Дальний родственник

– Как ты это можешь знать, ссыкуха?!
– неожиданно разозлился Юра.

– Вы, мужики, вечно конкурируете и меряетесь ростом, как дворовые пацаны, - сказала Бутто, ничуть не обидевшись.
– Даже если вам по сто лет. И не замечаете, что топорщите перья перед собственным отражением, как петухи перед зеркалом, вы вообще ни черта вокруг не замечаете. А если замечаете - так уже сошли с круга. А женщина стоит в центре круга, она смотрит на мужчину, даже если смотрит в зеркало, ты понимаешь это? Ты слушай, пока у меня есть желание открывать тебе тайны, а то так и помрешь девственником. Женщина видит все, но хрен вам скажет, потому что гоняет мужчину на корде, и ей это выгодно. А вы видите только ее жопу, которая и есть ваше лицо, на самом-то деле. Вот это и есть суровая правда жизни - в круге, в квадрате и в кубе. Та самая правда, за которую ты так злишься на себя, на меня и на нашего родственника. Видала я много раз, как за эту правду настоящие мужчины бьют и баб и друг друга и по морде и по жопе, а потом бьются головой об стенку. И не катаюсь я как сыр в счастье, если ты так думаешь. Бабки есть, а счастья нет. А родственник этот гадский, с драной задницей - счастливый! Ну почему у него такая счастливая морда, а?!

В ходе этого монолога Бутто, опытная актриса, накрутила себя достаточно хорошо и даже блеснула слезой в конце. Но и Юра, опытный продюсер, понимал цель и смысл драматизации. Катька была заинтересована, наезд на автора был просто камнем, брошенным с целью стронуть лавину и посмотреть на реакцию Юры. Катька унюхала что-то на своих заснеженных телевершинах - родственник, определенно, пошел наверх.

Глава 7. Шекель сильно девальвировал за последние 2000 лет.

– Скажи, по-честному, сколько раз ты бил морды здесь, в Москве?
– спросил Юра.

– Ни разу, - не моргнув глазом, ответил родственник.
– Мне били, признаю. Местное хулиганье. Я всегда страдаю за правду.

– Местное хулиганье - это местные украинцы?
– уточнил Юра.

– Эти украинцы - пятая колонна Америки в России, - пояснил родственник.

– А те?
– Юра кивнул за окно, где во дворе разминались гирьками несколько угрюмых парней в черных шароварах.

– А те - честные патриоты, - ответил родственник.

– Националисты?
– уточнил Юра.

– Самые главные националисты в Украине - евреи, - ухмыльнулся родственник, - из числа умных. Они понимают, что жить надо дома, а не в Африке. Они выучили мову, не стыдятся пейсов и пашут как звери - у себя дома. А половина щирых украинцев пашет на поляков или на австрийцев, и оттуда, блин, голосует за “лучшую” Украину. Если дать шанс украинским жидам, они всем нам помогут устроиться по-человечески у себя дома. Как в Америке. Тот, кто тронет украинских жидов, будет иметь дело вон с ними, - он мотнул головой за окно.

– Они что, сионисты?
– удивился Юра.

– Все добрые христиане слегка сионисты, - ухмыльнулся родственник, - оттуда же все пошло. А все честные патриоты - всегда донецкие.

– Так это они били нечестных патриотов возле посольства?
– Юра кивнул на Катькин таблоид, лежащий между ними на низком журнальном столике.

– Ни в коем случае, - твердо ответил родственник.
– Они придерживаются принципа ненасилия. Но иногда приходится защищаться от распоясавшихся хулиганов. Распоясавшиеся хулиганы выбили мне зубы и плюнули на плешь. Это недопустимо. Я буду жаловаться в международные организации и лично господину Лужкову. Необходимо обуздать террористов и выправить им моральный хребет. Между прочим, они представляют серьезную опасность для мирных жителей Москвы. Эти гады возят в своих машинах оружие, боеприпасы, наркотики и презервативы с изображением членов Государственной Думы. О чем я уже настучал в соответствующие органы, - родственник широко улыбнулся, - с указанием автомобильных номеров. Пусть поездют.

– А цепь?
– напомнил Юра.

– И за козла ответят, - кивнул родственник.
– Они начали полномасштабную кампанию по дискредитации молодой украинской демократии. Меня. Я уже отправил гневные письма во все издания, до которых дотянулись мои слабые волосатые руки, изнемогающие от борьбы. Да я не то, что цепь, я гвоздя сроду в руках не держал и не втыкал его никому в задницу! Что может подтвердить любой честный донецкий патриот здесь и по всему миру, и в московском городском суде. Да я бы не знал, как и выглядит мотоциклетная цепь, если бы мне не показали друзья, как ею пользоваться, совсем недавно. Я мухи не обидел, я жертвую на строительство храма Непорочного Зачатия, о чем у меня имеется справка, а они мне - на плешь! Мне, следующему по пути Джавахарлала Неру и Авгостиньо Нетто?! Не оставлю без сатисфакции, без штанов оставлю, - родственник удовлетворенно приложился к бокалу с коньяком.

– Хочешь настоящие украинские шаровары? Правда, они будут слегка подмоченные, но такая уж у них репутация.

– Спасибо, не надо, - поскромничал Юра, - мне хватает украинского сала. Кто-то присылает его маме, и мама меня угощает. А я угощаю своего бультерьера.

– Да ты циник!
– возмутился родственник.
– Разве можно кормить салом бультерьера?! Он не должен весить больше 30 килограммов.

– Успокойся, он все равно не ест, - сказал Юра, - и тогда я дарю сало кому-нибудь из знакомых, как очень большой раритет. Берут. На халяву и сало сладкое.

– Беру свои слова назад, не дам шароваров, - сварливо сказал родственник.
– Тебе их надо на голову надевать, а в них нет ширинки, чтобы просунуть нос, и ты задохнешься. У тебя нет национального достоинства, вот что я тебе скажу.

– Оно у меня есть, - не согласился Юра, - но очень небольшое. И в мою русскую ширинку пролазит вполне.

– Украина и Россия - братья навек, - горячо сказал родственник.

– Как они могут быть братьями?
– удивился Юра.

– А как Киев может быть матерью городов русских?
– спросил родственник.
– Это же надо, так хорошо знать категорию рода в русском языке, чтобы таким языком писать историю! Да я бы членом лучше написал.

– А чем ее, по-твоему, пишут?
– меланхолично удивился Юра.
– Вот мы тут сидим, братья в натуре, а не на плакате, и разговариваем, как китаец с дикобразом. Кто и на каком языке нам за это ответит?

– Порвали цепь времен, - кивнул родственник, скользнув взглядом по собственной фотографии в газете, - и еще обвиняют меня в незнании русского языка, когда я посылаю их по-батюшке.

– Завистники, - поддакнул Юра.

Подошел полосатый котище с желтыми, подзаборными глазами, за ним - тибетская кошка, гибкая, как черная змея, с яркими изумрудами глаз. Котище начал тереться о ногу хозяина, кошка аристократически села в стороне.

– Вот, приблудились, - хмыкнул родственник, - знают, к кому идти. Тибетка приносит мне мышей и спит на моих рукописях. Я не препятствую. Кошки – гурманы и чуют гадость, в старину им давали яства, на предмет яда. Если кошка на рукописи повалялась - значит, употребимо.

– Просто эти животные выросли в тяжелой экологической обстановке, - сказал Юра.

– Я тоже вырос в тяжелой экологической обстановке, - сказал родственник.
– А тот, кто вырос в другой, пусть поищет себе чтиво полегче, у моих котов мозгов больше, чем у него.

– Надо учитывать читательский спрос, - сказал Юра.

– Если они спросят у меня, сколько раз я дрочил в детстве, я им отвечу, - ответил родственник, - если вспомню. Но, убей, не пойму, почему они с наслаждением вылизывают кровавое дерьмо, которое предлагают им детективщики, не умеющие правильно написать слово “блядь”? А увидев каплю крови в моем романе - падают в обморок? Или со вкусом размазывают ее по всей своей морде - и больше уже ни черта не видят?

– Это ты не видишь, - сказал Юра.
– Они поддельные вампиры, им нужна нарисованная кровь. А ты – настоящий, и вызываешь тошноту. Дерьмо, описанное мастером - это настоящее дерьмо, слишком настоящее, чтобы им торговать.

– Ну, вот, - горько сказал родственник, - нет у меня в этом мире друзей, кроме приблудного кота.

Кот заурчал и заулыбался под его нежными пальцами.

– Да он улыбается!
– изумленно сказал Юра.

– Точно, - кивнул родственник.
– Коты, собаки и лошади улыбаются. А из людей: Джоконда и Будда. А вот у христиан-