Дар над бездной отчаяния

Четверо суток по протекции владыки жили они при иконописной мастерской братьев Вязовкиных. Сам хозяин, Макар Иванович, сухонький старичок с чёрной кожаной нашлёпкой на левой глазнице, встретил их без зависти, с любовью. Доску иконную кипарисовую велел для него склеить, дал иконописные подлинники святых, с коих списывать. Помог образы на иконе расположить.

Вечерами зазывал их с отцом Василием чаёвничать. Вёл разговоры про иконописные школы древних и теперешние. Указывал Грише на промашки. Называл Андрея Рублёва, изображавшего милующего многотерпящего и всепрощающего Бога, свидетелем Божьего милосердия.

В мастерской подходил неслышно сзади, подолгу глядел, как Гриша работает, крестился и отходил в благоговейном страхе: «Сам ангел святой незримо у малого на плече сидит и писать помогает…».

…Теперь Гриша жалел, что не остался в Самаре наподольше. Домой они, как сказал отец Василий, бежали впереди лошади. Обрадовались, а рано. Взялся писать в тот же день, аж горел весь. Изо всей мочи старался, а дело не шло.

Главный образ иконы – благоверный Александр Невский – ликом выходил похожим, грешно сказать, на басурмана.

Личное [17] до пяти раз переписывал. Две кисти перекусил и не заметил как. А тут, одно к одному, дёсны разболелись, закровоточили. Уж который год в конце зимы распухают. Родители и Афоня глядели на него теперь так, будто у него золотая звезда во лбу. От неудачного начала дела свила в сердце гнездо тоска.

Знал он, что предаваться унынию – только бесов радовать, а ничего с собой поделать не мог. Стены съедать стали. Давясь шерстью, стягивал зубами с печи полушубок, намахивал внакидку на плечи. Без шапки выбирался на крыльцо, на солнышко. Била в порог капель с крыши. Ворковали на подловке голуби. Через занесённый снегом плетень подолгу глядел на сверкавшую снегами пойму.

17

Изображение лица, рук и других открытых частей тела.

Извилистой полосой чернели вдоль Самарки приречные вётлы, повторяя изгибы реки. «Скоро таять начнёт, река разольётся, трава полезет, вётлы листвой оденутся, черёмуха зацветёт. Девки с парнями на Пасху в горелки играть выйдут, а я как самовар: где поставят, там и стою…». Так сделалось горько, не продохнуть. Два дня в зубы кисть не брал, нудился душой. Попросил Афоню отнести его в церковь. Хорошо, отцу Василию объяснять ничего не надо. Насквозь видел он своего крёстного сына, чувствовал, что с ним творится. Пощунял мягко:

– Бесы-то как теперь веселятся: православного изографа в печаль-тоску вогнали.

Молись, чадо моё милое, взывай к Вседержителю. Да еды много не употребляй. Обильная пища подрезает у души крылья.

– Сухари с водицей всего-то и потребляю, – сказал Гриша и снова замолчал. Как ни старался разговорить его крёстный, отмалчивался.

– Как рёк Милостивец: просите и воздастся, стучитесь и откроется… В житиях почитай про Александра Невского, – посоветовал отец Василий при расставании. – Помню, сказано, князь был дивно прекрасен ликом. Его по телесной красоте сравнивали с патриархом Иосифом, которого фараон поставил начальником над всей Египетской страною. О его же духовной красоте говорится: «…был милостив паче меры». Такого и пиши. Молись и пиши. Пиши и молись. Господь тебя любит, поможет.

После долгих терзаний Григорий решился на извод. [18] В доличном письме оставил всё по канону: одежду, нимб, крест в правой руке, а лик стал писать, как летописец донёс. Превозмогал боль. Кровь из дёсен текла по черенку кисти, подмешивалась в краски. Опять все не то. На этот раз жалостно как-то глядел благоверный князь. «Не пристало государю на такой образ молиться, – сокрушался Григорий. – Глядит, будто и у него зубы болят…». Как пелена с души спала, утром и вечером молился истово. Взялся есть лук без меры, рот соленой водой полоскать, чтобы быстрее зажило. Перед тем, как взять кисть в зубы, опять молился усердно святым бессеребреникам Козьме и Домиану.

18

Несколько видоизменённое, но в допустимых пределах, повторение установленного образа конкретной иконы.

Скоро дёсны перестали кровоточить, и лик святого Александра Невского на иконе красотой и благочестием засиял. Другие образы святых скоро изобразил. Датак разбежался в трудах и озарении, что написал небольшую иконку Николая Чудотворца. Тоже вышла в изводе.

«С таким простым ликом землю пашут и хлеб молотят, – разглядывая её, сказал отец Василий, – но свет в глазах у Чудотворца горний…».

В первых числах марта повезли иконы в Самару. Владыка Серафим строгим взором вглядывался в икону святого князя Александра Невского. Потом расцвёл ликом, перекрестился на неё. Расцеловал троекратно Григория, произнёс:

– Гластится мне, будто левая ланита у благодатного князя чуть румянее, чем правая, а?

Юный изограф в смущении опустил глаза в пол.

Постыдился признаться, что, когда писал левую щёку, дёсны кровоточили и кровь чуть разбавила краску. Икону Николая Чудотворца архиерей долго держал в руках, строжел лицом:

– Для какой надобности написал?

– Николу Чудотворца Гриша, по моему наущению, в дар цесаревичу написал, – ответил за него отец Василий.

– А ведаешь ли ты, Гриша, что наследник родился в один день с Иовом Многострадальным?

– Не ведаю, владыка.

– То-то и оно.

Архиерей звякнул колокольцем. На пороге кабинета возник секретарь.

– Найдите мне скорёхонько икону Иова Многострадального, – велел архиерей.

Минут через десять секретарь, натужась, внёс огромный золочёный альбом:

– Икону не нашли. Вот только в альбоме иллюстрации.

– Иди, сравни, – позвал владыка отца Василия. Гриша остался стоять в отдалении.

Тот долго вглядывался в изображение на альбомном листе, в удивлении поднял глаза на архиерея:

– Велики дела Господни. Скорбь Иова как будто в глаза Николая Чудотворца перекочевала.

– То-то и оно, – потряс головой владыка. – Будто наперёд скорбит.

Он повернулся к Григорию.

– А ты, сынок, не слышишь, вроде гуд из земли идёт?

– Ни разу не слыхал.

– Как-нибудь к земле ухом приникни, послушай…

13

Зыбился чай в чашке саксонского фарфора. Пальцы государя, ещё недавно разгибавшие подковы, дрожали, но голос был твёрд.

– Пока я болен, тебе, Ники, лучше оставаться в России, – император отхлебнул чай.

Наследник нагнул голову, чтобы не встречаться с отцом взглядом. В царских глазах копился страх. У цесаревича сердце разрывалось от жалости к отцу, разом превратившемуся из румяного богатыря в старика с дрожащими руками. Он ощущал неловкость и вину за то, что сам был молод и полон сил. Ему двадцать пять. Полковник гвардии. Объехал полмира. На голове шрам от самурайского меча. Он не мальчик, но муж.

– Папа, я дал Алекс слово приехать в Англию.

– Болезнь, к несчастью, не берёт в расчёт наши обещания, – вступила в разговор царица-мать, находившаяся здесь же, в спальне. – Она должна понять…