Дамский мастер
Шрифт:
В мальчишеской комнате что-то упало, и появился заспанный Костя в трусах.
– Ну как?
– спросил он.
– Дошло?
И вдруг, увидев меня, завопил:
– Мать! Какая прическа! Потрясно! Николай, скорей сюда! Погляди, какая у нас мать!
Вылез Коля, тоже в трусах.
– От лица поруганных поросят...
– бормотал он. И вдруг остолбенел.
– Ну и ну, - только и сказал он.
– Лапу!
Я дала им по одной руке - Косте правую, Коле левую. И опять они целовали каждый свою руку, а я смотрела на две головы - соломенно-желтую и угольно-черную.
...Дураки
4
На другой день, как всегда, я пошла на работу. Ну, не совсем как всегда: на плечах у меня была голова, а на голове - прическа. И эту голову с прической я принесла на работу. Моя секретарша Галя поглядела на меня с удивлением - мне хотелось думать, с восторгом, - но сказала только:
– Ой, Марья Владимировна, тут вам звонили откуда-то, не то из Совета Министров, не то из совета по кибернетике, я забыла...
– И что сказали?
– Тоже забыла... Кажется, просили позвонить...
– По какому телефону?
– Я не спросила.
– Галя, сколько раз вам нужно повторять: не можете запомнить записывайте.
– Я не успела... Они быстро так трубку повесили.
Галя была смущена. Крупные голубые глаза смотрели виновато, влажно.
– Простите меня, Марья Владимировна.
– Ну, ладно, только чтобы это было в последний раз.
– В последний, Марья Владимировна, честное пионерское, в самый последний.
Она вышла.
Все меня уговаривают расстаться с Галей, а я не могу. Знаю, что это не секретарша, а горе мое, обуза, и все-таки держу. Наверно, люблю ее. У меня никогда не было дочери. А как она мне нравится! Нравятся ее большие, голубые, эмалевые глаза, тоненькая талия, выпуклые икры на твердых ножках. И еще она меня интересует. Чем? Попробую объяснить.
Если два вектора ортогональны, их проекции друг на друга равны нулю. Я Галю чувствую по отношению к себе ортогональной. Мы существуем в одном и том же пространстве и даже неплохо друг к другу относимся, но ортогональны. Сколько раз я пробовала дойти до нее словами - не могу.
Мне предстояло несколько телефонных разговоров, и я взяла трубку. Так и есть - говорят по параллельному аппарату, и конечно, Галя со своим Володей. Уславливаются вечером пойти в кино - мировая картина. Прислушиваюсь, какая такая мировая картина? Оказывается, "Фанфары любви". Долго говорят, а телефон все занят. Ничего, успею. Фанфары любви... Я положила трубку.
Все-таки чем она, моя Галя, живет - вот что мне хотелось бы узнать. Неужели то, что на поверхности, - это и все? Только бы прошел рабочий день, а там - кино, Володя, танцы, тряпочки? А что? Тоже жизнь... Выйдет замуж за своего Володю, будет носить яркий атласный сверток... И я когда-то носила свертки, только не атласные... Сыновей растила в самую войну. Вырастила... Воспитать не сумела. Нет, они все-таки хорошие, мои мальчики.
Вошел мой заместитель, Вячеслав Николаевич Лебедев. Когда боролись с излишествами, мы с ним объединили наши кабинеты. Вздорный старик, болтлив и волосы красит.
– Марья Владимировна, вы сегодня ослепительны!
Он поцеловал мне руку. Обычно он
этого не делает.– Острижена, причесана - только и всего.
– Нет, не говорите. Все-таки наша старая гвардия...
...Да, старая гвардия. Я представила себе, как он, крадучись, проникает в такой вот вчерашний закуток за фанерной перегородкой и как там атлетический Руслан накладывает ему краску... Бррр... А, в сущности, почему? А если бы он был женщиной?
– Как со сметой на лабораторию?
– сухо спросила я.
– Не утверждают.
Ну, я так и знала. Если хочешь нарваться на отказ, достаточно поручить дело Лебедеву. При виде такого человека у каждого возникает желание дать ему коленкой под зад.
– Что же они говорят?
– Надо пересмотреть заявку на импортное оборудование, на пятьдесят процентов заменить отечественным.
– А вы им говорили, что отечественного оборудования этой номенклатуры нет в природе?
– Говорят, производство осваивается.
– Осваивается! Когда ж это будет?
Вот и работай с такими помощниками. Я закурила и стала просматривать смету. Он нервно отмахивался от дыма.
– Зачем вы курите? Грубо, неженственно...
– Зато вы слишком женственны.
Сказала и сразу пожалела. Он даже побледнел:
– Марья Владимировна, с вами иногда бывает очень трудно работать.
– Извините меня, Вячеслав Николаевич.
Нет, надулся старик. Нашел благовидный предлог и вышел.
...Помню, моя няня когда-то говорила мне: "Эх, Марья, язык-то у тебя впереди разума рыщет". Так и осталось...
Смерть не люблю, когда на меня обижаются, прямо заболеваю. Вот и сейчас отсутствие Лебедева сковывало меня по рукам и ногам. Но куда он пошел? Шатается где-нибудь по коридорам бледный, расстроенный. Или разговорился с кем-то, жалуется. А ему говорят: "Ну чего вы хотите? Баба есть баба".
Вошла Галя, конфузливо пряча глаза:
– Марья Владимировна...
– Опять что-то забыли?
– Нет, Марья Владимировна, у меня к вам просьба. Можно мне в город съездить, ненадолго?
– Володя?
– Нет, как вы можете даже подумать! Совсем не Володя.
– Ну, а что, если не секрет?
– В ГУМе безразмерные дают.
– Ладно, поезжайте, раз такой случай.
...Сколько я себя помню, всегда в дефиците были какие-нибудь чулки. Когда-то - фильдекосовые, фильдеперсовые. Потом - капрон. Теперь безразмерные. Во время войны - всякие.
– Марья Владимировна, может быть, и вам взять?
– Ни в коем случае.
– Так я поеду тогда...
– Поезжайте, только сразу.
Эх, некстати. Помощи от нее никакой, но именно сегодня мне хотелось иметь человека на телефоне. Мне надо было подумать. Естественная потребность человека - иногда подумать.
В сущности, я уже давно не занимаюсь научной работой. Когда мне навязывали институт, я так и знала, что с наукой придется покончить, так им и сказала. "Да что вы, Марья Владимировна, мы вам обеспечим все условия, дадим крепкого заместителя". Вот он, мой крепкий заместитель. Надулся теперь - хоть бы ненадолго.