Дар кариатид

Одно окно неуклюже упиралось в каменную стену, бельмом преграждавшей путь свету, и комната казалась одноглазой.

В другое — сквозь прорези в прошлогодней «Правде» равнодушно заглядывала еще одна беспечная казанская весна.

Нина никак не могла привыкнуть к новой комнате. Она была чужой и мрачной.

Тени от закрывавших стекло газет, в которых заботливая рука Натальи прорезала ажурные узоры, ложились на пол тусклым кружевом, похожим одновременно на паутину и снежинки.

По утрам Нина открывала глаза, и в голове пульсировало сквозь сон одно и то же: «Где я?». Новая комната как будто была продолжением ночного кошмара, и, казалось, достаточно ущипнуть себя посильнее, и вновь сквозь кремовые шторы польется свет в большие окна.

Но кремовых штор не было. Как непозволительную роскошь, Степан отнес их на базар.

А потом Нине стала казаться сном та другая светлая комната. Может быть, они, и правда, всегда жили в этой тусклой коморке?

Окно выходило на Черное озеро.

Некогда глубокое и широкое, теперь оно наполовину высохло. Но раньше, когда здесь темнела вода, на этом месте не было качелей и каруселей, собиравших мальчишек и девчонок со всей Казани.

Зимой на Черном озере теперь устраивали каток для ребятни.

Нина кататься не умела, но часто бегала туда смотреть, как скользят по льду мальчишки и девчонки постарше. Да и коньков у нее не было.

Зато была подруга Галочка, с которой было весело кататься по льду просто так.

— Вот бы мне фея принесла коньки на Новый год… — мечтала Нина морозным утром, когда взрослых поглотила уже предпраздничная суета, а ели на улицах города важно покачивали шарами и фонариками.

— Какая фея? — фыркнула Галочка. — Подарки носит Дед Мороз. Но мне пока что, сколько не прошу его, ничего не принес! Хоть бы мороженое!..

— А может, ты просила плохо?.. — неуверенно предположила Нина.

Галочка оттолкнулась и засеменила по льду в больших, на вырост сапогах.

Нина бросилась ее догонять.

В веселой суматохе она уже забыла о недавнем своем желании. В самом деле, зачем коньки, если итак можно играть по льду в догонялки?

Мимо стрелой пронеслась на коньках красивая девочка, смутно кого-то напомнившая Нине. Из-под голубой шапочки выбились белокурые пряди и падали на разрумянившиеся щеки.

Конечно, девочка похожа на Розу… И на кого-то еще… Это было давно… очень давно, так давно, что кажется, этого не было… Там пахло апельсинами и кофе… И там была огромная ёлка.

Нина хотела окликнуть девочку, но не вспомнила, как ее зовут.

— А я и не хочу коньки! — раздосадовано посмотрела вслед белокурой незнакомке Галочка. — Лучше попрошу санки у Деда Мороза!

— А я… — Нина задумалась на секунду, засмотрелась на снежинку, как будто та в своем холодном белоснежном спокойствии могла подсказать девочке самое заветное желание.

Снежинка опустилась Нине на ладонь и стала каплей.

— Дедушка Мороз, — зашептала девочка капле. — Я хочу увидеть Сережу. Слышишь? Я хочу поскорее увидеть его!

* * *

Кто-то невидимый и добрый исполнил желание Нины еще до того, как все часы торжественно и празднично отсчитали начало нового года.

Кто-то невидимый и добрый прошептал Нине на ухо: «Иди на Черное озеро», хотя без Галочки идти на каток не хотелось. Подруга не только не получила желанные санки, но и подхватила простуду и теперь лежала дома с температурой.

А смотреть одной, как другие катаются на коньках и без них, было совсем не весело. Нина стояла в стороне и хотела уже возвращаться домой, но вдруг в скользящей- падающей толпе мелькнули родные глаза-угольки.

Крик радости застыл в горле Нины. Она боялась, что так и не сможет позвать брата, и он снова надолго пропадет из виду, но Сережа уже сам заметил сестру.

Старший брат ловко и мягко остановится возле Нины. На коньках он казался выше и совсем взрослым.

— Ниночка! — обрадовался Сережа.

— Ой, Сережа! — от радости девочка не знала, что сказать брату.

А ведь он не знает ничего! Ни о Галочке, ни о темной комнате без штор, ни о том, как растаяла снежинка, а Дед Мороз исполнил желание.

— Какие у тебя коньки красивые! — только и нашла, что сказать Нина.

— Правда, красивые?

Сережа покрутился на одной ноге перед сестренкой. Остановился, медленно объехал Нину.

— Как мама? Не болеет?

Лицо старшего брата вдруг стало беспокойным и серьезным.

— Мама кашляет, — опустила Нина глаза.

— Кашляет? — переспросил Сережа, объехал сестру и снова остановился перед ней.

— Говорит, что пройдет, — пощадила Нина брата и себя.

— А отец что говорит? — стал строже голос Сережи.

В памяти его снова встали засовом вытянутые в одну прямую брови отца.

— И папа говорит, пройдет.

Сережа облегченно вздохнул. Словам отца он доверял беспрекословно.

— На вот, возьми на мороженное!

Сережа извлек из кармана несколько блестящих медяков и протянул их сестренке и через секунду уже снова, забыв обо всем на свете, скользил в веселой толпе.

* * *

Прошло так много дней, что на катке растаял лед. Казанская весна, играючи, тронула зеленью деревья. Природа вышла на новый виток от цветения к увяданию. И снова по-детски искренне верила, что пробивающиеся листочки не станут ворохом истлевающих листьев…

Нина больше не ходила с мамой на базар и давно не была на Черном озере.

С конца зимы Сережа не появлялся на этом, пожалуй, самом веселом месте во всей Казани, не считая разве что цирка.

Но теперь Нине не хотелось даже в цирк. Странно слышать чей-то радостный смех, когда на сердце тревога и грусть.

А в угловой комнатушке Пассажа было не по-весеннему холодно и совсем не стало еды. Но еще больше, чем голод, терзало предчувствие неизбежного.

Неотвратимость заглядывала в окна, разбрасывала по комнате тени.

Наталья теперь почти не вставала с постели. Нина часами сидела возле матери, и уже не могла уверить себя, что все пройдет. Кашель становился все сильнее. Наталья подносила ко рту полотенце, и на нем оставались пятнышки крови.

Но накануне Пасхи больная встала с постели рано утром.

— Тебе лучше, родная? — обрадовался Степан.

— Лучше, — слабо улыбнулась Наталья и взялась за тряпку.

Степан окинул взглядом комнату, и брови его удивленно поползли вверх.

Углы успели затянуться паутиной.