Да пошли вы все!.. Повесть

– Ага, - возразил неряха, - украшать мою морду синяками от Михайловых кулаков.

Она рассмеялась:

– За привлекательную бабу и пострадать не грех.

Он не стал оспаривать её перезрелую привлекательность, взял Дарьку и отнёс защитника в дальний угол дивана, где тот продолжал тихо ворчать, поскуливая и не спуская глаз с чужой бабы в раздражающем цвете. Почувствовав, что ей не рады, Жанна Александровна перешла к делу, надеясь понравиться позже. Она-то точно не знала, что первичное неприятие – надолго.

– Иван, - намеренно обратилась по-свойски, - ты обещал посмотреть мою диссертацию. Посмотришь?

«Так», - сообразил он, - «диссертация уже её», - и поморщился, представив, какую уйму времени придётся затратить на смотрины. Она заметила.

– Может, я не вовремя, так уйду! – сказала обидчиво, нисколько не сомневаясь, что уходить не придётся.

– Нет, нет, - сдался он, интеллигент до последнего ногтя мизинца. – Давай, посмотрим.

Жанна Александровна, одолев первый редут, сгребла со стола всё, что там было, перенесла на подоконник, вытащила из красной блестящей сумки красную потёртую папку, развязала красные тесёмки и начала выкладывать на стол написанные и перечёрканные листы и многократно исправленные цветными фломастерами чертежи. А он мимолётно подумал, что раньше никогда не замечал приверженности Божиихи к возбуждающему и провоцирующему цвету. Под возмущённое ворчание Дарьки она сама принесла из кухни табурет и поставила рядом со стулом.

– Чай сам будешь готовить или мне доверишь?

Он разрешил:

– Действуй, - и, присев на стул, углубился в материалы диссертации.

Он обладал дурацким, по его мнению, свойством не отвлекаться на внешние раздражители, когда погружался в работу. И теперь, забыв и о Валерии, и о Жанне, старался сообразить, какую научную концепцию содержит диссертация. Прочёл для начала черновой вариант реферата – новизны не уловил. Пришлось пробежать глазами и мозгами по всему, что вывалилось из папки. Стало ясно, что автор сам не понимает, к чему стремится – в работе не было чётко выраженной концептуальной идеи. Это Иван Ильич когда-то надоумил Михаила заняться разработкой перспективных цифровых телерадиокоммуникаций в промышленности, но тому орешек оказался не по зубам. Теперь его пыталась разгрызть Жанна. Она наворотила много теории, показав знание предмета, но извлечь из неё что-нибудь полезное собственное не удалось. Было несколько разрозненных схематических разработок, не увязанных в системные блоки, на этом дело и застопорилось.

Молодая соискательница зрелого возраста села рядом впритык, бедро к бедру, и всячески мешала референту сосредоточиться, то и дело объясняя задумки, тыча пальцем с накладным красным ногтем в схемы и часто касаясь горячей ладонью его обнажённой по локоть холодной руки. Ей было неудобно сбоку припёку, и она переместилась за его правое плечо. Теперь, чтобы что-нибудь показать, ей приходилось опираться на него мягкой свободной грудью, пока он, повернувшись, не уткнулся носом в вырез платьица и не отстранился резко, насколько было возможно. А она не торопилась и даже улыбнулась, угадав его мальчишеское смятение при виде близкой голой груди.

– Слушай, - не сразу нашёлся он, - а как Михаил отнёсся к отлучению от диссертации?

Она, наконец-то, отошла и опять уселась рядом на табурет, едва касаясь.

– Безропотно, - сообщила как-то безразлично. – По-моему, даже доволен, - сказала, как о постороннем, а Иван Ильич увидел под помадой трещины на губах, под глазной чернью – пучки тоненьких морщин, убегающих к вискам и, главное, начинающуюся дряблость кожи на шее. – У него теперь одна забота, - какая – не надо было уточнять. – Надоело бороться, - отвернулась от соседа, скрывая выступившие прозрачные слезинки. Повернулась, взглянула зло и отчеканила: - Уходить хочу!

– Ты что?! – возмутился ошеломлённый Иван Ильич. – Да он без тебя окончательно пропадёт! – Она никак не реагировала, определяя молчанием, что решение её бесповоротно. – Столько лет вместе и – на тебе! – сожалел он. – Ему бы работу по душе, и бросит. Характер у него есть.

– Нет у него никакого характера! – почти выкрикнула Жанна Александровна, как резанула себя по живому. – Сколько тянуть за уши? Может, вытрезвитель устроить в квартире? – сердито спросила у лучшего друга. – А самой наркосестрой заделаться?

Теперь молчал он, разумно полагая, что в чужие семейные потёмки лезть не стоит – в темноте тебе же ненароком и достанется от обоих.

– Лучше скажи: берёшь ты нас в свою команду? – Она снова встала и, обогнув его со спины, устроилась одной мощной ягодицей на краю стола прямо против него, бесстыже выставив на обозрение внушительный окорок и колено. Но он видел только предательские синие прожилки, голубые вены на голени и задубевшую кожу в мелких трещинках на колене.

– Беру, - обрадовал несчастную женщину, пытливо вглядывающуюся во всемогущего работодателя. – Тебя. Первым замом. Потянешь?

На её напряжённом лице засветилась довольная улыбка.

– Не пожалеешь, - обнадёжила твёрдо. О муже и не поинтересовалась. – Знаешь, мне давно надо было тебя оттяпать у Элеоноры.

Жанна откинулась, опершись на руку, неудобно выгнув закостенелую спину и выпятив рыхлую висячую грудь. Иван Ильич отодвинул от ляжки бумаги и руку и усмехнулся про себя, сообразив, зачем на ней девичье платьице красного цвета.

– Пожалела бы, как и она, - не разделил он её запоздавших оптимистических ожиданий от того, что не случилось.

– Элеонора – напыщенная дура. – Он не возражал против такого поверхностного определения достоинств долголетней супруги, хотя и не считал его верным. – Она хотела сделать из тебя вип-чиновника от науки, а надо было – корифея науки. У тебя есть для этого все задатки, – он и против этого не возражал, скромно помалкивая, - кроме настойчивости в достижении цели и уверенности в себе, - и на это он был согласен, хотя и поморщился. – Я бы компенсировала их, - он и в этом не сомневался, как не сомневался и в том, что компенсации подверглись бы и другие недостатки, были они или не были. – Пойду, сделаю чай.

Элеонора-2 выпрямилась, оперлась рукой о его неуверенное научное плечо, чтобы встать, и в это время за спиной Иван Ильича раздалось бодрое и жизнерадостное:

– Ваня! – Валерия ворвалась по-свойски, без звонка и стука. – Ты дома? Ой! – увидела пару у стола. – Ты занят?! – то ли спросила, то ли сказала утвердительно.

Иван Ильич, удерживаемый рукой Жанны за плечо, никак не мог повернуться и объясниться. И тогда он грубо сбросил барьер, но было поздно: сквозь оставленную настежь распахнутой дверь слышен был торопливый стук каблуков наверх, а следом злобный лай Дарьки, запоздало среагировавшего на ненавистный запах. Иван Ильич выбежал на площадку.

– Дарька! Нельзя!

Бесполезно, пёс честно отрабатывал сторожевую оплошность.

– Лера! – но там уже хлопнула закрываемая дверь.

Ему хотелось побежать вверх, развеять недоразумение, но удержало рефлексивное интеллигентское чувство гостеприимства и, конечно, чувство жуткого стыда, будто его застали голым. Он вернулся в комнату, где Жанна Александровна, некрасиво сгорбясь, судорожно сминая листки и схемы, засовывала их в папку. Ему показалось, что она плачет, но, когда повернулась к нему, лицо её было непроницаемо спокойным. Сунув папку в сумку, она посмотрела ему в глаза взглядом опытной зрелой женщины, хорошо разбирающейся в любовных интрижках.