Дар мертвеца

Судя по ее словам, мать мальчика действительно умерла. Но, глядя в темные глаза и видя в них тревогу, Ратлидж прочел в них кое-что еще — страх. Не за себя, он не сомневался, что за себя Фиона не боится. И никакой вины за собой не чувствует.

Он старался сосредоточиться, призвал на помощь интуицию, чтобы навести мост между тем, что он видел, и тем, что это означало.

Его окружило молчание. Ничего, кроме молчания. И вдруг…

Неожиданно он сообразил: мать ребенка, скорее всего, жива. Но Фиона Макдоналд не смеет называть ее даже для того, чтобы спасти свою жизнь.

Глава 11

Заперев за собой дверь камеры, Ратлидж прошел мимо уборщицы, которая собирала швабры в пустое ведро, и вернулся в приемную, где констебль Прингл перечитывал текущие рапорты. Он поднял голову, когда Ратлидж протянул ему связку ключей.

— Значит, закончили с делом? — спросил он.

— Пока да, — ответил Ратлидж.

Он поблагодарил констебля и вышел на улицу. День был погожий, на улицах городка царило оживление. Местные жители спешили по своим делам. Тележки, повозки и фургоны соперничали с автомобилями за место на дороге. Какой-то торговец поднял крик, когда проходившая мимо лошадь выхватила яблоко из его корзины, стоящей на тележке. Ратлидж почувствовал себя одиноким.

Хэмиш бранился не переставая: он умолял, уговаривал, просил за Фиону. Он боялся за нее, но был бессилен что-либо изменить.

На лице Ратлиджа заиграл солнечный зайчик. Он глубоко вздохнул, пытаясь снять напряжение и заставить Хэмиша наконец замолчать. Он все время думал о женщине, которую оставил в темной, мрачной тюремной камере. Прогулка ему помогла — с каждым шагом он все больше примирялся с голосом Хэмиша, удерживая его на расстоянии вытянутой руки… где-то сзади.

Поиски Элинор Грей вылились в сложное противостояние с прошлым и с молодой женщиной, которой грозит виселица — в зависимости от того, что удастся выяснить ему, Ратлиджу.

На его плечах лежала тяжкая ответственность. Кроме того, в этом деле его профессиональные интересы сталкивались с личными.

Ратлидж повернул к отелю: сам того не сознавая, он искал убежище, мир и покой, место, где можно подумать. Все, что он выяснил до сих пор, изменило его точку зрения на происходящее. Плохо, что он не может отстраниться, думать обо всем холодно и спокойно. Неожиданно его внимание привлекли слова, произнесенные Хэмишем. Ратлидж прислушался.

«Сначала ее обвинили в безнравственности, — сказал Хэмиш. — Ты сам так говорил констеблю. И лучше всего расспросить человека, который ничего не предпринял по этому поводу!»

Расспросить мистера Эллиота. Священника.

Пройдя мимо отеля, Ратлидж повернул к церкви, ее темный силуэт высился в глубине квартала. Лишенная украшений, она, казалось, стремится в небо… Церковь построили люди, находившие в своей вере крепкую и неизменную силу, но очень мало красоты. Не увидев кладбища, Ратлидж решил, что оно, наверное, находится позади храма. Он заметил кусок газона, окруженного низкой стеной, сложенной из того же камня, что и церковь. Участок выдавался на соседнюю улицу. Повернув за угол, он убедился, что его предположения были правильными. Надгробные плиты на кладбище стояли ровными рядами.

Он остановился, чтобы прочесть объявления у дверей, и сразу же заметил домик Викторианской эпохи за церковью. На ее двери была прибита деревянная табличка с надписью готическим шрифтом: «Пастор».

Ратлидж постучал. Ему открыла молодая женщина.

— Да, сэр? — неприветливо спросила она.

— Я бы хотел поговорить с мистером Эллиотом. Он дома?

— Только что вернулся из церкви, — ответила молодая женщина. — Входите, а я спрошу, принимает ли он. Как вас представить?

— Ратлидж.

— Спасибо, сэр. — Ратлиджу показалось, что про себя женщина добавила: «Должно быть, вы и есть тот самый полицейский из Лондона». Она скрылась в темном коридоре. Деревянные панели и в коридоре, и в прихожей, где он стоял, были лишены резьбы и украшений, зато отполировали их на совесть. Они слегка осветляли общий мрак. С единственного в прихожей портрета смотрел сурового вида мужчина с седеющей патриархальной бородой, в одежде священнослужителя двухсотлетней давности, а то и старше. Глаза у него были черные и очень суровые, но губы мягкие, почти добрые. Такое лицо обещало не только осуждение, но и сострадание.

Вдали, в коридоре, тихо постучали, скрипнула открываемая дверь. Вскоре молодая женщина вернулась:

— Сюда, сэр. Пожалуйста. — Она провела его в тыльную сторону дома, и он очутился в большой комнате, настолько заставленной мебелью и книжными стеллажами, что, казалось, все вот-вот рухнет.

За заваленным книгами письменным столом сидел человек среднего роста и сложения. На его лице выделялись крупный нос и фанатично горящие глаза. Судя по всему, их обладатель считал, что знает ответы на любые вопросы, которые могут прийти в голову его пастве. Лицо у него было непроницаемое, зато в глазах светилось убеждение в собственной непогрешимости. Хэмиш, кальвинист до мозга костей, буркнул: «Такой сжигал бы еретиков заживо, если бы мог…» Он не хвалил пастора, а предупреждал: с таким стоит вести себя осторожно.

Эллиот протянул Ратлиджу руку, но с места не встал. Ратлидж пожал сухие негнущиеся пальцы.

— Чем я могу вам помочь, инспектор?

— Меня прислали в Шотландию в связи с делом вашей прихожанки, ранее называвшей себя миссис Маклауд, — непринужденно начал Ратлидж. — Возможно, настоящая мать ребенка — англичанка.

— Ясно. — Эллиот нахмурился. — Вполне возможно. Да.

— Насколько я понимаю, мисс Макдоналд посещала службы в вашей церкви. Вы навещали ее после того, как ее арестовали? Ведь вы ее пастор…

— Только однажды. — Священник окинул комнату взглядом. — Правда, с тех пор она не просила меня ни о совете, ни о наставлении.

— Но ведь и она тоже достойна спасения? — негромко спросил Ратлидж.

Священник устремил на него пламенный взор своих светло-голубых глаз.

— Спасение не дается даром. Его надо заслужить. Она отказывается признаться в своих грехах.

Вот так — во множественном числе.

— В грехах?

— У нее их много. Надменность. Гордыня. Распутство…

Примечательно, что убийство названо не было. Хэмиш сразу же ворчливо указал на это Ратлиджу. С первых же секунд он воспылал к священнику неприязнью. Ратлидж попытался сохранять объективность, но неожиданно для себя вдруг подумал: этот человек воспользовался анонимными письмами, чтобы наказать ту, на кого они были направлены, а не отправителя. Странный выбор для священнослужителя…

— Если ребенок не ее, как ее можно обвинять в распутстве?

— У меня на глазах прихожанин, упав на колени, просил Всевышнего простить его за желание, которое она в нем возбудила. Он страдал из-за того, что его душа подвергалась опасности. Он человек порядочный и не может вынести чувства вины.