Дар мертвеца

— Вот как все было. Насколько нам известно, анонимные письма начали приходить в июне. Мне показали десяток таких писем или около того. Меня насторожило, что люди сразу им поверили. Во всяком случае, соседи перестали разговаривать с миссис Маклауд, как она тогда себя называла. Потом кое-кто перешел от слов к делу. Письма показали священнику, мистеру Эллиоту, но не для того, чтобы спросить, правда ли в них написана. Они больше заботились о себе. А мистер Эллиот, подумав и помолившись, пришел в полицию.

— Значит, письма упали на плодородную почву. Почему? Эту женщину не любили, не приняли в Данкаррике?

— Если бы вы задали мне тот же вопрос несколько месяцев назад, я бы ответил: наоборот, все ее очень любили. Ни разу не слыхал ни о каких неприятностях — ни с точки зрения нравственности, ни других. А ведь я многое слышу. Похоже, все решили, что она обманула свою тетку. Эласадж Маккаллум была женщиной честной и добропорядочной, она бы не стала покрывать ложь и обман. Она бы первая сказала: «Моя племянница попала в беду, но я привезла ее сюда, чтобы она раскаялась и искупила свой грех. Это мой долг христианки». И местные жители отнеслись бы к ее поступку с уважением и пониманием.

«Да, скорее всего», — согласился Хэмиш.

«Отнеслись бы с уважением, но без сочувствия, — возразил Хэмишу Ратлидж. — К племяннице отнеслись бы холодно и пристрастно».

Оливер продолжал:

— Затем мистер Эллиот в частной беседе сообщил, что многие спрашивали его о миссис Маклауд… точнее, о мисс Макдоналд. Еще до того, как пошли анонимные письма. Один прихожанин понял, что она его искушает, и испугался за свою душу. Молодая соседка видела в ней орудие зла, потому что из-за нее ее знакомый молодой человек стал чаще заходить в паб. Еще одна соседка считала, что она слишком нежна с ребенком, по ее мнению, так настоящего мужчину не воспитаешь. У нас говорят: «Пожалеешь розгу — испортишь ребенка». И мистер Эллиот несколько раз мягко упрекал мисс Макдоналд за то, что та редко приходит в церковь. Она ответила, что обязанности в пабе иногда задерживают ее допоздна и в воскресенье ей трудно рано вставать на службу. Тогда еще он подумал, что она придумывает отговорки.

— Ясно, — заметил Ратлидж в тишине, понимая, что инспектор Оливер ждет ответа. Из его слов он заключил, что местные жители относились к обвиняемой предвзято. Как будто она не соответствовала высоким требованиям, которые жители Данкаррика установили для себя и, следовательно, для нее.

Оливер смотрел куда-то вбок и, очевидно, думал о чем-то своем. Вдруг он спохватился и продолжил:

— Вскоре после первых анонимных писем пришло еще одно письмо, в котором ее пытались оправдать, а получилось только хуже. Мы с главным констеблем решили, что делом стоит заняться. Как говорится, нет дыма без огня…

Нет дыма без огня…

— И тогда я послал констебля, который хорошо ее знал, чтобы тот мягко расспросил ее, посмотрел ее свидетельство о браке. В разговоре с ним она все равно что призналась, что никакого брачного свидетельства у нее нет. Тогда он предложил отвезти ее к врачу, который осмотрит ее и подтвердит, что она рожала… От осмотра она наотрез отказалась. Маккинстри ничего другого не оставалось, как обыскать помещение, но он провел обыск недостаточно тщательно, и мне самому пришлось туда наведаться. Вместо похороненной женщины я наткнулся на мужчину, который умер сто лет назад, и из меня сделали посмешище. Не представляете, что мне пришлось пережить. Доктор Мерчисон не жалел язвительных слов!

«Да, — заметил Хэмиш, — его гордость задета». Ратлидж подумал: возможно, именно поэтому Оливер так настроен поскорее покончить с делом и осудить несчастную женщину.

— Я разослал в соседние округа запросы о пропавших без вести женщинах и вскоре узнал об останках, найденных в горной долине. Не успел я вернуться из Гленко, как мне позвонили из Ментона и сообщили об Элинор Грей. И я, дурак, отправился в Англию! Надеялся связать концы с концами, а получил одни колотушки!

Он несколько секунд смотрел на Ратлиджа, как будто пытался понять, согласен ли тот с его оценкой. Очевидно, удовлетворенный, он спросил:

— Ну а вы можете сказать, что, по-вашему, нам нужно предпринять дальше?

— Не знаю, — честно ответил Ратлидж. — Вы, несомненно, сделали все, что от вас требовалось, и даже больше. Что говорит обвиняемая?

— Почти ничего. Только повторяет, что она не совершала никакого преступления, и волнуется за ребенка. Не удивлен, что она привязалась к нему. У женщин хорошо развит материнский инстинкт, родили они ребенка сами или нет. Она старалась растить его как можно лучше, что говорит в ее пользу. Мистер Эллиот подробно расспросил парнишку — он много чего знает из Библии. Похоже, особенно мальчику нравится Моисей в камышах. И разноцветный плащ Иосифа. — Оливер улыбнулся. — Эласадж Маккаллум, тетка обвиняемой, сшила парнишке купальный халат из разноцветных полосок, который он очень любит. Мы разрешили ему оставить халат. И маленькую игрушечную собачку, которую обвиняемая сшила ему из теткиного шерстяного носка. В этом тоже никакого вреда нет. С игрушкой ему будет легче… Он плачет чаще, чем положено трехлетнему парню. Правда, он считает ее своей матерью. Пройдет много времени, прежде чем удастся убедить его, что это не так.

Ратлидж невольно подумал о Мораг и о том, какое выражение появилось у нее на лице, когда он сказал, что ребенком представители закона не занимаются. Слова были произнесены в другом контексте — он имел в виду, что представители закона занимаются только обвиняемой в убийстве. Но Мораг очень расстроилась. Она не скрывала от него своих чувств. Мораг всегда питала слабость к молодежи, детям, щенкам, котятам, даже к осиротевшему ягненку, которого семилетний Росс Тревор пытался выкормить из бутылочки. Ратлидж подумал: интересно, что она сказала бы, услышав замечание Оливера: «Пройдет много времени, прежде чем удастся убедить его, что это не так». Оливер не стал продолжать, но Ратлидж и так все понял. К тому времени, как обвиняемую приговорят и повесят, мальчик уже не будет горевать о ней.

А кто будет?

— Как по-вашему, почему она вообще взяла на себя ответственность за этого ребенка? Одинокая молодая женщина… Разумеется, было бы проще отнести его в ближайшую больницу, где принимают найденышей.

— Кто знает? Возможно, она была знакома с его отцом. Мне говорили, когда она выдавала себя за замужнюю женщину, она взяла фамилию своего знакомого солдата, убитого на Сомме. Это нетрудно, ведь он не может вернуться и отрицать, что он женился на ней. Может быть, она ревновала его к другой и хотела вырастить его ребенка, которого не могла родить от него?

— Можно ли мне побеседовать с обвиняемой? — спросил Ратлидж, меняя тему.

— С какой целью? — насторожился Оливер.

— Она, возможно… сама того не понимая… может больше нам сообщить. До сих пор еще никто не произносил при ней имя Элинор Грей?

— Нет. — Оливер вытер пену с губ.

— С этого можно начать, — рассудительно заметил Ратлидж.

— Тогда допивайте и пойдем. Я отведу вас к ней.

Идя следом за Оливером к машине, Ратлидж испытывал дурное предчувствие. Он не мог ничего объяснить логически. Просто у него появилось… предчувствие чего-то плохого. Без всякой причины он вдруг вспомнил сон, который видел в Лондоне накануне отъезда, и ему стало холодно. Отвечая на состояние Ратлиджа, тут же оживился Хэмиш. Казалось, он идет с ним рядом и осуждает его.

И только когда настежь распахнулась дверь камеры и Иен почувствовал запах лаванды, он переключился на обвиняемую, с которой пришел повидаться. От того, что мысли у него в голове путались, он чуть не забыл, что эта женщина — тоже человек.

«Ты просто вспомнил Моубрая… того беднягу из Дорсета», — заметил Хэмиш в виде объяснения.

Так ли?

Женщина встала с единственного в камере стула и повернулась к ним лицом. Она была бледна, с кругами под глазами, плечи ссутулены, как будто она ждала удара. В светло-сером тюремном платье она казалась почти невидимкой на фоне темно-серых стен.