Даниил Кайгородов

— На кой он мне ляд. Что я, моложе не найду, что ли?

— Даня, — крикнула она в соседнюю комнату, — принеси-ка нам соленой капусты.

Сидевший у окна Данилка взял со стола блюдо и вышел в сени.

— Послушный парнишка, — кивнула головой вслед Данилке Серафима, — что ни заставишь — все сделает, — продолжала она. — Управится со скотом — за книгу берется. Неофит его учит.

— А ты его к моему попу пошли. Поп-то у меня мирские книги читает, может, Данилка кое-чему у него поучится, — посоветовала Феоктиста.

— Пускай ходит — не жалко, — согласилась Серафима и, помедлив, добавила: — Платой не обижу.

Приятельницы перевели разговор на другие темы. К концу зимы Данилка уже бойко читал псалтырь и знал все четыре правила арифметики.

Знал Данилка и раскольничье письмо. Однажды Серафима подала ему толстую в кожаном переплете книгу и попросила почитать.

Данилка читал бойко.

Серафима просветленными глазами посмотрела на Юношу.

— Пока я жива, Даня, учись, может, в люди выйдешь, — сказала она проникновенно.

Как-то раз Мясников застал Данилку за чтением.

— Он что у тебя, грамотей? — кивнув головой на смутившегося Данилку, спросил Мясников Серафиму.

Та улыбнулась:

— Ученый.

— Ишь ты, ученый, — протянул удивленно гость. — Ты отдай-ка его лучше мне. Пошлю учиться. Сначала в Симбирск, потом отправлю за границу. Хватит нам на привозных-то выезжать. Надо своих людей учить для заводов и рудников.

— Нет, Иван Семенович, ты меня не уговаривай. Не отпущу парнишку, — решительно заявила Серафима. Ей не по себе стало от мысли, что Данилка уедет. Она и сама не заметила, как привязалась к нему, как он стал ей родным.

Мясников махнул рукой:

— Ладно, посмотрим, а пока пусть будет по-твоему. Собирай-ка на стол, умаялся за дорогу.

Однако судьба Данилки сложилась не так, как хотела Серафима. По дороге на завод лошадь Мясникова провалилась передней ногой в барсучью нору. От резкого толчка седок вылетел из седла и ударился о пенек.

В Юрюзань его привезли к Серафиме углежоги. Рука Мясникова распухла. Вызванный с завода лекарь обнаружил перелом, нужно было срочно отправить больного в город.

— Поеду до Уфы, а там, может, в Симбирск, — заявил Мясников Серафиме.

— Надолго? — спросила встревоженная женщина.

— Не знаю, — ответил тот, поморщившись от боли.

Чувство жалости охватило Серафиму.

— Я поеду с тобой, Иван Семенович. Незачем мне больше оставаться в Юрюзани.

— Об этом и я хотел тебе сказать, — помолчав, добавил: — Едва ли вернусь на заводы, — произнес он тихо. — Рука-то рукой, да вот сердце болеть стало. Боюсь только одного, как помру, налетят мои беспутные зятьки на заводы, порушат то, что сколачивал годами и тебя, как коршуны, заклюют.

Здоровой рукой Мясников привлек Серафиму к себе. Женщина медленно отвела его руку и прошлась по комнате. Она чувствовала двойственность своего положения в Юрюзани. Уедет Иван Семенович, каждый будет тыкать на нее пальцем — любовница Мясникова. Уйти разве в скиты? Нет, рано еще хоронить себя. Да и Данилку жалко. От Неофита помощи мало: сам подневольный. Серафима несколько раз прошлась по комнате.

Мясников, не спуская с нее глаз, ждал, что она скажет.

— Поеду, — Серафима подошла к кровати, где лежал больной Мясников. — Возьму с собой Данилку, пускай учится. Провались эта Юрюзань в тартарары, поеду с тобой хоть на край света, — произнесла она с чувством.

Сборы заняли у Серафимы два дня. Накануне отъезда она побывала в своей родной деревне, уговорила Никиту переехать с семейством в ее дом. Данилка простился с Неофитом и Марфой.

— Не забывай отца с матерью, да и нас хотя бы изредка вспоминай, — сказала ему на прощанье Марфа и, прослезившись, поцеловала племянника. Взволнован был и Неофит.

— Поезжай с богом, учись — человеком будешь.

На третий день Данилка вместе с Серафимой выехали из Юрюзани в Катав. Узнав, что сын уезжает в дальний Симбирск, мать поплакала и, благословив его, вместе с отцом поклонились Серафиме.

— Спасибо за твою заботу о Данилушке.

Наконец наши спутники прибыли в Уфу. Там их ждал уже Мясников. Закончив в уездном присутствии свои дела, он вместе с Серафимой и Данилкой через несколько дней утомительного пути оказался в Симбирске.

ГЛАВА 14

Серафима с Данилкой остановились на монастырском подворье. Мясников определил Данилку к отставному шахтмейстеру Шульцу, у которого учились дети крепостных, вывезенных Мясниковым с Южного Урала. Изучали латынь, горное дело и выплавку чугуна. Смышленый Данилка легко усваивал науку, и через год по совету Шульца Иван Семенович направил за границу наиболее способных учеников, в том числе и Данилку.

В жизни Серафимы произошло важное событие. Умер Мясников. Перед смертью он оставил духовное завещание, по которому все заводы, рудники и леса перешли в собственность его четырех замужних дочерей.

Не забыта была и Серафима.

На имя своего душеприказчика купца Логинова Мясников составил отдельное завещание, которое гласило:

«Вдове погибшего барочника Афанасия Первухина — Серафиме Степановне Первухиной — оставить на вечное пользование дом с надворными постройками в Симбирске и в Юрюзани. И если оная вдова пожелает выехать в Юрюзань, не считать ее в приписных списках крестьян и освободить от всякой повинности и притеснений.

По возвращении из-за границы ученика горного дела Данилку Кайгородова определить главным рудознатцем на поиски медных и железных руд на Южном Урале, о чем и упомянуто в моем прямом завещании дочерям».

На похоронах Ивана Семеновича Серафима шла в толпе. Когда все ушли с кладбища, она подошла к могиле, опустилась на колени и долго смотрела на маленький холмик, под которым навеки был скрыт человек, так много изменивший в ее жизни. Любила ли она его? Нет. Она пошла на грех в отместку старому мужу за погубленную молодость, из желания вырваться на волю. А настоящей любви так и не было. Да придет ли она? Ведь уже скоро тридцать лет. Тяжело вздохнув, Серафима пришла домой и занялась хозяйством. На второй день после похорон приехал Логинов, тучный, страдающий одышкой, старик. Увидев незнакомого человека, Серафима нерешительно спросила:

— Вам кого?

— Тебя, красавица, решил попроведать. Правда, как говорят, незваный гость хуже татарина, но, может, обижаться не будешь, если я посижу у тебя с полчасика, — заговорил Логинов и не спеша прошел в передний угол комнаты.

Серафима подала старику стул.

— Мм-да, — промычал тот неопределенно, — пути господни неисповедимы. — Логинов обтер клетчатым платком лысину и продолжал: — Сегодня человек жив, хлопочет о чем-то, а потом кувырк, и нет человека. Ничего ему не надо. Отправился в мир, где несть ни печали, ни воздыхания, а жизнь вечная. Одна живешь в доме-то? — неожиданно спросил он.