Даниил Кайгородов

Тяжелая рука Мясникова опустилась на плечи Неофита. В комнате наступила гнетущая тишина. Продолжая раскачиваться, Иван Семенович угрюмо сказал:

— Твое счастье, что правду в глаза мне сказал. Мало у меня таких людей, как ты. На, выпей, — заявил он неожиданно, затем налил полный стакан вина и подал его Неофиту.

Среди присутствующих вырвался вздох облегчения.

Гроза миновала. Задвигались стулья, оживленнее зазвучали голоса и, обрадованный подобной развязкой, Мейер подал знак музыкантам. В самый разгар веселья Мясников вышел на веранду. Точно сбрасывая с плеч какую-то невидимую тяжесть, Мясников крикнул:

— Сенька!

Из комнаты выбежал подручный Мясникова.

— Плясовую.

Тряхнув кудлатой головой, подбоченившись, Сенька, притопывая ногами, прошелся по веранде.

…Вдоль по ярмарке купчик идет, По Макарьевской удала голова.

Начал он речитативом и, неожиданно грохнув коваными сапогами об пол, закружился в бешеной пляске.

Ой! Жги, жги, говори, Опоясочка шелковая!

— Гуляй, ребята! Жарь вовсю! — дико завопил Мясников и, сбросив кафтан, пустился в пляс. За ним, выделывая коленца, волчком завертелся Неофит.

Веселье продолжалось до рассвета.

ГЛАВА 12

Заводские дела задержали Ивана Семеновича на Южном Урале до глубокой осени. Мясников все время был на колесах. И каждый раз путь его лежал через Юрюзань. Афоня в начале зимы по приказу Мясникова уехал надолго к углежогам. Дома оставалась одна Серафима. За последние два месяца она превратилась в заводскую щеголиху. Сбросила с себя косоклинный сарафан, уродовавший ее стройную фигуру, и носила платья с воланами, исчезла и темная шашмура. Ходила больше с открытой головой, как бы выставляя напоказ свои пышные косы, сложенные высокой короной.

Глядя на новые платья жены, Афоня хмурился и однажды, не выдержав, заметил сурово:

— Нарядилась, как немка. Страмота смотреть.

— А ты не смотри, — охорашиваясь перед зеркалом, ответила небрежно жена. — Не в лесу ведь живем. Люди у нас бывают. Что я, деревенщиной должна ходить?

— Серафима! — в голосе Афони прозвучала нотка угрозы. — Ты у меня не балуй. Узнаю, худо будет.

— Не стращай, не пугливая, — Серафима круто повернулась к мужу. — Хватит, пожила затворницей, — и, хлопнув сердито дверью, вышла.

Оставшись один, Афоня долго сидел в тяжелом раздумье. «Что-то Мясников повадился, к добру ли?» Утром Афоня сказал жене:

— С неделю в тайге пробуду. Ты за домом гляди.

— Ладно.

Помолчав, Афоня продолжал:

— Если тут без меня Семенович приедет, прими как следует.

— Приму, — чуть заметная усмешка промелькнула на губах Серафимы.

— Ну, я поехал.

Афоня потянул коня за повод и вышел с ним за ворота. Серафима взяла ведро и направилась к колодцу.

Занятая своими мыслями, машинально взялась за крюк колодезного журавля, стараясь зацепить им ведро. Но крюк, несмотря на все ее усилия, не поддавался.

— Тетенька, дайте я сниму, — услышала она за спиной молодой голос и, оглянувшись, увидела стоявшего с ведрами Данилку.

— О-о, да я тебя знаю, — ласково сказала она подростку. — Ведь ты из Катава? Помнишь, был у нас на кордоне с матерью?

Первая мысль Данилки была — бросить ведра и убежать.

— Что молчишь? — спросила она, видя, что подросток смущенно топчется на месте и не отвечает на ее вопрос.

— Не бойся, приказчику не скажу.

Видя добрую улыбку на лице женщины, Данилка осмелел.

— Я здесь у дяди Неофита живу.

— Ты что, с рудников убежал? — спросила Серафима.

Данилка невольно отступил от Серафимы. Чего доброго, эта тетка еще схватит за руку и поведет к приказчику. Все тогда пропало. Но глаза женщины по-прежнему смотрели на него доброжелательно.

— Скажи своему дяде, чтоб зашел ко мне. Ты знаешь, где я живу?

— Не-ет, — протянул Данилка.

— Видишь большой дом на пригорке?

— Ага. Дайте ваши ведра донесу, я ведь сильный, — предложил он и, зацепив наполненные ведра коромыслом, подобрался под него.

— А свои куда денешь?

— Не помешают.

Захватив свободной рукой пустые ведра, Данилка зашагал к дому Афони. Поднялся на крыльцо и опустил ведра.

— Заходи в дом.

Подросток не без опаски последовал за ней.

«Закроет и будешь сидеть, как зайчонок», — подумал он, с тревогой переступая порог.

— Как тебя звать? — выливая воду в кадку, спросила Серафима.

— Данилка.

— Садись, на поешь, — подавая ему шаньгу, более тепло сказала хозяйка.

— Меня ждут с водой. Я пойду.

Серафима улыбнулась.

— Скажи дяде, чтоб зашел ко мне.

— Ладно.

Данилка вышел из дома и, взяв свои ведра, направился к колодцу.

Увидев племянника, Марфа заворчала:

— Где тебя лешак носил столько времени? Самовар надо ставить, а воды нет.

Данилка рассказал Марфе о встрече с Серафимой.

— Зачем ей Неофит понадобился, не знаю, — задумчиво промолвила Марфа. — Похоже, о тебе разговор будет. Надо же было столкнуться с ней. Как бы беды какой не приключилось.

Опасения Марфы рассеялись с приходом мужа.

— Видел только что жену Афанасия-барочника. Просила Данилку к себе в услужение. Говорит, что Афанасий все время в разъездах, и одной ей в доме неловко, и со скотиной управляться тяжело. Афанасий — мужик прижимистый, — продолжал Неофит, — скоро на него не угодишь, ни в жисть бы Данилку не отдал, да соседи все с расспросами пристают, чей у вас парнишка, да откуда. Как бы не донеслось до управителя, упаси бог. Ты за Серафиму держись, — обратился Неофит к молчавшему племяннику — В доме она хозяйка! Может, через нее в люди выйдешь. Сам Мясников к ним заезжает. Только на глаза ему не лезь.

Данилке не хотелось уходить от родных, но страх, что соседи могут донести на него управителю, заставил его искать более надежное убежище.

В тот вечер неожиданно вернулся от углежогов Афоня.

Энергичный стук заставил Серафиму насторожиться, подойдя к двери, она спросила:

— Кто там?

— Открой, это я, — послышался голос Афони. Войдя в спальню жены, он подозрительно осмотрелся.

— Что так скоро?

— Нужно было, — ответил сумрачно муж и, кряхтя, стал стаскивать с себя сапоги.