Да пошли вы все!.. Повесть

– Четверть часа на сборы устроят? – предложил он армейский режим.

Валерка засмеялась, обрадовавшись, что надёжный спутник не отказался, и отрапортовала:

– И десяти минут хватит, мой командир!

– Соберётесь и спускайтесь к нам – дверь будет открыта, - распорядился он.

– Спешу, - послушно ответила она и скрылась в квартире.

Затяжными прыжками поднявшись к себе, Иван Ильич стал лихорадочно соображать, что взять, и что у него есть. Плавок не было, зато были синие трусы с красными звёздами и серпами с молотами – писк прошедшей сюрреалистической моды. В качестве подстилки сойдёт накидка с дивана, которую, наконец-то, придётся выстирать. И ещё – полотенце. Всё? Еду и питьё прихватят по дороге. Всё. Где спутница? А она, как и обещала, пришла через полчаса. Первым её, конечно, унюхал Дарька и набросился с таким остервенением и злобой, что ей пришлось отступить с порога на край лестничной площадки. Но и там он не отставал, требуя спуститься дальше вниз, с глаз долой. Ивану Ильичу еле удалось уговорить его оставить в покое гостью, даже пришлось прикрикнуть, после чего пёс, ворча, отступил в коридор и застыл там, не спуская глаз с чужачки. На шум выглянула Марья Ивановна.

– Что тут? Кто? – спросила обеспокоенно. – Иван Ильич, вы дома? – Увидев его и молодую женщину с пятого этажа, почему-то поджала губы и, не поздоровавшись, закрыла дверь.

– Наши женщины не очень-то вас чтят, - определил наблюдательный спутник, вспомнив и реакцию её соседки.

Валерия пожала плечами.

– Старозаветные ханжи! – и отвела глаза в сторону.

– Придётся его взять, - кивком головы показал хозяин на Дарьку. – Вы как на это смотрите?

Оказалось – никак!

– Это ваша забота, - сухо открестилась она от совместного озёрного выгула злобного пса.

Ивану Ильичу очень хотелось показать малышу большую воду, и потому пришлось смириться с конфликтной ситуацией в группе, надеясь, что она разрешится в процессе общения на природе.

Ехали в автобусе, который катил до самого водоёма. Страждущих попасть туда в это позднее время было немного, и удалось уместиться на сиденьях, но, слава богу, порознь. Непримиримый Дарька спрятался между ног хозяина, насторожённо оглядывая разнообразно пахнущих двуногих тварей. На коленях у Ивана Ильича стоял чёрный глянцевый пакет со шмотьём, пивом для молодой дамы, минералкой для пожилого кавалера и разнообразной кулинарией, замешенной и выпеченной на протухшем маргарине и напичканной залежалыми сладостями. Был и сухой корм для занятия праздных зубов и ноющего от голода желудка. Добирались почти полчаса, взмокнув от пота в хорошо прогретой железной коробке. Автобусы до озера и после служили здесь в качестве своеобразной депрессионной камеры.

Когда вывалились из камеры, и всё тело обдало слабым, но свежим ветерком, а в глазах зарябило от солнечных бликов, бегущих навстречу по водной глади, на лицах невольно растянулись улыбки. И даже Дарька, больше всех пострадавший от духоты, энергично встряхнул шкурой, взбодрился и принялся интенсивно знакомиться с местными запахами, источаемыми прибрежной гнилью. Разместились на уютной грязной полянке с почти напрочь вытоптанной и вылежанной травой. С тыла надёжно прикрывали редкие кусты, облепленные понизу отходами отдыхающей цивилизации, а с фронта открывался широкий вид на безмятежное озеро и перезагорелое солнце, торопившееся упасть в прохладную воду. Мимо дефилировали травленные солнцем в разной степени и в различных местах заплесневевшие обитатели каменных сот. Вырвавшись в естественную среду обитания, они, минимально прикрыв тряпочками стыдные места, не стыдясь, демонстрировали некоторые неестественно развитые части безобразных тел. Мелюзга, вымазавшись в тине по шею, радостно барахталась в прибрежной полосе. А умелым пловцам, чтобы войти в чистую воду и выйти из неё, приходилось преодолевать грязевый барьер.

Расстелились и разделись, торопясь ухватить дармового жара. Иван Ильич впервые увидел обнажённое тело временной подруги и непроизвольно отметил, что в нём нет ничего достойного Элеоноры. Это зрительное сравнение не в пользу Валерии охладило неумеренное влечение, распалённое ночным обладанием. Он даже вспомнил высказывание знатока женского пола Бунина о том, что одетая женщина привлекательнее обнажённой, и от себя добавил: в темноте они все – Венеры. Критическое отношение ещё больше усилилось, когда его попросили намазать кремом от загара спину, и он близко увидел многочисленные пупырышки и родинки и почувствовал под руками начинающуюся дряблость неухоженной кожи. Элеонора бы себе такого не позволила. Но сейчас ему приходилось мириться с тем, что попало в руки. Она, может, ожидала, что он вымажет её и спереди и вообще всю, но он ушёл мыть руки, предоставив ей самой трудиться над собственной красотой.

Возвращаясь, увидел, что бедный Дарька, забытый опекуном, обосновался, не желая загорать, в тени кустов, подобно дочери. Не щадя лап, он вырыл глубокую канаву и залёг в прохладную влажную землю, учащённо дыша и проветривая бледный мокрый язык. Ему явно не нравился отдых на озёрной природе, у него даже не было сил, чтобы отогнать Валерию от беспечного хозяина.

– Дарька, - позвал Иван Ильич, - иди сюда, макнёмся.

Малыш нехотя подошёл, старательно обойдя распластанное вонючее тело. Хозяин по человеческой глупости решил проверить его плавательные способности. Взяв на руки, зашёл по колено в воду и осторожно опустил несчастное животное, поджавшее от страха лапы. Дарька со всей силы замолотил всеми четырьмя конечностями, погрузившись в воду по уши, и торпедой выскочил на берег. Там он встряхнулся, укоризненно посмотрел на экзекутора и стремглав убежал в спасительную яму, где принялся старательно слизывать с лап оставшуюся влагу вместе с грязью. Стало ясно, что пёс не желает быть ньюфаундлендом и не хочет менять профессию норного охотника на водяного доставалу дохлой дичи. Чтобы реабилитироваться, Иван Ильич позвал его прогуляться, а заодно и просохнуть. Болтаться среди голых тел и ног на невыносимой жаре малышу тоже не понравилось, и после недолгой рекогносцировки, не обнаружившей ему подобных, они вернулись – один на поляну, другой в яму.

– Искупаемся? – предложила порозовевшая Валерия, поднялась, разрисованная спереди некрасивой бледной татуировкой от неровностей почвы под подстилкой, и, сняв очки, пошла к воде.

Компаньон двинулся следом под внимательным взглядом верного охранника. Когда же они забрались в воду по горло и начали по-детски плескать друг в друга тухлой водой и ржать идиотским смехом, Дарька не выдержал и, подбежав к самой воде, залаял, предупреждая об опасности, которую сам только что испытал. Превозмогая страх, он даже залез в воду по брюхо, с жалобным завыванием продолжая призывать хозяина.

– Не надо было его брать, - раздражённо сказала неинтересная молодая женщина, покрывшаяся холодными бледно-синими пупырышками.

– Не надо было, - согласился хозяин, - в следующий раз поедешь без нас, - ответил жёстко.

Она внимательно посмотрела на него беспомощным близоруким взглядом, сжавшись и скрестив на груди руки от холода и соображая, как ей понимать короткую отповедь. Решив, что лучше всего принять её за шутку, примирительно улыбнулась. Иван Ильич, побоявшись, что малыш в запале самоотверженности бросится в воду, не дай боже, и поплывёт к ним и, не дай боже, утонет, поспешил на берег, так и не окунувшись ни разу.

– Ну, что ты блажишь? – стал сердито выговаривать спасателю. – И сам - не гам, и другим – не дам!

Но что значит рассерженность любимого хозяина по сравнению с тем, что он спасся, что он рядом? Дарька радостно запрыгал, затанцевал на задних лапках. С его брюха и лап лилась густая грязь, разбрызгиваясь вокруг, но это не мешало ему радоваться от всей преданной собачьей души. Вымазавшийся и вымокший, с прилипшей к телу и торчащей грязными клочьями шерстью, он совсем стал похож на гадкого страшненького чертёнка, только что вылезшего из ада. Чтобы окончательно обрадовать хозяина, малыш, подавив отвращение к третьей лишней, не удалился в ямку, а залез на покрывало, сразу превратив его в половик, и улыбался Ивану Ильичу и глазами, и уголками рта, отчаянно вертя обрубком индикатора настроения. Сердиться на него было невозможно.

– Давай-ка, всё же, приведём себя в порядок, - улыбаясь в ответ, предложил хозяин. – А то неудобно перед дамой.

Он подхватил грязнулю одной рукой под живот, отнёс к воде и стал тщательно смывать грязь. Дарька не сопротивлялся, выказывая полным доверием предельную любовь. Отмыв любимца, Иван Ильич осторожно поставил его на сухую землю.

– Ну, вот: как новенький – приятно посмотреть. Кушать хочешь?

Он стряхнул грязь с покрывала, перевернул другой стороной, и они опять забрались на него. Подтянув пакет и вытряхнув содержимое, Иван Ильич критически оглядел деликатесы и остановил взгляд на пирогах. Взял один. Он оказался твёрдым, вымазанным машинным маслом и спрятавшим внутри густую бурую пасту, сделанную, вероятно, из гнилых яблок. Пожевав и дав понюхать псу, который сразу же отсел подальше, привереда выплюнул содержимое в ладонь и вместе с оставшейся частью, оглянувшись по сторонам, чтобы никто не видел, забросил подальше в кусты. Дарька опрометью бросился следом, а когда вернулся, из мутной воды уже выходила бледно-синяя Афродита с грязными ногами и отмытым невыразительным лицом, обычным для неудачливых сельских невест. Пошарив по своему ложу, она нашла очки, напялила на нос и блаженно выдохнула:

– Фу-у! Красота!

Увидела рассыпанное ёдово и расплылась в плотоядной улыбке, хищно сверкнув очками под низким солнцем.

– Люблю повеселиться, особенно пожрать!

– Давай, веселись, - разрешил продуктовый коробейник, а сам нацелился на другой пирожок, бледнее и суше первого. Внутри этого оказался недоваренный рис с крупицами то ли рыбы, то ли мяса, потерявшими и вид, и вкус. Встал и понёс на дегустацию псу, занявшему свою окопную позицию. Понюхав, Дарька отказался и от этого кулинарного шедевра. А Валерия уминала все подряд, не разбирая, какой с чем.