Дар кариатид

— Поиграй со мной, — молча просила она. Нина играть не хотела.

Серые глаза с длинными пушистыми ресницами стали теперь не по-детски серьезными, хотя в них, на самом дне зрачков, и поблескивали те же озорные искорки, что и во взгляде старшего брата.

Розе было грустно в мрачной комнате, и Нина подарила куклу Галочке. Правда, теперь белокурые волосы Розы стали седыми от пыли, а платье изрядно истрепалось. Но Галочка все равно была рада подарку.

Черноглазая девочка еще не разучилась радоваться куклам с голубыми, как небо, глазами…

Дожди теперь шли все чаще, становились все холоднее. На кладбище дорожки размякли от непогоды. Нина и не заметила, как плакучая ива осыпалась на могилку золотыми слезинками.

— Иди домой, — шептала ива знакомым нежным голосом. Голосом мамы.

Промозглый ветер не давал надолго задержаться у могилы.

— Иди домой, — пугал он, скрипя и шелестя; плевался листьями вслед.

А как-то в конце октября холодный дождь со снегом начался внезапно, застал Нину у облетевшей плакучей ивы. Не разбирая дороги, девочка бежала под холодными потоками воды, пока не кончились кресты и каменные плиты.

Нина осмотрелась и не узнала улицу. Дождь все сильнее барабанил по крышам незнакомых домов. Незнакомые люди спешили укрыться от дождя.

Девочка сделала несколько шагов, не зная, куда идти, и в растерянности остановилась.

Горячие слезы смешивались с ледяными струями дождя. Нина размазывала слезы и снег по лицу.

— Ты заблудилась? — услышала она грубоватый голос.

Рядом стоял высокий плотный милиционер, настоящий гигант. Девочка посмотрела на него снизу вверх. Взгляд гиганта, строгий и добрый, внушал доверие.

— Да, — ответила Нина, все еще всхлипывая.

— Где ты живешь?

Голос милиционера был спокойным и уверенным, и это окончательно успокоило девочку.

— В Пассаже. Возле кремля.

Милиционер взял девочку за руку, повел по незнакомой улице.

— Родители есть-то у тебя? — продолжал расспрашивать по дороге.

За несколько минут девочка успела рассказать милиционеру всю свою недолгую тяжелую жизнь. Он сочувственно кивал головой.

Совсем скоро показались знакомые очертания кремля и Пассажа.

Просто коварный дождь запутал все дороги.

Увидев издалека каменных женщин над входом, Нина обрадовалась.

— Дальше я сама найду дорогу!

Девочка хотела уже поблагодарить милиционера, но он не отпустил ее руку.

— Нет уж, лучше я доведу тебя до самой двери. А-то ты опять потеряешься.

Нина вздохнула, но возражать не стала.

Степан открыл дверь и несколько секунд удивленно и с тревогой смотрел на милиционера.

Появление на пороге стража правопорядка обычно не предвещает радостных вестей.

Толик подбежал к дверям:

— А мы уже беспокоились. Где ты была? — спросил он с укором и с радостью в голосе.

Нина опустила глаза. Говорил же брат: не ходи в дождь на кладбище. И вот что получилось…

— Вы что это, товарищ, ребенка одного на кладбище отпускаете? Следить надо за детьми, — строго начал милиционер выговаривать Степану, но перевел взгляд с потерянного лица отца на печальное личико дочери, покачал головой и добавил уже мягче. — Кладбище-то большое. Заблудиться дважды два, а скоро зима… Можно и замерзнуть на улице…

Степан молча соглашался, растерянно кивая головой.

Нина все еще не могла унять дрожь. В волосах таяли снежинки и стекали со спутанных ветром длинных темных прядей.

Когда страж правопорядка ушел, Толя принес сухое платье и кусок черного хлеба, посыпанного сахарным песком.

— Больше без спроса из дома ни ногой, иначе… — начал было строгим голосом отец. Нина испуганно захлопала длинными ресницами, и Степан смолк на полуслове.

Молча вышел из комнаты, принес с общей кухни таз теплой воды и стал мыть ноги дочери. Нина плакала. Впереди ведь так много дождей и метелей. Значит, теперь не скоро можно будет пойти на могилку под плакучей ивой.

Степан и сам чуть не плакал. Посадил Нину на колени, гладил ее длинные густые волосы, цветом точь-в-точь, как у него.

— Вот наступит весна. Будем вместе ходить к маме, — уговаривал он дочь, перед тем как уложить ее спать.

* * *

Зима тянулась целую вечность, завывала, заметала следы. Но пришел конец и ей.

Едва растаял снег, Нина снова пошла на кладбище, но сколько не бродила среди могил, так и не нашла знакомый крестик под плакучей ивой.

За зиму кладбище разрослось еще больше. В этом огромном городе мертвых так легко потеряться маленькой девочке.

Расстроенная, Нина вернулась домой. Ни отцу, ни брату ничего не сказала о своей беде. Говорил ведь отец: не ходи одна на кладбище.

Но когда весна вступила в свои права, а свежая зелень листьев ослепляла яркостью, Степан сам взял дочь за руку и повел какой-то другой, незнакомой дорожкой к знакомой плакучей иве.

Обновленная, вся в белых пушистых комочках, она размеренно покачивалась на ветру и как будто ждала их прихода.

— Вот мы и пришли, — вздохнул Степан, задумчиво провел шершавой ладонью по свисающей ветви.

С того дня отец и дочь ходили на кладбище почти каждое утро.

Осенью Степана уволили из ресторана за пьянство, и теперь он работал то сторожем, то дворником.

Но к бутылке больше не притрагивался. Да и пить-то было не на что. В доме не осталось даже подушек. Все, что можно было продать, было продано. Денег не хватало не то что на водку — чаю и то в доме не было. Только хлеб не досыта, да иногда немного сахара. Вот и вся еда.

А на Первое мая Степан принес мягкого белого хлеба и связку шаров для детей, которую кто-то подарил ему на улице.

Утром мимо дома длинным строем прошли демонстранты. Но теперь из окна не видно было ни шаров, ни флагов — только глухо доносились медные звуки маршей. Да Нине и не было больше никакого дела до яркого шествия. Она уже стала слишком взрослой, чтобы приходить в восторг от барабанной дроби и пестроты стягов. В марте ей исполнилось шесть лет.

В выходные дни с отцом и сестрой на кладбище ходил и Толик. Сережа еще в марте уехал в Ленинград искать работу и учиться. Несколько раз в месяц старший брат присылал домой письма. Неровно оборванная бумага в клеточку приносила хорошие вести. Сережа работал токарем и учился в каком-то ФЗУ.