну девушку, которую хочу взять в жены. Только она об этом еще не знает.
Женщина улыбается.
– Весь комплект могу вам отдать за сорок долларов.
Она кивает:
– Это приличная сумма.
– Естественно, – соглашается он. – Это же инвестиция в знания на всю жизнь.
– У вас случайно утюга не найдется?
– Случайно найдется… – Он секунду ищет утюг. – Вот, паровой электрический. – Грейди аккуратно вынимает утюг, показывает женщине. – Я один такой подарил маме, и она не нахвалится.
– И сколько такой стоит?
– Шесть долларов сорок пять центов.
– А конфетки есть? – спрашивает она застенчиво.
Он смеется:
– Не думайте, что вы первая, кто о них спрашивает. Есть мятные шарики, лимонные леденцы, красная и черная лакрица, а если хотите что-то поизысканнее – есть пара коробок шоколадных «Си».
– Я когда-то одну пробовала, – говорит она. – Рай на земле.
– Шоколадная дорога к звездам, – соглашается он.
Она смеется и лезет в карман платья.
– Давайте возьму у вас утюг – и конфет на пятьдесят центов.
Грейди работает «от двери к двери» с девяти утра до пяти вечера. Если муж дома, Грейди демонстративно заинтересован всем, что глава семьи готов ему показать (это всегда какая-нибудь штука, которую тот мастерит у себя в сарае или в подвале). Грейди даже как-то грустно: все, что нужно этому типу, – чтобы его похлопали по плечу и назвали молодцом. Он слушает, разрешает собеседнику говорить ровно сколько нужно, потом, прежде чем подавать свой мяч, чуть отрезвляет хозяина воспоминанием, что никогда не видел отца в костюме – только в гробу. А потом начинает продавать. Если выходит меньше, чем на пятьдесят долларов, то это провал. Успех – если удается всучить энциклопедию для детей и коробку конфет для жены, а перед праздниками у него еще запас игрушечных грузовиков с настоящими работающими фарами и куклы, умеющие открывать и закрывать глаза, – для девочек.